Опрометчивый поступок - Айвори Джудит - Страница 44

– Да, а что?

– Как странно! В Англии это не принято.

– Я же не англичанин.

– А твоя невеста?

– Она тоже родом из Чикаго.

Лидди поднесла большее кольцо к правому глазу и посмотрела через него на кострище.

– Здесь считается, что джентльмену не пристало носить кольцо.

В ее голосе не было ни вызова, ни осуждения, только все та же озадаченность. Казалось, она размышляет над разницей в традициях.

– То есть джентльмену не пристало выставлять напоказ то, что он женат? – съехидничал Сэм.

– Джентльмену довольно помнить об этом, чтобы вести себя достойно. – Лидди помолчала и спросила: – Ты ее любишь?

– Кого? – удивился Сэм и тут же опомнился. – Ах, Гвен! – Он всерьез призадумался. – Наверное, люблю, раз я ее так долго добивался.

Честно говоря, этот вопрос занимал его куда меньше, чем другой: любит ли он Лидди Браун? Он не на шутку опасался, что любит. Это было, конечно же, нелепо, потому что с Гвен они были знакомы гораздо дольше, их чувство было проверено временем.

– Какая она?

– Кто? – На этот раз Сэм смутился настолько, что ощутил, как краснеет. – Ах да, Гвен. – Он снова впал в раздумье. – Она красивая, нравится мужчинам. – Последовала продолжительная пауза. – У нее печальные глаза! Даже когда

она смеется, они остаются печальными.

Это было правдой. Выражение ее глаз наводило на мысль, что Гвен перенесла какие-то тяжкие лишения.

– Я думаю, это оттого, что она очень чувствительная. Любая неприятная мелочь ввергает ее в мировую скорбь. Но это не значит, что она не способна быть счастливой. Порой она просто не может нарадоваться жизни.

«Ну да, – подумал Сэм, – когда покупает новое платье или получает особенно дорогой подарок». Он устыдился своих мыслей.

По натуре Гвен была очень ранима. Наиболее бурно она реагировала на все неожиданное – на то, к чему не имела времени себя подготовить. Это был далеко не худший вариант. Когда ничто не омрачало горизонта, Гвен легко проявляла великодушие и по большей части была мила с людьми. Именно мила. Сэму никогда не приходилось встречать такой приятной женщины. Возможно, она держалась так потому, что по собственному опыту знала, как легко задеть, ранить человека. Она все время боялась огорчить других, причинить кому-нибудь боль. К чести ее будет сказано, понадобилось две неявки на свадьбу, чтобы она наконец всерьез рассердилась на Сэма, но уж когда это случилось, буря вышла нешуточная и никаки: оправданий принято не было. В этом была вся Гвен.

– А что именно она сказала? – спросила Лидди. – Ну, по поводу твоего опоздания и прочего? Она же не просто выбросила кольцо.

– Что сказала? Да разное. Что обычно говорят в таки: случаях?

– А что обычно говорят?

Сэм напряг память, вспоминая.

– Что я негодяй, подлец, трус и боюсь брака, как черт ладана. Что я никогда никого не любил и любить не способен, что я ничем не лучше своего отца. Да, и что у меня мозги набекрень. – Он вздохнул. – Боюсь, все это недалеко от истины.

Еще бы! Не явиться на собственную свадьбу – распоследнее дело, но в жизни всякое случается. Один раз это может случиться с каждым. Не явиться вторично, но уже к другой женщине – это все еще в рамках возможного, хотя и с меньшей вероятностью. Но уж если венчание перенесено, если ты прощен, пройди огонь и воду, но явись! Три раза – это закономерность, порочная закономерность.

Сэм сидел, уставившись на свое колено, и занимался самобичеванием, а когда наконец искоса бросил взгляд на Лидди, та смотрела на него с мягкой укоризной, слегка покачивая головой и как бы говоря: бедный ты, бедный! Лидди не осуждала его, принимая таким, каков он есть.

Сэм сразу почувствовал себя лучше.

Лидди знала, что мозги у него набекрень, что чувства его перекорежены, как тело моллюска в спиральной раковине, но ее это не отталкивало. Такая терпимость производила на Сэма странный эффект: мало – помалу он становился и сам терпимее к себе.

