Бретонская колдунья - Галанина Юлия Евгеньевна - Страница 47

– Я слышал топот. Решил спуститься. Если чужой – я встану в угол. Темнота. Не видно. Если ты – помогу. Как вкусно пахнет! Это еда с пира? Для я? – сказал нубиец, принюхиваясь с аромату высыпавшихся из корзины кусков угощения.

– Да, тебе, – подтвердила Жаккетта. – Только, что теперь из них получилось, не знаю. Сплошная каша, наверное.

Она собрала высыпавшуюся еду обратно в корзину и вручила корзину нубийцу.

Проводила Абдуллу до лестницы и, напоследок, сказала:

– Это святая Анна шепнула тебе, что мне нужна помощь. А сдается мне, Абдулла, что Аквитанский отель сегодня получил настоящее привидение. Видишь, как хорошо получилось! А ты в женские тряпки рядиться не хотел!

ГЛАВА IX

Как ни странно, но этот, казалось бы, неравный союз молодости и зрелости получился очень гармоничным.

Герцог очень гордился красотой своей юной жены и с удовольствием наблюдал, как грациозно она танцует, сидит в седле и молится в церкви.

Жанна была страшно довольна, что теперь она супруга герцога. Появляясь на балах и приемах, выезжая на охотах и торжественных процессиях, она теперь свысока посматривала на незамужних девиц и мило приветствовала баронессу де Круа при каждой их случайной встрече.

Вслед за герцогом Жанна полюбила охоту, постоянно сопровождала его в лесных экспедициях и еще жарче, чем он, доказывала всем преимущества сан-гуверов перед остальными породами.

С супружескими отношениями тоже получилось как нельзя удобней. Герцог, в меру сохранившихся сил, старался доказать, что он достоин столь молодой супруги. А Жанна, познав этот, ранее не очень известный ей аспект жизни, считала, что было бы еще лучше, если бы сна было побольше, а любви поменьше.

Жанна довольно примеряла новенький чепчик.

Изящно выгнутый, он точно повторял сооруженную Жаккеттой прическу с двумя валиками над ушами. Отделанный золотой сеточкой и украшенный жемчужинками подарок супруга был чудо, как хорош.

– А как он к вашим серьгам подойдет! – восторженно воскликнула Аньес, державшая зеркало так, чтобы госпожа могла разглядеть себя со всех сторон.

– И правда… – задумчиво сказала Жанна, не отрывая взгляда от своего изображения.

Она неторопливо поворачивала голову из стороны в сторону, любуясь изящной безделушкой, и лениво рассуждала:

– В дороге я его носить, конечно же, не буду. А вот по приезду в Нант сразу надену… Как хорошо, что двор перебирается в Нант! Там, говорят, можно с заходящих в порт кораблей купить прекрасный ткани. Кипрский шелк, атласы… И куда дешевле, чем у этих хитрых торгашей в городе! У госпожи Антуанетты есть почти такой же чепец, но куда грубее… Вот она обозлиться! Жаккетта, тьфу ты, Якобина, серьги давай!

– Так вы же сами их ювелирщику на прошлой неделе снесли! – фыркнула обиженная онемеченным именем Жаккетта, вкалывая в правый валик еще одну шпильку.

– Ой, точно… Я совсем забыла с этим отъездом! – расстроилась Жанна. – Они уже два дня, как готовы, надо было давно забрать. А завтра, с утра выезжаем… Яко…, да ладно, Жаккетта! беги к ювелиру и забери их!

– А почему я? – попыталась отвертеться Жаккетта. – Уже темнеет, госпожа Жанна, я боюсь!

– Молчи, дура! – стукнула кулачком по подлокотнику Жанна. – Кому же еще идти, раз когда я серьги чинить отдавала, ты со мной была?! Никому другому ювелир и не отдаст! Неси бумагу и чернила!

Черкнув несколько строк, она сложила записку и скрепила своей печаткой с помощью восковой свечки.

– А чтобы не бояться, возьми кого-нибудь, кто свободен! – сказала Жанна, отдавая Жаккетте письмо.

– И шевелись быстрее – ты мне вечером понадобишься!

Легко сказать – возьми кого-нибудь свободного!

Все свободные были при деле, не говоря уж про занятых. Готовились к отъезду в Нант. Большой Пьер, на которого возлагала надежду Жаккетта, вообще исчез, пользуясь привилегиями начальника. (Последний месяц он вечерами регулярно испарялся из отеля). Более-менее незанятым был только Шарло.

