Женщина-кошка - Асприн Роберт Линн - Страница 7

— Да нет, босс.

— Ты ввез через парадную дверь Готам-сити контейнеры с лучшим оборудованием американской армии — автоматами, амуницией, стингерами — и ты не нервничаешь?

— Ну да. Нет. Похоже… Да, нервничаю, но ведь план под контролем, так что… Нет, не нервничаю. Вот так вот.

На большом расстоянии отсюда, за настоящим столом, в настоящей комнате, набитой уникальной электроникой и средствами связи, настоящая рука перебирала настоящий лист бумаги. Три телеэкрана с высокой разрешающей способностью передавали туда трехмерное изображение Тигра, слегка покачивающегося вместе с фургоном, двигающимся по намеченному маршруту. Телеметрия, которой был набит фургон, показывала все, что нельзя было разглядеть, начиная с отсутствия любимого оружия под свитером и кончая разницей температур между руками, покрытыми холодным потом, и пылающим лицом. Даже бурчание в животе.

Тигр действительно нервничал — нервничал не совсем обычно — и врал, что не нервничает. Связной сделал пометку на листе. Затем Тигр вернулся к своей обычной нервозности. Он не был ни таким крутым, как сам о себе думал, ни шибко умным. Но он был достаточно крут и достаточно умен, чтобы служить полезным инструментом все эти десять лет. Связной проявлял отцовскую заботу о подчиненных — так трудно найти подходящего человека для его операций. Все они исчезали тем или иным образом. Нужно было только следить, чтобы эти исчезновения не выходили из-под контроля.

— Как Роза? Как она себя ведет?

Изображение на экранах кивнуло. Телеметрия показала, что пульс стал лихорадочным, а внутренности забурлили.

— Да, да. С ней все в порядке. Я мужчина. Она моя женщина. Нет проблем.

Еще одна пометка на бумаге.

— На днях мы получили предложение от наших связных в Гонг-Конге. Дело небольшое, но прибыль получается солидная. Похоже, один из манчжурских императоров разделял твою страсть к Pantera tigris, и каким-то чудом императорская коллекция уцелела. Я взял на себя смелость выбрать для тебя уникальный экземпляр.

Стрелки приборов телеметрии зашкалило: наглядное доказательство того, как легко купить человека.

— Он в столе. Прими этот подарок с моей благодарностью — за хорошую работу, которую ты, я знаю, сделаешь блестяще.

Тигр запустил руки в голографический стол. Они наткнулись на нечто тяжелое, покрытое мехом. Он с жадностью схватил этот предмет и извлек шкатулку, хитроумно изготовленную из серебристо-серого тигриного черепа.

Возбуждение, которое он испытал при виде подарка, было и духовным и сексуальным одновременно, и это состояние передалось Связному через всё огромное расстояние.

— Я знал, что тебе понравится. Сколько их у тебя теперь?

— Сто тридцать девять, — мечтательно сказал Тигр, поглаживая жесткий мех. — Теперь — все, что хотите. Тигр сделает все, что пожелаете.

Где-то там далеко на лице настоящего Связного во плоти появилось хмурое выражение, которое не передалось голограмме. Тигр десять лет ждал своего имени. Когда-нибудь он поймет, что никакой он не Тигр. Когда-нибудь Связному придется его убить. Но время это еще не пришло.

ЧЕТЫРЕ

День был чудесный — солнечный и ясный, с мягким ветерком. На лазурном небе легкие росчерки перистых облаков. Утреннее радио объявило, что сегодня в Готам-сити один из самых великолепных весенних дней. Была среда, и работающие люди, которым больше всего нужна была бы хорошая погода, не имели возможности ей насладиться. Но для сестры Терезы Кармелы, осторожно обвивающей новый побег плюща вокруг его более старых собратьев, хорошая погода была божественным даром, независимо от дня неделя.

Сорок лет назад, когда Орден послал ее в миссию, основанную здесь, в Ист Энде, сестра Тереза начала царапать мотыжкой сцементированную грязь во дворе. Тяжелые бронзовые кресты, прибитые к парадной двери, давно уже исчезли — украдены лет двадцать назад, когда появилось новое поколение заблудших душ. Теперь здесь все по-другому. Парадные двери сделаны из стали, окна спальни забраны стальными прутьями. Эти прутья — последнее, что сестра Тереза видела каждый вечер перед тем, как заснуть. Она была одновременно благодарна им за защиту и расстроена необходимостью их установки.

