Библия Раджниша. Том 3. Книга 2 - Раджниш Бхагаван Шри "Ошо" - Страница 33

Это напоминает мне снова о Наттху Кака. Я был постоянным посетителем его салона. В то время у меня не было ни бороды, ни усов - я был ребенком, - поэтому я не боялся быть побритым, если бы у Наттху Кака появилось бы настроение к тому, чтобы начать брить, но я носил чалму, так как у меня были длинные волосы. А если бы он подстриг ваши волосы, то здесь уже ничего не поделаешь. И он был таким прекрасным человеком, он часто говорил: «Зачем волноваться? Вам не придется платить». Это происходило каждый день - проблема была в том, что он не спрашивал вашего согласия на бритье, и клиент очень сердился.

Люди, особенно в Индии, бреются в том случае, если они становятся санньясинами; это означает, что они умирают согласно ритуалу. Когда человек умер, он должен быть побрит; это простая символика. Просто, если человек умер, он должен быть побрит; также, если кто-нибудь стал традиционным санньяси-ном, он должен быть побрит. Или если умер отец, то все его сыновья должны быть побриты; но в настоящее время нашли более либеральный путь - должен быть побрит только старший сын. Поэтому, чтобы обрить наголо без разрешения клиента... А Наттху Кака был поистине искусным мастером: одной левой он начисто обривал половину вашей головы. И после этого ничего не оставалось делать, как разрешить ему полностью обрить вашу голову, так как с наполовину обритой головой вы скорее бы походили на идиота, чем с полностью обритой головой.

Поэтому каждый день могла возникнуть драка: люди сердились и были готовы... а я наслаждался зрелищем. Парикмахерская Наттху Каки находилась прямо перед магазином моего отца, поэтому, как только там что-то случалось, я сразу же бежал туда. Я держал свою чалму в парикмахерской Наттху Каки, так как иногда я мог проходить мимо, и в случае возникновения событий в парикмахерской, у меня был предлог зайти и увидеть эти события: например, кто-то, готовый убить его, выслушивал следующее: «Вы напрасно огорчаетесь. Я — старый человек, потребляющий опиум. Я не знаю, кого я брею и что происходит — все перепуталось. Но поскольку вы попали в мои руки, то это просто старая привычка - брить людей, поэтому я это и делаю».

Итак, я обычно держал свою чалму там: первым делом, когда я заходил туда, я надевал чалму. Однажды он побрил одного человека, который был каким-то политическим лидером. Конечно, он очень рассердился и сказал: «Ты должен быть наказан за это. Я иду в полицию, я иду в суд».

Я находился там и сказал: «Не надо сердиться, и даже от того, что вы пойдете в полицию и в суд, ваши волосы уже не вернуть. Этот бедный человек даже не просит, чтобы вы заплатили ему. А поскольку дело касается ваших волос...» Этот человек был образован, и мне приходилось беседовать с ним. Поэтому я сказал ему: «Вы помните дзэнскую хокку: "Сиди тихо, ничего не делай, трава вырастет сама"? Зачем так волноваться? Вырвите траву и воткните в волосы».

В тот день у меня возникла идея. Я соорудил небольшую доску и прикрепил ее к парикмахерской Наттху Каки. Наттху Кака умер, но, возможно, эта доска с хокку и моей припиской еще висит на его парикмахерской: «Если Наттху Кака бреет кого-то, не сердитесь на него: он просто старый спаситель. А если он побрил вас, пожалуйста, созерцайте эту хокку: "Сиди тихо, ничего не делай, трава вырастет сама''. Волосы вырастут - не волнуйтесь».

Возможно, эта доска все еще там, но, возможно, парикмахерской уже нет, так как его сыновья не интересовались бизнесом своего отца. Они старались найти работу, поэтому говорили: «С этим стариком наш бизнес прогорит, потому что мы - не опиумные наркоманы. Люди прощают его; многие прибегают сюда из ближайших магазинов и говорят: "Не сердитесь - он прекрасный парень"».

