Право первой ночи - Айвори Джудит - Страница 28

— И что же они предпримут? — расхохотался он. — Лишат меня несметного наследства?

— Нет. — Бедняга не понимал, над чем смеется! — Но они непременно постараются лишить вас всего, что вы цените в жизни: отнимут у вас ваших хорьков, ваших собак, выдерут вас и бросят в тюрьму. Вам потребуется не один год, чтобы выйти на свободу, если вообще это когда-нибудь произойдет.

Наконец-то его проняло.

— Мистер Тремор, — сказала Эдвина, покосившись на него, — нам предстоит одурачить самых могущественных людей Англии. — Она помолчала, чтобы он мог осмыслить ее слова. — Вот что я тщетно пытаюсь вам втолковать. Но это еще не самое страшное. Самое страшное произойдет в том случае, если вы скомпрометируете кого-то из их дочерей. Ради спасения чести вам придется жениться, и когда выяснится, что вы совершенно неподходящая партия, вам несдобровать.

«А заодно и мне», — подумала она.

Эдвина погрузилась в мрачное молчание, предоставив ему возможность сполна оценить описанную картину. Она вовсе не хотела его запугивать, но считала своей обязанностью честно предупредить о грозящих последствиях.

Самое смешное то, что она не боялась провала. Больше всего ее страшил блестящий успех затеянного ими спектакля.

Она с содроганием представляла, какой фурор произведет появление у герцога этого неотразимого красавца. Одного его взгляда будет достаточно, чтобы разбить сердце любой великосветской кокетки.

Наконец предполагаемый покоритель женских сердец задумчиво кивнул и произнес:

— Жаль, что вас там не будет рядом со мной.

Ну да, именно такой спутницы ему и не хватало! Великовозрастной костлявой верзилы, вышвырнутой некогда на улицу самим Ксавье и окончательно одуревшей от любви.

От любви? Господи помилуй! Эдвина торопливо потупилась. Слава Богу, в этом углу кареты было достаточно темно, чтобы он не заметил, как она покраснела. Дура несчастная, она не устояла перед тем человеком, в которого превращается Мик Тремор. Нет, не просто дура — идиотка! Она дрожит от одного его вида, задыхается от восторга — и в то же время не смеет поднять на него глаз!

Если так пойдет и дальше, она уподобится одной из своих недалеких учениц, безуспешно пытающейся обрести хотя бы толику уверенности в себе. Разве не она учила своих подопечных быть сильными, рассудительными и сполна пользоваться теми немногими правами, которыми наделило женщину общество?

Рассматривая свои руки, Эдвина напрасно пыталась вспомнить, о чем они только что толковали. Потом подняла голову и заговорила, глядя прямо перед собой:

— Когда карета прибывает на место, вы должны помочь леди из вашей компании спуститься с подножки, если выйдете последним из мужчин. — Да, да, нужно выйти! Вон из кареты! И как вообще она додумалась его сюда затащить? — Лакей опускает подножку и держит дверцу. Вы спускаетесь, поворачиваетесь и подаете даме руку.

Он сидел молча, не шелохнувшись.

— Вам все понятно? — Она вопросительно глянула на Мика.

Он подался вперед и долго смотрел на нее, прежде чем соизволил кивнуть с самым торжественным видом. Но тут же расхохотался:

— Нет! Мне ничего не понятно! — Мистер Тремор беспечно тряхнул головой и добавил: — Но ведь вы все равно заставите повторить, если я ошибусь! Вас хлебом не корми — дай преподать мне лишний урок!

Возможно, в чем-то он был прав. И все же под коней Эдвина чуть не лишилась с таким трудом обретенной выдержки.

Он уже стоял на земле и протягивал ей руку уверенным, учтивым жестом, как настоящий джентльмен. Эдвина изящно оперлась на его ладонь, с удовлетворением думая о том, что многое ее ученик схватывает прямо на лету. И тут он ни с того ни с сего спросил:

— Ну как, вы в порядке?

Эдвина застыла, а он слегка сжал ее руку.

Что Мик хотел этим сказать? Все поплыло перед глазами, и ужасно захотелось забыть о том, что она учительница, а он — ученик. Больше всего Эдвина желала броситься ему на грудь и признаться: «Нет! Мне плохо, мне очень плохо!» Но вслух сказала:

— Да. Я в порядке.