Но садик сестры Терезы расцветал. Почва под дебрями Готама была жива; она просто спала в ожидании нежной, умелой руки. И вот уже распустились десятки крокусов и нарциссов, за ними поднималась волна тюльпанов. Лилии наливались цветом. И розы — сестра Тереза осторожно переступила с одного замшелого булыжника на другой, наклонилась и проверила почву своими большими узловатыми руками — все розы пережили зиму.

Еще вчера они были безжизненны, а сегодня на них показались малиновые росточки. Это была роза Мира, ее любимая. Она позволила себе неслыханную роскошь — вспомнить ту юную девушку, которой она была, когда молодой человек подарил ей одну единственную розу Мира с бриллиантовым колечком на стебле. Годы смягчили боль, остался только вкус счастья, ощущение тепла, словно весеннее солнце упало на траурную вуаль.

Она была окружена воспоминаниями и светом, но не затерялась в них.

Она слышала чириканье воробьев и отдаленный звон металла о металл, который говорил о том, что кто-то вошел в часовню, где она сейчас должна была находиться. Когда сестра Тереза вытерла руки и зашагала к часовне, в ней на мгновение проглянула та своевольная романтичная девушка с розой Мира в руках.

В часовне перед алтарем преклонила колени молодая женщина. Подбородок почти касался груди, длинные светлые волосы падали небрежными завитками на опущенные плечи. Даже на расстоянии сестре Терезе была слышна ее рыдающая молитва. Пожилая женщина вновь вспомнила себя в молодости. Не исключено, что эта девочка тоже потеряла своего любимого на войне — здесь, в Ист Энде, войны не прекращались.

Решительно расправив накидку, сестра Тереза выбросила из головы свои воспоминания. Преисполнившись сострадания, она прошла по проходу между стульями и приготовилась выслушать худшее.

— Могу ли я помочь тебе, дитя?

Молодая женщина зарыдала с новым взрывом отчаяния, но не обернулась.

Сестра Тереза рассматривала ее профиль. На щеке девушки виднелся свежий кровоподтек. Еще один, давнишний и темный, украшал лоб, на губах темнели полузатянувшиеся трещины. Монахине приходилось видеть и сильнее избитых людей, но от этого было не легче. Она опустилась на скамью и взяла девушку за руку.

— Расскажи мне, что случилось. Мы ведь здесь хотим тебе добра. Добра для тела и добра для души.

Женщина прижала руки к животу. Новые потоки слез заструились по щекам, стекая на и без того мокрый свитер. Она уставилась вниз, словно хотела разглядеть что-то глубоко под полом, и не поднимала головы. Когда сестра Тереза взяла ее за руку, девушка вся съежилась.

— Расскажи мне всё, дитя, — сказала сестра Тереза строгим голосом.

Большинство из тех, кто приходил в часовню, были убеждены, что монахини состоят на службе у неких божественных властей, что их нужно слушаться, и что они сначала выносят приговор, а уж потом проявляют сострадание.

Выдумка, конечно, но иногда ей можно воспользоваться. — Ты пришла сюда, чтобы поговорить со мной, и ты должна это сделать.

— Сестра Тереза?..

Молодая женщина медленно подняла голову. Когда их взгляды встретились, и монахиня узнала ее, избитая девушка потеряла последние останки самообладания. Скуля, как собака, она уткнулась лицом в плечо сестры Терезы.

— Роза… Роза… — сестра Тереза гладила грязные светлые волосы. — Роза, что случилось? Как это случилось? — У нее самой по морщинистым щекам потекли слезы. — Роза, почему ты так долго ждала? Ты не должна была этого терпеть. Здесь для тебя всегда есть место. Всегда.

Девушка не ответила. Она не могла ответить. Звук голоса сестры Терезы — его почти забытая сила — дали ей почувствовать себя в безопасности, но ей казалось, что иллюзия развеется, стоит только пошевелиться.