Смерть таится в рукаве - Гарднер Эрл Стенли - Страница 8

— Как солнечные лучи греют умирающие листья осени, так вы дарите новую жизнь моему сердцу, — произнес Чу Ки на кантонском диалекте.

— Это я пришел насладиться солнечным светом вашей великой мудрости, — на том же диалекте ответил ему Терри.

Чу Ки вежливым жестом указал на кресло, предназначенное для самых почетных гостей. Если бы Терри не был стеснен временем и мог следовать всем правилам китайского этикета, он бы принялся убеждать хозяина, что недостоин занять столь почетное место, сделал бы вид, что собирается сесть в другое кресло, и предоставил тем самым хозяину возможность произнести лестную для гостя пространную речь. Но Терри очень спешил, ему было не до тонкостей китайского этикета, однако, чтобы не показаться бестактным и не обидеть Чу Ки, он заговорил на английском и сразу перешел к сути дела.

— Где Соу Ха? — спросил он.

Чу Ки ударил в гонг. Резная панель в стене сбоку от Терри бесшумно отодвинулась в сторону, и в комнату вошел старик слуга. Его лицо было совершенно бесстрастным. Чу Ки произнес имя дочери. Слуга удалился. Несколько секунд спустя открылась другая дверь.

В Китае отец дает дочери имя, которое соответствует его представлению о ней. Сочетание слов «Соу Ха» в неуклюжем, крайне приблизительном переводе с китайского означает Вышитое Сияние.

Как только в комнату вошла девушка, Терри поднялся с кресла. Она была хрупкой и изящной, как лепесток лотоса, от нее веяло свежестью горной росы. Своими аспидно-черными глазами она взглянула на Терри, ее губы, красивые линии которых были смело подчеркнуты помадой, расплылись в улыбке. Ее длинные тонкие пальцы коснулись его руки.

— Извините, что пришла не сразу. Когда слуга сообщил мне, что отец хочет видеть меня, я решила привести себя в порядок.

— Как вам не стыдно! — укоризненно воскликнул Терри. — Сам Творец не смог бы добавить что-либо к вашему совершенству.

Она рассмеялась, ее смех прозвучал как серебряные колокольчики, тронутые легким дуновением ветра.

Не проронив ни слова, жестом, исполненным скромного, но гордого достоинства, Чу Ки показал, что главным здесь, в силу своего преклонного возраста, является все-таки он. Этот китаец, с лицом круглым, как луна в полнолуние, был уклончив и прекрасно мог скрывать свои мысли за учтивой обходительностью и любезностью, столь характерными для восточного этикета. В нужный момент, однако, он умел проявить хватку, свойственную деловому человеку Запада. Рукой, пальцы которой были унизаны золотыми перстнями с нефритом, он указал на кресла. Когда они сели, Чу Ки, обращаясь к Терри, сказал:

— Говорите, сын мой!

Надев очки и тем самым подчеркнув, что и он не станет более придерживаться китайского этикета, Чу Ки приготовился выслушать Терри.

— Вы знали Джекоба Мандру? — спросил Клейн. Соу Ха вздрогнула, но когда Клейн посмотрел на нее, в глазах ее можно было прочесть лишь вежливый интерес к гостю, она сидела спокойно и, как надлежит послушной дочери, ждала, когда заговорит отец.

— Вы говорите о поручителе из страховой компании? — спросил Чу Ки по-английски с легким, едва заметным акцентом.

— Я знала его, — бесстрастным голосом заметила Соу Ха.

— А что вас связывает с этим человеком, сын мой? — спросил Чу Ки. — Я слышал, что это дурной человек.

До сих пор Терри Клейн говорил о Джекобе Мандре в прошедшем времени. Газеты пока еще не сообщили о его смерти, однако от Терри не ускользнуло, что Соу Ха, говоря о Мандре, также употребила прошедшее время.

Она словно прочла его мысли и спросила:

— Он что, умер?

— Я этого не говорил.

— Но вы спросили — «знали» ли мы его? Терри кивнул, но промолчал.

Чу Ки не отрываясь смотрел на Клейна, лицо его выражало доброжелательность и сердечность. Терри знал, что, если им придется сидеть вот так, в молчании, еще несколько часов, выражение лица Чу Ки ничуть не изменится. Соу Ха, однако, прищурила глаза, и Клейн заметил, что ноздри ее слегка затрепетали.