— Отлично. — Он кивнул и несмело улыбнулся. Но уже в следующий миг его улыбка стала еще шире, и он добавил: — Рад это слышать, голуба! Стало быть, больше не держите на меня зла?

— Стало быть, больше не держу, — машинально повторила она.

Если у нее и оставались какие-то обиды на его наглую выходку, в эту минуту они развеялись без следа. Эдвина с улыбкой поглядела на его бритую губу.

— Отлично! — воскликнул он. — Отлично. — У него и в самом деле камень с души свалился. — Ну что ж, тогда айда в дом, повторять гласные?

Эдвина продолжала глупо улыбаться, содрогаясь при одной мысли о том, что снова придется сидеть с ним рядом и отмечать каждое движение этих чувственных губ. Только не это! Стараясь не выдать себя, она кивнула:

— Да. Прошу!

Глава 12

Неспешно шагая рядом с мистером Тремором по гравиевой дорожке, ведущей к дому, Эдвина сердито спрашивала себя, о чем она думала, затевая эту странную игру? Неужели всерьез вообразила, будто все будет мило и невинно и она в два счета вышвырнет его вон, если он позволит себе лишнее?

«Ты сама вырыла себе яму, Винни! Сама лишила себя покоя на целых шесть недель!»

Вот именно! Лучшее, что можно предпринять в такой ситуации, это сделать вид, будто она не вела себя как последняя дура, а он — как бешеный бык на случке. Будто нынешнего утра не было вовсе. И зачем только он об этом вспомнил?

Эдвина собиралась сделать полный идиосинкратический анализ его речи. Такую солидную работу не стыдно представить даже Королевскому научному обществу. А Тремору нужны были деньги, чтобы содержать семью, к тому же благодаря правильной речи он смог бы значительно улучшить свое социальное положение. Таким образом, обоим было что терять в случае прекращения занятий.

Более того, им предстояло бы весьма неприятное объяснение с господами Ламонтами, изрядно потратившимися на осуществление этой затеи.

Дома они обнаружили, что мистеру Тремору прислали карманные часы со звоном. Мистер Тремор был в полном восторге и не мог ими налюбоваться. Кроме того, на столике в передней стояли коробки, и они, как любопытные дети, с нетерпением принялись распаковывать их, извлекая на свет две пары дневных мужских ботинок, домашние туфли, темные кожаные перчатки, белые перчатки для торжественных случаев и два цилиндра. Один — из черного шелка, другой — касторовый, мягкий и приятный на ощупь. Эдвина уже забыла, когда в последний раз держала в руках такие вещи.

Недоумевая, зачем Ламонты прислали цилиндр для дневных выходов — куда мог мистер Тремор отправиться днем? — она вытащила его из коробки, осторожно придерживая за тулью. Эдвина вертела его так и этак, представляя, как он будет смотреться на голове.

Мистер Тремор все еще забавлялся с часами. Эдвина подала ему цилиндр, и он воскликнул:

— Черт меня возьми! — Но тут же со смехом поправился: — Ну что за поразительная шляпа! — На этот раз ему удалось правильно составить фразу, однако под конец он дал маху: получилось «шыляпа».

Он взял у Эдвины цилиндр и надел.

Поскольку «поразительная шляпа» была изготовлена на заказ, она точно соответствовала его размеру. Поражало другое: то неповторимое изящество, та неуловимая смесь небрежности и утонченности, с которой сидел касторовый цилиндр на его голове. Ну вот, пожалуйста. Эдвина только что мечтала увидеть этот цилиндр на мужчине, знающем, как с ним обращаться, и этот мужчина перед ней!

Она отступила назад, чтобы видеть отражение мистера Тремора в большом зеркале на стене. Видимо, он тоже был доволен достигнутым результатом, однако, взглянув на свою голую верхнюю губу, едва заметно поморщился. В цилиндре и без усов он действительно стал другим человеком.

— Простите, — пробормотала она.

— Это из-за усов? Напрасно. Не вы же мне их сбрили!

— Но вы сделали это из-за меня. И из-за меня мы оба попали в ужасное положение.

Он повернулся, театрально взмахнув в воздухе цилиндром. Откуда у него этот артистизм?