Топор отмщения - Гарднер Эрл Стенли - Страница 33

Я пропустил Крейла вперед. Он вошел в подъезд, нашел кнопку, против которой была приколота картонная карточка с надписью старинными буквами: «Джорджия Раш». Он нажал несколько раз, но ничего не произошло. У меня была отмычка, которая должна была подойти к двери, но я не хотел пока ею действовать. Я нажал на две-три случайно выбранные кнопки, и через минуту раздался отчетливый щелчок. Это означало, что кто-то у себя в квартире нажал кнопку, которая контролировала электрический замок. Я толкнул дверь, и мы вошли.

На почтовом ящике Джорджии Раш стоял номер квартиры 243. В глубине коридора мог быть лифт, но мы не стали его ждать. Я перепрыгивал через две ступеньки, Крейл тяжело шел позади меня.

Когда мы постучали в квартиру 243, никто не ответил. Посмотрев на Крейла, я увидел, что лицо у него вытянулось и было измученным. Даже при слабом освещении душного, непроветренного коридора мне была видна нездоровая бледность его лица, глубокие морщины, которые шли от крыльев носа к углам его рта.

Я не видел причин слишком церемониться с ним. Вытащив кожаный футляр с ключами, я открыл «молнию» и вытащил связку отмычек. Первая сразу же подошла, дверь распахнулась, и мы вошли.

Квартира была расположена в северной части здания. В маленькой комнате было два узких окна, через которые почти не проникал воздух. Для вентиляции служила только расположенная над входной дверью фрамуга. В квартире горел свет, и яркая лампа хорошо освещала все вокруг. Это была обычная однокомнатная квартира с убирающейся в стену складной кроватью за серой дверью с непрозрачным стеклом. Большое мягкое кресло знавало лучшие времена, его обивка была потерта. Диван, видимо, перебивали несколько раз, и было бы неплохо сделать это снова. Ковер на полу был истерт до такой степени, что от ножек стола остались дырки, а две глубокие вмятины указывали, куда приходились ножки кровати, когда ее опускали на ночь. Ящик небольшого письменного столика, который оказывался ночью возле кровати, был выдвинут. В середине комнаты стоял сосновый стол, выкрашенный морилкой под красное дерево. На нем лежало несколько журналов.

На кресле лежали женская шляпка и пальто. Дверь того, что когда-то было стенным шкафом, была широко распахнута, и за ней виднелись раковина, двухконфорочная газовая плита, маленький холодильник и полка с несколькими тарелками и стаканами. Дверь, на которой было укреплено большое зеркало, совершенно очевидно вела в ванную. На одном из стульев стоял наполовину уложенный чемодан. Крышка его была открыта, и виднелись предметы женского туалета.

– Она еще не уехала, – с облегчением выдохнул Крейл.

Оглядев комнату, я выключил свет. Сразу все стало хмурым и гнетущим. Дневной свет, проходя через окно, рассеивался, придавая всему какой-то нереальный вид. Я сразу заметил тонкую полоску света, падающую из-под двери ванной.

– Господи боже мой, Лэм, включите свет! – воскликнул Крейл. Я щелкнул выключателем. – Она, наверное, ушла за покупками. Видите, она собирает чемодан. Я думаю, мы...

– Что же нам делать?

– Ждать.

– Хорошо, садитесь, – сказал я.

Крейл сел в горбатое кресло и постарался устроиться поудобнее. Я же подошел к столику, который должен был стоять в изголовье кровати, и заглянул в открытый ящик.

В ящике лежала маленькая бутылочка с отвинченной крышкой. Она была пуста. На ярлычке было написано: «Люминал». Подумав немного, я посмотрел на свои часы и спросил Крейла, в котором часу точно она покинула офис.

– Примерно в четыре десять. Она сказала, что плохо себя чувствует и хочет уйти домой. Я ей разрешил.

– Вы не заметили ничего странного?

– В чем?

– В том, как она с вами попрощалась.

Он посмотрел на меня измученными глазами и медленно кивнул. Я не стал спрашивать его, что это было, но он сам все выложил:

– Да, было что-то необычное в том, как она это сказала. Что-то прощальное. Полагаю, она прочла мои мысли.

Я посмотрел на часы. Было пять пятнадцать. Я сел в кресло напротив Крейла, вынул пачку сигарет и предложил ему. Он покачал головой.

