Звезды Эгера - Гардони Геза - Страница 7

— Да здравствует Венгрия! — заорал Юмурджак и, подняв чару, показал ее невольникам. — Да здравствует Венгрия, чтоб турок мог пить до самой смерти!

— Откуда ты знаешь венгерский язык? — спросил человек со шрамом на лице, недавно назвавший себя Рабом.

— А тебе какое дело? — небрежно ответил Юмурджак и засмеялся.

В небе уже зажглись звезды, поднялась луна. Вокруг деревьев, осыпанных росой, жужжали майские жуки.

Невольники легли на траве, уснули и в сновидениях продолжали искать пути к освобождению. Заснул и священник, положив руку под голову, — видно, привык спать на подушке. Цыган спал, скрестив руки на груди и широко раскинув ноги. Все забылись глубоким сном. Только Гашпар вздохнул еще раз жалобно и сонным голосом сказал:

— Не видать мне больше прекрасного Эгера!

Герге тоже задремал, подложив ладошки под загорелую щеку и уткнувшись головенкой в торчащий угол перины.

Мальчик совсем уж было уснул, как вдруг встрепенулся и весь обратился в слух: до него донеслось имя Цецеи.

Имя это произнес хриплым голосом «цыганский палач», а турок повторил его.

Они беседовали возле самой телеги.

— У Цецеи! Я точно знаю, что у Цецеи! — сказал «цыганский палач».

— Сокровища Дожи?

— Все сокровища. Понятно, те, что были тогда при нем.

— И что это за сокровища?

— Золотые чаши, кубки, золотое блюдо, огромное, как восходящая луна, жемчужные и алмазные браслеты, ожерелья, золотые цепи — словом, всякие драгоценности, какие бывают у господ. Может быть, конечно, часть их переплавили в слитки, но тогда мы найдем слитки.

— Стало быть, он тут и живет, в самой чаще лесной?

— Тут и живет. Из-за сокровищ он и уединился от мира.

— А оружие есть у него?

— Чудесные сабли с серебряной насечкой. Правда, я видел их только пять штук, и нагрудники. Один — уж очень красивый, легкий — принадлежал королю Лайошу.[11] У Цецеи весь чердак набит битком, и в комнате штук шесть кованых сундуков, я это точно знаю. В них, наверно, и хранятся самые драгоценные вещи.

— Цецеи… Никогда о нем не слыхал.

— Потому что он уже калека, не участвует в сражениях. Цецеи был казначеем у Дожи.

Турок покачал головой.

— Мало нас, — сказал он задумчиво, — надо выждать до завтрашнего вечера и собрать сильный отряд.

— Для чего туда столько людей? Народу будет много, на всех делить придется. А что нам Цецеи? Он уже старик. Да и вместо рук и ног у него торчат деревяшки.

— А ратники у него есть?

— Только крепостные, что пашут и сеют.

— Когда ты был у него в последний раз?

— Пожалуй, с год назад.

— Год — большой срок. Мы лучше соберем большой отряд и нагрянем. Если ты правду сказал, я тебя отпущу и даже вознагражу, а уж коли солгал — повешу на воротах цецеевского дома.

Турок вернулся к костру и, очевидно, стал пересказывать солдатам слова невольника, так как те внимательно слушали его.

Голова Герге точно свинцом налилась. Он заснул. Но виделись ему страшные сны. Под конец приснилось, что турки носятся по его деревне с обнаженными саблями, схватили его мать и вонзили ей в грудь кинжал.

Мальчик застонал и проснулся.

Кругом ночная мгла и щелкают соловьи. Сотни, тысячи соловьев. Словно слетелись они в этот лес со всех концов земли, чтобы навеять невольникам сладкие сны.

Герге взглянул на небеса. Облака разорваны. Кое-где проглядывают звезды, и светится бледный серп луны.

Костер под деревом уже подернулся пеплом. Только посередке тлел раскаленный уголь величиной с кулак. Вокруг костра в траве развалились янычары.

Тут же лежал и Юмурджак. Под головой у него сума, рядом кубок или кружка, а может быть, это и колпак — в полумраке не разберешь.

«Надо уходить домой!» — пронеслось в голове Герге.

«Нельзя». Это была вторая мысль.

Он оглянулся. Все спят. А что, если пробраться между ними? Надо пробраться, а то не видать ему больше родного села.

