Право первой ночи - Айвори Джудит - Страница 4

— Дья-воль-щи-на! — взревел несчастный при виде растопыренных рук служителя порядка.

Беглец кинулся обратно в зал. Матрона с зонтиком — Эдвина вдруг подумала, что уже видела ее где-то — на этот раз не промахнулась и вложила в удар всю свою силу.

— Ай! Ты че, голуба, больно же! — вскричал беглец.

Однако показавшаяся Эдвине знакомой фурия не унималась, колотя зонтиком по плечу, которое мужчина подставил, пытаясь прикрыть от ударов голову.

— Прекрати! Телка старая, ты че, рехнулась?

Эдвина моментально насторожилась. Она впервые слышала столь причудливое смешение диалектов. Кроме любимых словечек кокни <Кокни — житель лондонского Ист-Энда, представитель городских низов.>, он сыпал оригинальными оборотами и сочетаниями, характерными для юго-западных провинций Англии. Говор лондонских рабочих окраин и корнуэльский диалект. Сногсшибательная смесь!

— Да черт возьми! — вопил незнакомец. — Говорю ж вам, ниче такого не было! — Тут он угодил ногой в размазанный по полу крем, поскользнулся и взмахнул руками, стараясь удержаться на ногах. Отчаянное положение вырвало из его груди новую порцию цветистых ругательств: — О-ох, чтоб тебя разорвало да подкинуло! Гребаная зараза...

Его слова побудили наконец Эдвину к действиям. Она мигом достала из сумочки блокнот и карандаш. Нельзя упускать такую удачу! Во всем Лондоне вряд ли найдется еще кто-то, способный столь же виртуозно коверкать язык, на котором изъясняется сама королева Англии!

— Что это он говорит? — раздался за спиной Эдвины чей-то растерянный голос.

Она отвлеклась от записей и вежливо обернулась, полагая, что вопрос обращен к ней. Но нет: это шептались между собой те двое щегольски одетых зевак, что проникли в чайную поглазеть на драку.

— Не все ли равно? — отвечал второй. — Ставлю пять против одного, что ему снесут башку прямо здесь.

— Где здесь? В чайной? — уточнил первый.

Оба джентльмена щеголяли в темных дорогих сюртуках, тонких брюках, серых лайковых перчатках и серых цилиндрах, как будто забежали сюда на минуту прямо с торжественного приема. Эдвина растерянно разглядывала их, пока не сообразила, что перед ней близнецы. Первый был точной копией второго — разве что чуть выше и уже в плечах.

— Нет-нет, — продолжал тот, что выше, — они только схватят его и выволокут на улицу. А уж там снесут ему башку! Ставлю пятьдесят фунтов против десяти!

— Считай, что ты проиграл. Он вон какой здоровый! И шустрый: за ним гнались целый квартал и не смогли поймать!..

Эдвина перестала обращать внимание на их бессмысленный спор, не представлявший ничего интересного в плане синтаксиса или произношения. Оба родились и выросли в районе Брайтона. В богатой семье. Тот, что выше, учился в Итоне, но ни один из них не посещал университет.

Итак, синтаксис и произношение. Эдвина торопливо чиркала карандашом по бумаге. Рыдающая девица — из Лондона, из кварталов где-то возле Уйатчепеля, равно как и ее родня. Ибо теперь уже не оставляло сомнений то, что за рослым незнакомцем гналась свора родственников. Причем девушка и матрона с зонтиком говорили в общем-то нормально — скорее всего переняли речь посетительниц модных салонов женской одежды.

Ну конечно, как же Эдвина сразу не догадалась: это были портниха и ее подручная из лавки возле Ворот королевы Анны! Именно там она и встречалась с обеими! Впрочем, сейчас не это было важным. Из их бесцветной речи можно было извлечь какие-то жалкие крохи по сравнению с теми блистательными лингвистическими уродами, что сыпались как из рога изобилия из уст разъяренного мужчины с голой грудью.

Впервые в жизни Эдвина слышала, чтобы так ярко проявлялась связь с самыми низами городского общества.

Уроженец шахтерских поселков где-то в корнуэльской глубинке наверняка явился в Лондон совсем недавно, чтобы искать счастья в качестве... впрочем, он мог оказаться кем угодно — от мусорщика до карманного воришки. Позвольте, да ведь его кто-то только что назвал крысоловом? Ну что ж, совсем хорошо!

Тем временем его густой бас набирал силу, превращаясь в отчаянный рев.