Я курил, а Крейл молча наблюдал за мной. Стоваттная лампа под потолком высветила мельчайшие капельки пота у него на лбу.

– Откуда вы узнали, что она собирается уехать? – спросил Крейл.

– А как вы узнали, что ваша жена ехала в машине за Руфусом Стенберри?

– Она сказала мне сама, – ответил он после некоторого колебания.

Я ухмыльнулся.

– Вы мне не верите? – покраснел он.

– Нет.

Он сжал губы.

– Я не привык к тому, чтобы мои слова подвергались сомнению.

– Я знаю, – сказал я сочувственно. – Ложь вам дается с трудом. Это Джорджия ехала в своей машине или вы одолжили ее?

Он не мог спрятать испуг, мелькнувший в его глазах. Я уселся поудобнее и продолжал курить.

– Откуда вы взяли, что машина Джорджии была там?

– Одна женщина из тех, кто попал в эту аварию, записала номера всех машин.

– Должно быть, она неправильно записала номер.

Я улыбнулся и промолчал.

– Хорошо, – выпалил Крейл, – я одолжил ее машину. Она ничего об этом не знала. Я хочу сказать, не знала о том, для чего она была мне нужна. Черт бы все побрал, Лэм, я был такой скотиной, что следил за своей женой. Я хотел знать... я думал, что у нее свидание с кем-то. И я хотел выяснить... вы знаете... насчет этого «Стенберри-Билдинг».

– Я знаю.

Он замолчал.

– Когда вы поняли, что у вашей жены неприятности, то решили, что, как бы там ни было, вы будете на ее стороне. Но вы узнали, что Эстер Уитсон записала ее имя и адрес, а также номер ее машины в связи с той автомобильной аварией, и решили все утрясти.

Он опять ничего мне не ответил.

– Жизнь – это странная штука, в ней множество всяких явлений. Часто бывает трудно что-то сделать, не обидев кого-нибудь.

Я видел, что он пытается заглянуть мне в глаза, но специально не поворачивался к нему и говорил холодно, безучастно:

– Почти всегда в сердечных делах получается так, что мы причиняем кому-то боль, хотим мы того или нет. Часто мы раним нескольких людей. Но когда вы выбираете того, кого не хотите обижать, вы иногда как бы под гипнозом выбираете того, кто не хочет быть обиженным. Вам понятно, о чем я говорю?

– Не вижу, какое отношение это имеет ко мне.

– Часто женщина, по-настоящему любящая вас, остается в тени, и вы порой не осознаете глубину причиненной ей обиды. С другой стороны, есть множество женщин, которые умеют прямо сказать: «Я не хочу, чтобы меня обижали».

– О чем, черт возьми, вы говорите?

– О вашей жене.

Секунд десять мы молчали, потом он вскочил и воскликнул:

– Боже мой! Мне следовало вас ударить!

– Не делайте этого. Лучше загляните в ванную.

Он в три прыжка достиг двери ванной и распахнул ее. Джорджия Раш, полностью одетая, лежала в ванне. Лицо ее было мертвенно-бледным, рот приоткрыт.

Я бросился к телефону, набрал номер управления полиции и попросил соединить меня с Фрэнком Селлерсом из отдела по расследованию убийств. Через несколько секунд Селлерс уже был на проводе.

– Фрэнк, это Дональд Лэм. Пошли «Скорую помощь» по адресу Вест-Орлеан-авеню, 207. Квартира 243. Хозяйка пыталась покончить с собой. Приняла большую дозу люминала. С того момента прошло не более сорока пяти минут, и промывание желудка, и стимулирующее для сердца еще могут ее спасти.

– Как ее зовут?

– Джорджия Раш.

– Почему я должен этим заниматься?

– Здесь находится Эллери Крейл, и он может кое-что тебе рассказать, если ты с ним поговоришь.

– Я понял.

– И пошли одного из твоих людей задержать Фрэнка Л. Глимсона из фирмы «Косгейт и Глимсон». Они адвокаты. Скажи ему, что Ирма Бегли, которая выступала истцом по делу против Филиппа Каллингдона, призналась в мошенничестве и сделала заявление, которое уличает фирму «Косгейт и Глимсон». Спроси их, не желают ли они сделать заявление. И не разрешай им звонить по телефону.

– Эта Джорджия Раш, – спросил Селлерс, – она будет говорить?