Маленькая Эва спала рядом. Герге осторожно потряс ее и шепнул на ухо:

— Вицушка!

Девочка открыла глаза.

— Пойдем домой, — прошептал Герге.

Губы Вицушки скривились на миг, но плаксивая гримаска тут же исчезла. Девочка присела и уставилась на Герге с удивлением, с каким котенок смотрит на чужого человека. Потом глазки ее остановились на кукле, лежавшей у нее на коленях. Вица подняла куклу и посмотрела на нее тем же удивленным взглядом.

— Вицушка! Вицушка! Пойдем, — уговаривал ее Герге, — только тихо-тихо.

Он слез с наружного края телеги и снял девочку.

Как раз возле телеги сидел асаб. Копье лежало у него на коленях, фляга — рядом, а голова покоилась на спице колеса. Асаб спал так крепко, что удери хоть все деревья из лесу, он бы не заметил, лишь бы осталась на месте телега, к колесу которой он прислонил голову.

Герге взял Вицушку за руку и потащил за собой.

— Серый… — пробормотал он. — Серого надо тоже привести домой.

Но Серый был связан с турецкой лошадкой. Герге кое-как развязал путы, но расцепить поводья ему не удавалось.

— Ах, черт! Не могу! — ворчал он, пытаясь развязать узел.

Он почесал голову, плача от досады.

Снова попытался. Даже зубы пустил в ход. Но сладить с узлом никак не мог. Наконец схватил Серого и повел.

К лошадям тоже был приставлен сторож. Но и тот уснул. Спал он сидя, привалившись спиной к кривому дереву, и громко храпел, раскрыв рот. Герге, ведя коней в поводу, чуть не наскочил на него.

Трава заглушала шаги лошадей. Двигались они словно тени. Никто не проснулся: ни пленники, лежавшие внутри ограды из телег, ни турки, лежавшие за оградой.

Герге остановил Серого возле удобного пенька и взобрался на коня.

— Садись и ты, — тихонько сказал он девочке.

Но малышке Эве не только на лошадь, но и на пенек взобраться оказалось не под силу. Герге слез и подсадил девочку сперва на пенек, а потом и на спину коня.

Так они оба и устроились на Сером: впереди Герге, позади Эва. Девочка все еще держала в руках куклу в красной юбочке. Герге даже в голову не пришло посадить Эву на гнедого, хотя там было седло с высокой лукой и сидеть на нем было бы спокойно. Но конь-то ведь принадлежал не им.

Эвица обняла Гергея за плечи. Мальчик дернул повод, и Серый направился к опушке леса, увлекая за собой и турецкую лошадку. Вскоре они выехали на дорогу. Отсюда Серый знал уже путь к дому и поплелся ленивым, сонным шагом.

Дорога была темная, едва освещенная луной. Деревья стояли по обочинам, точно черные великаны. Но Герге их не боялся — ведь это были венгерские деревья.

6

Ночью в доме Цецеи никто не спал, на покой удалились только приезжие витязи. Ребят искали дотемна. Поиски в реке решили отложить до рассвета.

Священник Балинт остался утешать безутешных супругов.

Жена Цецеи, как безумная, голосила, падала в обморок.

— Ой, жемчужинка моя ясная, радость моя, птенчик мой единственный…

Старик только мотал головой и в ответ на утешения священника горестно восклицал:

— Бога нет!

— Есть! — кричал ему в ответ священник.

— Нет! — возражал Цецеи, стуча кулаком по столу.

— Есть!

— Нет!

— Бог дал — бог и взял! А то, что взял, может и вернуть.

Из глаз хромого, однорукого старика катились слезы.

— А если дал, пусть не отнимает!

Священник покинул его только на рассвете.

Едва он вышел из дверей, как навстречу ему поднялся паломник, лежавший на циновке, которую ему расстелили на террасе.

— Ваше преподобие… — тихо сказал он.

— Что тебе, земляк?

— Дети не утонули.

— А что же с ними случилось?

— Их турки увезли.

Священник даже отшатнулся к стене.

— Откуда ты знаешь?

— Когда мы искали их на берегу речки, я увидел на кротовьей кочке след ноги — ноги турка.

— Турка?

— Да. Башмак-то был без каблука. Венгры такую обувь не носят.