Серебряная книга романов о любви для девочек - Чепурина Мария Юрьевна - Страница 2

На всю компанию у них имелся один модный журнал, как раз сейчас и изучавшийся.

Пожалуй, надо было пройти мимо девчонок… Но так хотелось знать, что там, в журнале…

– Ой, Багрянцева, смотрите! – крикнула Алена. – Иди сюда, Любка!

Люба приблизилась.

– Давно хотим тебя спросить, – приняла эстафету Алина. – Ты где такую кофту отхватила?

На Любе была вязаная кофточка на молнии, с весьма милой вышивкой.

– Тут таких нет, – сказала не без гордости Багрянцева. – Я ее купила там, где жила раньше.

В глазах модниц сверкнуло уважение.

– Это «Этро», – авторитетно заявила главная, Алина.

– А вот и нет, – ответила ей Люба. – Это мы с мамой на рынке купили.

Лица девушек мгновенно переменились.

– Мы-то думали…

– Да ладно вам, – сказала Люба. – Главное, что вещь хорошая.

– Ну, ну, – ехидно закивали модницы.

Алена заявила:

– Я ведь так и думала! И вам говорила! Вы посмотрите, какая у нее сумка! Любка, ты у бабушки, что ль, сумку-то стащила?

И девчонки засмеялись.

– А мне за хлебом что, с косметичкой ходить? – разозлилась Багрянцева.

Алиса раскрыла журнал на странице, где демонстрировались сумки, и показала Любе, ткнув пальцем в одну из них:

– Вот что нормальные люди носят. И мне скоро купят такую.

Возле сумки стояла цена.

– Да за такие деньги слона можно купить! – сказала Люба. – Золотая она, что ли?

– Это «Жирофле», – важно сказала Алиса.

– Кто? – переспросила Люба.

– Дед Пихто! – ответили ей.

И вновь раздался хохот.

Багрянцева хотела было поругаться, дать понять этим свистулькам, кто они есть на самом деле, но сочла, что лучше ей не опускаться до скандала. Девчонки своим видом показали, что общаться не желают. Две снова начали листать журнал, а одна, достав из сумочки цвета шоколада телефончик цвета карамели и раскрыв его нежными пальчиками со сливово-мармеладным маникюром, продолжила беседу:

– А? Ну вот, короче… Я такая…

Люба сходила за хлебом, вернулась домой и вот сидела за обедом, наблюдая, как мама режет хлеб.

– В общем, – сказала она, – мне ужасно не нравится химия. В той школе не было химии.

– Люба! – засмеялся папа. – Ты же в восьмом классе! Уверяю, что и в той школе…

– Да знаю. Все равно не нравится. И вообще… В той школе я всегда была в «А» классе. А теперь что? «В»!

Папа призадумался:

– Ну а по-моему, знаешь ли, весьма неплохо. Восьмой «вэ». Две «вэ». Как двое очков. Четыре бублика.

– «Четыре бублика»! – надувшись, повторила Люба.

Но аргументы против новой школы, как она сама увидела, были ничтожны и неубедительны.

Суп остыл, корок на хлебе не осталось, разговор закончился. Люба уткнулась в тарелку и решила после еды снова загрустить. Но тут молчавшая до сих пор мама неожиданно сказала отцу:

– Слушай! Помнишь, ты рассказывал мне историю про свою бабку? Не тот ли это город?..

– Точно!

Папа улыбнулся.

– Вот надо же, – сказал он. – Я совсем забыл. Послушай, Люба. Ты не хочешь жить в Елизаветинске, жалуешься, что нас перевели в него. А между тем твоя… м-м… двоюродная прабабушка приехала сюда по собственному желанию! И против воли родителей.

Люба повернулась к отцу.

– Как это?

– Я, собственно, мало знаю обо всем этом. Дело было давно, до революции, году, кажется, в девятьсот двенадцатом или тринадцатом. Звали ее Евлампия Андреевна Багрянцева – родная сестра твоего прадеда. Она влюбилась в некоего студента. Отец, Андрей Прокопьевич, конечно, дал отказ: нищий парень – ни кола, ни двора, ни чина, ни капитала… И вот однажды ночью Еля сбежала. Побег удался ей великолепно, судя по тому, что в доме не проснулась ни одна душа. Дед рассказывал, что утром был страшный переполох, потом поувольняли всю прислугу. Послали вдогонку людей. Да разве догонишь, полсуток прошло? Так никто больше о ней и не слышал. Разузнали только, что студента того фамилия была Рогожин. И при-ехал он из города Елизаветинска, куда, наверно, и увёз твою прабабушку.

– Значит, у нас здесь есть родственники? – спросила Люба радостно.

– Хм… Не исключено.