Когда я последний раз был в своей деревне, - это было в 1970 году, - он был еще жив, но был очень стар. Я пришел повидать его, и он сказал: «С тех пор, как ты уехал учиться, никто не приходит ко мне так регулярно, как это делал ты, и здесь нет никого, кто бы помог старому опиумному наркоману. Я продолжаю свое дело — ничего не могу с собой поделать». Иногда он хватал ребятишек и обривал их, а затем приходили их отцы и говорили: «Что же ты наделал? » А его единственным ответом было: «Я не прошу за это деньги. Мне нельзя даже попрактиковаться? Где же мне еще практиковаться? Клиенты не приходят, и я сижу без дела».

В 1970 году он сказал мне: «Ты единственный человек, который может помочь мне». Во времена моего детства по закону опиум или какой-нибудь другой наркотик не были запрещены; все это было на рынке. Человеку, который продавал наркотики, надо было иметь только лицензию, стоившую пять рупий в год; а людям, покупавшим наркотики, не надо было иметь лицензию или что-то в этом роде. Но в 1970 году, когда я приехал туда, все изменилось. Все наркотики были запрещены; а старым наркоманам, подобным Наттху Каке, были выданы лицензии, что они могут получать небольшую ежедневную дозу. Наттху Кака был очень сердит.

Он сказал: «Только ты можешь помочь, потому что я знаю, что по всей стране много людей являются опиумными наркоманами. Если ты возглавишь нас и если все опиумные наркоманы объединятся, то мы сможем свергнуть правительство».

Я сказал: «Великолепно, Наттху! Ты хочешь, чтобы я стал предводителем опиумных наркоманов?»

Он ответил: «Я никого не знаю, кто обладал бы таким пониманием, как ты».

Тогда я сказал: «Идея - хороша, но собрать всех опиумных наркоманов и убедить их создать партию, а затем свергнуть правительство - очень трудная задача. Я сделал бы все один. Твои опиумные наркоманы только создадут неприятности вместо помощи! Забудь эту политику - это не для опиумных наркоманов».

Он сказал: «Подумай об этом, ты путешествуешь по всей стране: ты можешь сказать всем опиумным наркоманам, что все это просто несправедливо. Я всю жизнь употреблял опиум и никому не причинял вреда - за исключением того, что изредка я брил людей, но за это я не брал деньги. Я не сделал ничего преступного; у меня нет даже сил, чтобы совершить какое-нибудь преступление, я просто наслаждаюсь своим опиумом. Мой опиум сделал меня таким простым и непосредственным, и поэтому, когда ко мне приходят люди и доят мою корову, я смотрю, как они это делают, и только позже я осознаю, что это моя корова и что они доили мою корову и забирали мое молоко. Я не совершил никакого преступления; наоборот, люди совершали преступления, направленные против меня. Они берут у меня мыло, они забирают зеркала из моей парикмахерской, - а я все еще сижу здесь! Но я наслаждаюсь своим собственным миром. Поэтому я не вижу, какой смысл запрещать опиум. Вы можете запретить любой другой наркотик - меня это не волнует, - но опиум делает человека джентльменом».

Я сказал: «Это правда, Наттху Кака, но это будет очень трудно. Я постараюсь...» И я действительно рассказал обо всем этом Индире Ганди.

Она засмеялась и сказала: «Во всяком случае он прав, что опиумные наркоманы не причиняют никому беспокойства». Опиум просто является причиной их галлюцинаций, опиум -это наркотик, который делает вас счастливым, он никогда не является причиной вашей депрессии; все другие наркотики обладают такой возможностью. Иногда, если у вас подавленное состояние, вы принимаете ЛСД, которое еще больше увеличивает вашу депрессию; а если у вас великолепное настроение и вы принимаете ЛСД, то оно еще больше повышает ваше настроение. Все зависит от вашего настроения: наркотик только увеличивает интенсивность вашего настроения.

Опиум не действует таким образом. Он просто расслабляет вас и помогает вам получать великолепные галлюцинации. Он не является причиной ваших кошмаров. Я разговаривал с Наттху Какой и его друзьями; никогда опиум не был причиной их кошмаров.

Итак, Индира сказала мне: «Все, что он говорит, -правильно, но объединить всех этих опиумных наркоманов будет очень трудно; а свергнуть правительство при их поддержке - это будет настоящая революция, если это вообще возможно».

Идея спасения глубоко оскорбляет и унижает людей.

Когда вы говорите: «Я хотел бы спасти вас», - вы низводите человека до состояния недочеловека: Вы - спаситель, а он - просто спасаемый.