Искусство соблазна - Айвори Джудит - Страница 37

Он помнил это ее замечание по поводу того, что она, возможно, ошибалась, считая его неисправимым негодяем. Слова, сказанные ею тогда, когда она поняла, в сколь стесненном положении в смысле финансов он находился. Он снова хотел ее понимания. Ее сотрудничества. Того, что получили Станнелы. Он немного ревновал ее к ним, то, как она немедленно забыла о том, зачем пришла, забыла и о нем тоже, как только поняла, что от нее ждут помощи. Помощи в совершенно безумном предприятии — свежесрубленная рождественская елка в январе как знак гостеприимства. Ну ладно.

Только в конце поездки Эмма решилась бросить на него взгляд. Да, она была явно рассержена, когда сказала:

— Я определенно не одобряю то, что вы сказали сестре моего соседа, что я ваша...

— Любовница?

— Мне на ум пришло более грубое слово.

— Воровка?

Карета дернулась, и рука, занесенная было словно для удара, опустилась на сиденье, якобы чтобы удержать равновесие. Стюарт попросил кучера, насколько возможно, сдерживать лошадей, раз Эмма так боится быстрой езды. Впрочем, она и не собиралась его за это поблагодарить. Они смотрели друг другу в глаза.

— У вас хорошо получается строить предложения и растягивать слова, не так ли?

Он вначале не понял, о чем она, а потом осознал: она догадалась, что он заикается. Он усмехнулся и потянулся, раскинув руки по краю сиденья. Ему нравилось, что его раскусили. И то, что даже в гневе она употребила слово «хорошо», говоря о его речевых запинках.

— Очень, — сказал он и добавил: — И я сделал вам одолжение. Если речь идет всего лишь о вашей репутации, вы можете забыть об этом эпизоде. Все, беспокоиться больше не о чем.

— Вы очень легкомысленно отнеслись к моей репутации.

— Станнелы — приятные люди. Я не думаю, что ваша репутация в такой уж беде.

— Возможно, вам стоило объявить о том, что мы любовники, в палате лордов.

— Я совсем не против. — Он улыбнулся. Так оно и было. Он был бы счастлив рассказать каждому встречному о том, как он это сделал. Он сам себе несказанно удивился. Удивился тому, что ему удалось сделать это, сидя верхом на стуле. Он бы с радостью хватал прохожих за воротники и говорил им: «Вы не поверите, что со мной произошло!» К тому же с такой прекрасной партнершей.

И эта его прекрасная партнерша сидела надув губы. Ему показалось, что Эмма вот-вот скажет ему что-то гадкое, попросит поцеловать ее в зад или что-то в этом роде. Затем она, видно, передумала. Из страха, что он действительно может это сделать. И в самом деле, он был бы не прочь. И эта мысль вновь заставила его улыбнуться. У него вообще было странное чувство — все время хотелось улыбаться. Й в самом деле, сегодня он улыбался больше, чем когда-либо в жизни.

Эмма презрительно скривила губы и отвернулась, глядя в окно.

Ах, что за чудные гримасы она умела строить! Но больше всего ему понравилось то, как она надувала свои круглые кукольные щечки, изображая сарказм, что приятно щекотало его эго. Он прекрасно знал, что от его эго можно отщипнуть довольно много, не причинив ему существенного урона. Спустя минуту она пробормотала в открытое окно:

— Вы не имели права.

О да, у него было на это право.

— Почему бы вам все это не записать, записать моим почерком? Возможно, у меня будет возможность все это прочесть, я решу, что сам это написал, и всему поверю. Он не знал, сколько еще может эксплуатировать ее проступки, тиранить ее, но чувствовал, что еще не все возможности исчерпаны. Она бросила на него взгляд, раздраженный взгляд, быстро перешедший в тревожный. Она уловила суть.

И все же он испытывал некое чувство вины, и это чувство было почти неосознаваемым до того момента, как взгляд его упал на ее сапоги — из литой резины, цвета грязи, самые безобразные сапоги, которые он когда-либо видел на женщине. Он наклонился, покачиваясь немного в такт карете, потом взял и схватил ее за ногу. Эмма уцепилась за петлю, чтобы не упасть.

— Они отвратительны, — сказал он и потянул ее за сапог. Эмма пыталась не дать ему стащить с нее обувь. — Мы можем раздобыть вам где-нибудь новые туфли?

— Их придется заказывать. Мастеру потребуется неделя, чтобы сшить мне сапоги.

Он закатил глаза.