– Вот здорово! А как найти их?!

– Ну… – Мама заволновалась. – Я не думаю, чтобы Евлампия была счастлива с этим студентом. Девушки, которые так легкомысленно ведут себя… Хотя найти родню, конечно, было бы неплохо.

Глава 2

Жизнь налаживается

У Сережи Щипачева были новые, несомненно, импортные брюки, красный джемпер и модное украшение на шее из мелких деревянных шариков. Шея Сережи тоже выглядела симпатично. Сам он находился у доски и без особой радости показывал на карте моря, омывающие берега России.

Делал он это довольно долго и с переменным успехом, так что 8 «В» заскучал. Аня Пархоменко, соседка Любы, как обычно, стала рисовать в своей тетради девочек, одетых точно как она, и разные, должно быть неформальские, значки. «Сухих?! Да ты гонишь!» – вылетел из уст сплетницы Кати громкий шепот. На задней парте Ира Сухих, тихая и бледная, завертела головой. «Это не Сухих, – продолжал литься приглушенный голос Кати. – Мы должны выяснить, кто там был!» Алина быстро и усердно переписывала у кого-то ответы на домашнее задание по алгебре. Только два человека смотрели куда нужно: Оля Михеева, отличница, и Люба.

Любу карта не интересовала. Смотрела она на Сережу.

Не то чтобы влюблена была в него… Но она уже рассматривала такую возможность. Изучая вместо географии блондинистую голову Сережи (подстриженную романтично, аккуратно, не каким-нибудь там «ежиком»), Люба рассуждала, что могло бы быть, сбеги они куда-нибудь вдвоем. Мысль о побеге, разумеется, была чисто теоретической. Но приятной.

Как только прозвенел звонок, все мигом ринулись из класса, словно на пожар. Только Ирина Сухих на своей последней парте долго-долго собирала вещи…

Люба вылетела в коридор вместе со всеми. И вдруг поняла, что не знает, куда ей идти. По расписанию был иностранный язык, и класс делился на три группы. Где находится ее, французская, Люба была не в курсе. В замешательстве она стояла, омываемая морем первоклашек, и смотрела, как из кабинета географии выходит шаркающей походкой Ирина.

– Привет! Ты Люба, да? А какой ты язык изучаешь?

Услышав неожиданное обращение, Люба обернулась.

Перед ней была отличница Михеева – тихая, бледно-веснушчатая девочка с вечно смущенным, как будто извиняющимся лицом.

– Французский, – ответила Люба.

– Я тоже! Пошли!

И они пошли. Просторный коридор, большие окна, лестница с истершимися ступенями и чугунными перилами…

– Знаешь что? – сказала Люба. – Здорово, наверно, в такой школе учиться с первого класса.

– В какой – такой? – Оля пожала плечами.

– В старинной… Честно говоря, мне сначала не нравилось здесь. Непривычно. Всё такое… как сказать… важное, что ли? Вот так закроешь глаза и представляешь себе, как будто ты барышня из прошлого века! Как будто живёшь при царе… и встречаешься с бедным студентом!

– Придумаешь тоже, – сказала Оля.

На ее лице было удивление. Люба смутилась.

– Это я так, – поспешила добавить она. – Фантазирую. А скажи, в тысяча девятьсот двенадцатом году школа уже была?

Михеева и этой фразе удивилась.

– Не знаю.

– Жаль.

– Мы этого не проходили.

Кабинет французского, как выяснилось, был на первом этаже. Совсем маленький, он не имел даже доски. Шесть парт, поставленные в один ряд, два книжных шкафа, плакаты с видами Парижа, с алфавитом и таблицей глаголов, да магнитофон на подставке – весь интерьер.

Люба уселась на пятую парту вместе с Олей.

Урок был первый в этом учебном году, так что ничего особо сложного ребят сегодня не ждало. Учительница спрашивала, кто что помнит из седьмого класса. Сережа изучал английский. В отсутствие объекта интереса Люба занималась тем, что разглядывала пёстрые виды Парижа.

Если же смотреть прямо перед собой, то можно было увидеть трусы Изольды Тарасюк. Эта девица шла в ногу с модой, но на свой лад. Она носила брюки с заниженной талией и, сев, усердно выгибала спину, дабы ни у кого не возникало сомнений в том, что она уже взрослая. С теми же целями Иза курила – Багрянцева сама видела ее за этим делом вместе с Женькой Жигулиной, и манерами и видом смахивающей на пацана. Изольдины трусы были зеленые. Рядом с ней сидел толстый Макар, озабоченный тем, чтобы замочить всех монстров на четвертом уровне и накопить на новый плеер. Соседкой с ее достопримечательностями он не интересовался.