«Ну его, такого провожатого, к дьяволу!» – подумала Жаккетта. – «Обойдусь и одна, как-нибудь!»

В ее планы тоже входило вернуться пораньше: ведь надо было опять куда-то пристраивать нубийца, чтобы он незамеченным доехал до места.

Лавка золотых и серебряных дел мастера располагалась в центральной части города, в небольшом тупичке, который вся округа звала «Жирный Тупик». Там держали свои конторы и лавки почтенные горожане, знавшие звон денег не понаслышке.

Сухонький старичок ювелир, казалось, совсем утонул в тяжелых складках своего суконного, отороченного мехом нарамника[35]. Он уютненько дремал в кресле у прилавка, изредка шевеля во сне узловатыми пальцами.

Звук дверного колокольчика разбудил его и ювелир недоверчиво осмотрел Жаккетту, бесцеремонно сунувшую ему прямо под нос записку от госпожи.

Чуть не скрипя на ходу всеми конечностями, старичок достал из ящичка стола и надел очки в простой железной оправе. Морщась, словно жуя неспелый виноград, он начал медленно читать письмо.

Чтобы скрасить ожидание, Жаккетта потихоньку оглядывала внутреннюю обстановку лавки. Кроме нее и ювелира здесь еще находились только два человека. Приказчик обслуживал какую-то женщину, тоже, как и Жаккетта, полностью закутанную в теплый плащ.

Покупательница, по-видимому, была переборчива, потому что приказчик доставал и раскрывал перед ней все новые и новые футляры, стараясь найти то, что понравится капризной клиентке. Весь прилавок перед женщиной был уставлен квадратными, круглыми, прямоугольными коробочками.

Старичок, наконец, прочел послание и, закончив читать, чуть ли не обнюхал его со всех сторон.

По-прежнему, брезгливо морщась, вяло махнул рукой – приказчик, почти спиной стоявший к ним, в мгновении ока возник около ювелира и почтительно склонился над плечом хозяина. По его знаку он принес изящную коробочку, где лежали, как новенькие, искусно отремонтированные серьги Жанны.

– Скажешь госпожу… – прошелестел ювелир. – Пусть заглянет, как вернется из Нанта. Я отложу до нее прекрасное кольцо, как раз в пару к серьгам.

На пороге лавки неожиданно возникла грязная фигура в вонючем рванье, резко диссонирующая с неброским, но солидным и опрятным убранством ювелирной лавки.

– Подайте, Христа ради!.. – загнусила фигура, стреляя по сторонам бесоватыми глазами, поблескивающими из-под сальных сосулек волос, закрывающих половину лица.

– А ну пошел вон, разбойник! – взвился над прилавком приказчик и нищего, как ветром, сдуло.

Получив сережки госпожи, Жаккетта благопристойно отошла в уголок и стала прятать футляр в мешочек, подвешенный к поясу под юбками на голое тело. (Надежней места она и представить не могла.)

Когда Жаккетта стала поднимать подол платья, ее плечо, казалось, просверлил чей-то любопытный взгляд.

Скосив глаза, она увидела, что покупательница, наконец, выбрала понравившееся ей украшение. И теперь расплачивается с приказчиком, доставая монеты из кошелька, чем-то смутно знакомого Жаккетте.

А приказчик, машинально принимая плату, просто приклеился взором к ее, Жаккеттиным, ногам и жадно пожирает глазами как весь процесс помещения сережек в матерчатый тайничок, так и открывающиеся при этом детали, обычно скрытые от посторонних глаз.

Жаккетта мысленно выругалась совсем не теми словами, которые пристало знать воспитанной девице, и постаралось побыстрее вернуть подол на место.

Женщина уже выходила, и Жаккетта, чуть не бегом, кинулась к выходу вслед за ней, смерив напоследок нахала убийственным взглядом.

Улица встретила их настороженной темнотой.

Жаккетта старалась держаться как можно ближе к идущей впереди женщине. Настолько, насколько это было возможно, не нарушая приличий. Ей было страшно.

«Странно…» – думала она, непроизвольно приноравливаясь к шагам женщины. – «Эта-то чего одна идет? Богатая, небось, вон сколько в побрякушках ковырялась! Надо было, все-таки, хоть Шарло взять… Ничего, не облезла бы за дорогу… Зато не так страшно…»