— Неделя на пару обуви! Если он бросит все другие дела и будет заниматься лишь вашим заказом, на это у него уйдет несколько часов! Мы сейчас заедем к сапожнику, и пусть он снимет с вас мерку.

Она соскользнула к краю сиденья и спрятала ногу за скамеечкой. Или по крайней мере попыталась это сделать. Он крепко ухватился за резину. Их единоборство кончилось тем, что Эмма осталась без сапога и из рваного чулка торчали два пальца.

— У сапожника есть мои мерки. И у меня есть пара обуви, — сказала она.

— Так вы можете взять другие туфли? Я на эти сапоги смотреть не могу.

Стюарт наклонился, чтобы стянуть другой сапог. На этот раз добраться до ее ступни оказалось чуть сложнее, но он поймал ее ногу и потянул. Все повторилось вновь — ей пришлось ухватиться за петлю, она попыталась засунуть ногу за скамейку, но хватка его была крепкой. Овладев ее сапогами, он вдруг приоткрыл окно кареты и вышвырнул их.

— Эй! — Эмма привстала. Еще немного — и она набросится на него с кулаками. — Это были сапоги Зака!

— Я куплю вам что-нибудь получше. — Он наклонил голову. — Покойного мужа?

Сначала она не хотела отвечать, но потом бросила:

— Да.

— Как давно он умер?

Эмма слегка нахмурилась.

— Десять месяцев назад.

Он кивнул.

— Пора смириться. И вам не нужны его сапоги.

— Мне они нравились.

— Вам не нужны мужские сапоги, Эм.

Он был вознагражден признательным взглядом. Эм. Так звали ее близкие люди. Люди, которых она любила. В груди у нее потеплело. Он сделал шаг в нужном направлении. Не желая уступать, она сказала:

— Они были теплые и практичные.

— То, что вам надо, — это теплые и практичные женские ботиночки. Красивые. Которые были бы вам впору.

— Те сапоги вполне мне подходили. Вы слишком самонадеянны, — произнесла она с нажимом на каждом слове.

Отлично. Возможно, она права. Возможно, ему просто не нравилось то, что она носила вещи другого мужчины. Хотя, с его точки зрения, было дикостью расхаживать в сапогах покойного мужа, которые были ей страшно велики. И все же он не стал с ней спорить. А на самом деле ему даже нравилось вновь убедиться в том, как бесцеремонно она с ним держится. «Самонадеянный». «Надменный». Определенно так. Он не стал бы называть эти качества своими достоинствами, но и отрицать их наличия тоже не стал бы. Впрочем, он подозревал, что ей эти качества в нем временами даже нравятся.

И в этот момент он почувствовал, что улыбка вот-вот готова прорваться, и он сам отвернулся к окну из страха обидеть ее своей улыбкой. Удивительно, как приятно было сидеть здесь вместе с ней и думать обо всем этом.

Он бы, наверное, предпочел, чтобы она была вне себя от него. Ему помнилось ее поведение в банке, этот благоговейный страх и почтение при виде его — все это приятно щекотало его тщеславие. Но поскольку она не выглядела особо впечатленной, у него оставалась возможность просто хорошо провести с ней время. И чем лучше будут складываться их отношения с самого начала, тем это лучше для дела. Он не собирался облегчать ей жизнь, а она не из тех, кто душу продаст за лишний козырь. Он не позволит никакого отклонения от курса — он не посмеет, да поможет ему Бог. И покуда он рассчитывал на ее помощь в делах с дядей, он также вполне всерьез намеревался превратить в реальность худшие сплетни, которые будут распространять о ней ее друзья.

Она причинила ему массу неприятностей, она его обманула, она украла его деньги и не чувствовала себя ни в малейшей степени виноватой перед ним. Она лишь злилась, что ей не сошло все с рук. Нет, его тактика в отношении ее справедлива. Она просто могла бы попривыкнуть к потерям, эта маленькая искусница, маленькая хитрюга.

Он взглянул на нее и поразился тому, как безыскусно она выглядит. Ничего в ней не было нарочитого, и хитрой она совсем не казалась. Этот маленький детский рот, слаще которого он ничего не помнил. Сладкая женщина — крутобедрая, мяконькая. Эмма. Эм. Эм. «М» — первая буква слова «моя». Он чувствовал себя ее собственником, и он знал, что не прав, что он должен держать себя в рамках и не давать волю этому чувству. Потому что она этого не потерпит. Потому что она была существом с другой планеты. С «Венеры. С места, более красивого и ласкового, чем Земля.