Ну допустим, он похож на своего отца! Уж такой уродился. Если он примет это как данность, жить станет легче.

Что это такое, приятие себя самого? Любовь к себе самому в той разумной дозе, без которой человек не может быть в ладу с самим собой? Если Лидди на это способна, значит, это… правильно?

Сэму пришло в голову, до чего же они, в сущности, похожи. Как и он, Лидди любила спорить и препираться по пустякам, любила доказывать свое. Порой было так же трудно понять мотивы ее поступков. Самым существенным их различием было то, что она любила Лидди Браун или как ее там звали, любила и принимала собственную личность со всеми ее достоинствами и недостатками. Для Сэма с его тридцатилетним опытом общения с людьми и миром это было сродни чуду. Лидди не приукрашивала в своих глазах свой собственный образ, но и не открещивалась от него за то, что он не совершенен. Она умела жить с тем, что собой представляла. Она была в ладу с собой.

Лидди – чудесная девушка. Она открывает лучшие стороны его натуры. Он и она – вместе это они. Причастность, принадлежность друг другу – это значит быть понятым и принятым.

Когда чуть позже Сэм прикасался к Лидди, наблюдал за ее реакцией, когда он проник в нее и ощутил, как она обвивается вокруг него и сжимает в объятиях, он ощутил, как что-то в них обоих размыкается, некие внутренние путы. Это было большее, чем простая физическая разрядка во время близости. Потом, прижимая к себе задремавшую Лидди и сам начиная задремывать, Сэм уловил, как на него нисходит покой, как в душе воцаряется мир, которого он не знал лет с шестнадцати, когда оставил родной дом и пустился в странствия. Он был тогда преисполнен надежды найти свое место в жизни и готов был это место заслужить.

Птицы знают, что солнце готово взойти, и рады оповестить об этом весь мир. Лидию разбудило оживленное щебетание, в которое то и дело вплеталась более причудливая трель. Тяжелая во сне рука Сэма обнимала ее за талию. Перед самым пробуждением ей что-то снилось. Что-то приятное.

Лидия позволила себе расслабиться, вернуться на грань между сном и явью – и вспомнила. Пудинг! Она не удержалась от смеха. Сэм шевельнулся, глаза его приоткрылись.

– Вообрази, мне приснился пудинг!

Лидия закинула руки за голову, чтобы как следует потянуться. Теплая ладонь погладила ее по внутренней стороне правой руки от запястья до подмышки, по боку до талии, по бедру и наконец легла на ягодицу. Сэм прижался лицом к ее груди, и его дыхание согрело кожу там, где были расстегнуты верхние пуговки.

– Пудинг… – повторила Лидия, задумчиво улыбаясь. – Мне снилась столовая, целая процессия слуг с серебряными подносами, и на каждом – что-нибудь вкусное. Омар под датским соусом, салат по-гречески, меренги. Настоящий пир! – Подумав, она добавила деталь, которой не было в этом сне во имя чревоугодия: – Ну и, конечно, кролик. Я была за столом не одна, а с моим братом Кливом. Как странно! Он почти никогда мне не снится, а тут взял и приснился. Когда перед ним поставили желе из малины в красном вине, он вывалил его из формочки на ладонь, слегка потряс,

чтобы заставить дрожать, и сказал: «Смотри, сердце на ладони». А еще говорят, что сны не отражают действительность! Однажды он так и сделал за столом, и я помню свое отвращение и восторг.

– Ты скучаешь по всему этому, – сказал Сэм, целуя ее шею.

Разве? Лидия изогнулась навстречу кончику языка, чертившему на ее коже влажную спираль. В самом деле, она немного скучала по прежней жизни, по всему тому, что там было хорошего, но то, что происходило с ней в эти минуты, вознаграждало за утрату.

Они начали день с того же, чем занимались почти всю ночь напролет, – с любовных игр. Все остальные занятия казались им пока что пустой тратой времени. На сон было отведено ровно столько, чтобы восстановить силы для новой близости. В конце концов они довели себя до болезненных ощущений, но все равно, едва проснувшись, занялись все тем же, хотя и с большей осторожностью. Это вполне укладывалось в картину безумия, которым страдают молодожены во время медового месяца.