Стараясь, чтобы голос его звучал как можно более безразлично, Терри сказал:

— Когда я в последний раз видел вас, вы упомянули о том, что подпольный рынок Чайнатаун во все больших количествах наводняется опиумом и что теперь его употребляют не только старики, но и пристрастившиеся к страшному зелью юнцы, унаследовавшие эту порочную слабость от своих отцов и дедов.

Соу Ха быстро подхватила:

— Это правда, отец. Помните, вы говорили Терри, что вам кажется, будто во главе этого дела стоит какой-то белый мужчина и что, когда наши люди выяснят, кто этот человек, они разберутся с ним по-своему.

Чу Ки молниеносно перевел взгляд на дочь. Его лицо по-прежнему выражало внимание, благорасположенность, умиротворенность, однако сам факт того, что он вдруг взглянул на дочь, означал отеческий упрек — упрек, неприметный для глаз западного человека, но убийственный по своей сути: так наносят внезапный и мощный удар. Чу Ки перешел на китайский:

— В старости, дочь моя, — размеренным тоном произнес он, — одно из утешений жизни состоит в том, что, когда у родителя слабеет зрение и дряхлеет память, он может рассчитывать на то, что послушные дети одолжат ему свою зоркость и остроту восприятия, присущие только очень молодым людям.

Терри достаточно было окинуть Соу Ха одним коротким взглядом, чтобы все понять. В словах Чу Ки, казалось, не было ничего значительного, ничего такого, что могло бы произвести особенное впечатление. Терри притворился, будто смотрит перед собой, на самом же деле он сосредоточил все свое внимание на Соу Ха и потому не мог не заметить, что она вся напряглась и застыла.

— Вам удалось установить, кто стоит во главе этого опиумного бизнеса?

Воцарилась тишина. Девушка-китаянка сидела молча и неподвижно, ее можно было сравнить с изящной статуэткой, вырезанной из слоновой кости. Терри Клейн знал, что теперь она уже не заговорит до тех пор, пока отец не позволит ей сделать это.

Даже не поднимая бровей и не меняя голоса, Чу Ки удалось изобразить удивление.

— Вы хотите сказать, что этим человеком был Джекоб Мандра? — спросил он.

— Я этого не говорил.

— Если вы располагаете какими-то сведениями о главаре этой преступной шайки, я надеюсь, что узы нашей дружбы позволят вам быть откровенным со мной, — сказал Чу Ки на китайском языке.

— У меня нет сведений. Я просто задал вопрос, вот и все, — задумчиво произнес Клейн.

— Совсем никаких? — спросил Чу Ки как всегда вежливым голосом, однако Терри почувствовал, что ответ надо дать без какого бы то ни было промедления и что от этого, вероятно, очень многое зависит.

— Нет, сведений у меня никаких нет.

Чу Ки не пошевелился, но Соу Ха почти незаметно шевельнулась в своем кресле. Казалось, она долго задерживала дыхание и теперь, наконец, выдохнула.

Терри Клейн понимал, что, несмотря на связывавшую их дружбу, китаец воздвиг сейчас между ними непреодолимую преграду в этом деле, что он больше ничего не скажет, что сведения от него можно получить лишь каким-то хитроумным способом, поэтому он совершенно намеренно взглянул на Соу Ха и спросил:

— А вы что-нибудь знаете об этом человеке?

Под его пристальным взглядом она словно окаменела. Лицо превратилось в маску: казалось, душа покинула ее тело, и все, что осталось от Соу Ха — это лишь безжизненная внешняя оболочка.

Терри поднялся с кресла и поклонился.

— В надежде, что слова мои приведут ум ваш в состояние полного покоя, — многозначительно начал Терри, обращаясь к Чу Ки, — хочу напоследок сказать следующее: насколько мне известно, нет никаких доказательств, что Джекоб Мандра хоть как-то был связан с китайцами, если не считать того, что незадолго до его смерти к нему заходила молодая красивая китаянка и убит он из китайского оружия.

— Мудрый человек всегда стремится привести свой ум в состояние полного покоя, — ответил Чу Ки. — Одна из наших пословиц гласит: самые большие корабли могут плавать лишь в спокойных водах… Вы останетесь на чай с тыквенными семечками? Что-то я стал плохим хозяином. Чем дольше живу я на Западе, тем явственней ощущаю, что порой забываю об истинных ценностях этой жизни. Я говорю, в частности, о личных контактах, которые сами по себе неизмеримо важней того, что достигается благодаря им.