— Не-е-ет! Черт меня возьми!

Эдвина вовремя оторвала глаза от блокнота, чтобы заметить, как объект ее исследований ринулся за каким-то предметом, по всей видимости выпавшим из его бокового кармана. Кажется, это была живая тварь! Комочек пушистой бурой шерсти проворно заскользил среди месива на полу.

Выкрикивая что-то совершенно неразборчивое, мужчина рухнул на четвереньки и стал ловить свою зверушку, забыв о преследователях, которые не преминули этим воспользоваться. Он гонялся за ней, ласково причмокивая губами.

— Тише, голуба! Ну куда ты, куда? Иди к Мику, малышка!

Его настойчивые призывы заставили зверька остановиться. Эдвине показалось, что зверушка вся состоит из хвоста: шикарный живой хвост на маленьких проворных лапках. Мужчина ловко поймал свою любимицу и спрятал обратно в карман. Но встать на ноги не успел: один из официантов ухватил его за полу пальто. Не зевала и портниха. Теперь ничто не мешало ей прицелиться и со смаком хрястнуть незнакомца по спине. Он досадливо скривился, вскинул руку и перехватил зонт, избегая нового удара. Но тут на помощь портнихе подоспели двое пожилых мужчин, и беглецу ничего не оставалось, как беспомощно корчиться на полу, защищая живое существо, бешено вырывавшееся из его кармана.

В следующий миг на него навалилась вся свора.

Те, кто загнал его в чайную, собирались немедленно спустить с него шкуру.

Мистер Эбернети, в запальчивости стуча себя кулаком по ладони, требовал немедленной компенсации за учиненный в заведении погром.

Посетители громко жаловались на испачканное платье.

Констебль безуспешно пытался разобраться, что же здесь происходит.

Все старались перекричать друг друга, и только бедный незнакомец беспомощно клял весь белый свет, вжимаясь щекой в пол и вздрагивая от сыпавшихся на него ударов: теперь его били все, кому не лень.

Общий шум перекрыл бешеный вопль бобби <Бобби — полисмен.>. Эдвина снова оторвалась от записей и глянула поверх очков на человека, поверженного на колени, — у нее болезненно сжалось сердце, когда на его спину опустилась полицейская дубинка.

С какой стати? Скорее всего он сам напросился на неприятности. Но с другой стороны, ему так легко удавалось уходить от погони, пока он не вздумал спасать хвостатую тварь, выскочившую из кармана его пальто. И уж во всяком случае, он не заслужил столь униженной позы и побоев — не более чем любой из накинувшейся на него своры. Нет, нет, это несправедливо!

— Прошу прощения! — Она решительно двинулась сквозь возбужденную толпу, прокладывая себе дорогу. — Прошу прощения, дайте мне пройти! — Все громче повторяя это своим хорошо поставленным голосом, она неуклонно двигалась вперед: высокая деловитая леди, отчаянно старавшаяся не выдать собственной неуверенности и страха.

Тем временем бобби повторял уже в который раз:

— Ты где живешь? В Лондоне?

— Говорю же тебе, ага, ты, чудило! — бормотал прижатый лицом к полу незнакомец. На его счастье, нелестный эпитет бобби пропустил мимо ушей. — Ага! Ага! Ага!

— Вот только скажи еще раз «ага»! — взревел констебль, занося свою дубинку.

— «Да»! — перебила его Эдвина. — Он хотел сказать «да»! Если вы позволите ему встать, то поймете это сами!

— Вы знаете этого человека, мисс?

— Нет.

— Тогда с какой стати вы за него заступаетесь?

— Я вовсе не...

— Займитесь лучше своими делами. Этот проныра делает вид...

— Судя по его выговору, он вырос в Корнуолле, и привычный для него диалект вряд ли слышал кто-то в Лондоне. Я бы сказала, что его родина находится где-то возле Сент-Джаста. — Судя по удовлетворенному восклицанию поверженного на пол беглеца. Эдвина угадала правильно. Это придало ей уверенности. — Хотя теперь его акцент уже нельзя назвать чисто корнуэльским. Будьте добры, позвольте ему встать!

В одном она никогда не сомневалась: ее собственный выговор мог считаться образцом для подражания — причем без особых усилий с ее стороны. Кроме того, она была образцом скромности и сдержанности. Просто удивительно, какого послушания можно было добиться, если отдавать команды вполголоса, но при этом тянуть дольше обычного гласные звуки и нарочно налегать на сухие окончания слов.