Искусство соблазна - Айвори Джудит - Страница 34

Он любил своих лошадей. Своих плохих лошадей. Он старался защитить их, сберечь. А заодно и семьдесят семь слуг. Что же здесь такого? Она смотрела на него, сдвинув брови, и ветер хлестал ей в лицо. Эмма пыталась понять, почему именно с ней он с такой подкупающей искренностью заговорил о своих проблемах.

— Это ведь опасно, не так ли? Я имею в виду для вас, не для ягнят.

Он смотрел прямо на нее.

— Не думаю, что слишком опасно. Они ведь не сбиваются с дороги.

Он пожал плечами и, опустив глаза, признался:

— Не могу сказать. Обычно они не натыкаются на препятствия. Должно быть, там, где был ваш ягненок, дорога делала поворот и у них было мало пространства для маневра.

— Они не должны были скакать так быстро.

Ему не понравился этот назидательный тон и неприятный ответ.

— Они — единственная живая связь между мной и моим отцом, который никогда не делал мне ничего плохого, не навязывал мне свою злую волю. — Он вздохнул. — А теперь вы говорите, что и их нельзя считать невинными.

— Они животные. Все животные невинны.

Он пристально смотрел на нее.

— Мы тоже животные.

— Другие животные, не люди. Лошади, собаки, кошки — они ни в чем не повинны. Они просто следуют своей природе.

Он, прищурившись, смотрел на нее целую минуту.

— Возможно, мы все только это и делаем.

Она взвесила его слова, затем добавила собственное суждение:

— Тогда я бы нашла другое слово. Не ответственны. Мы просто отвечаем за свои действия, а животные — нет.

Он кивнул и предложил ей руку. Она приняла ее, и он помог ей подняться на ступеньку кареты. Она вошла и устроилась на мягком сиденье из кожи такого темно-красного цвета, что он казался почти черным. Внутри все тускло блестело — полированное дерево, боковые светильники из горного хрусталя, бронзовые ручки, бархатные кольца, за которые можно было держаться при езде. Но самым впечатляющим были, конечно, окна. Окна с поднятыми экранами. Они предлагали пассажирам насладиться воистину роскошным видом — панорама открывалась едва ли не во всех направлениях. Казалось, будто вдруг очутился на восточном базаре, в том уголке, где торгуют драгоценными благовониями. Будто кто-то натер дерево и кожу лавром и сандалом, гвоздикой и... Нет, не то. Эти запахи были ей знакомы: Лотос? Как он, интересно, пахнет? Ладан? Она не знала названия того благовония, аромат которого заполнял карету, она лишь узнала его. Этот аромат исходил от самого виконта, от его одежды, но был менее резким.

Действительно, запах этот имел имя: Стюарт Уинстон Эйсгарт, виконт Монт-Виляр.

Со своего места она смотрела, как он поднялся в карету. Одним ловким движением — поворот и подъем корпуса — он оказался в кожаном кресле напротив нее. Лакей захлопнул дверцу. Стюарт был тем, кого Зак мог лишь имитировать: неотъемлемой частью высшего класса, сливок общества.

— Вы когда ели?

Эмма вздрогнула.

— Утром.

Он нахмурился, облокотился рукой о перила возле окна и щелкнул пальцами.

Через мгновение в окне показалась физиономия лакея.

— Слушаю, сэр.

— Вы хотите что-то особенное? Я не слишком разбираюсь в йоркширской кухне.

Она была голодна. Она готова была съесть что угодно.

— Только не ягненка, — сказала она и, не удержавшись, добавила: — В последнее время меня от него тошнит.

— Не могли бы вы сказать поточнее? Я не знаю, что заказать.

Эмма назвала несколько своих любимых блюд.

— Йоркширский пудинг, пирог со свининой, гороховое пюре.

Своему слуге Стюартхказал:

— Спроси консьержа, где здесь можно купить йоркширский пудинг, пирог со свининой и... — он искоса посмотрел на нее, — гороховое пюре. Мы едем на ферму Станнелов. Пусть Фриман встречает нас там со всеми этими деликатесами. Тем временем вы сходите в каретную и заберете ослицу, которую оставила там Эмма Хотчкис. Подпишись моим именем. — И, снова обращаясь к Эмме, спросил: — Ее надо доставить Джону Такеру, верно?

— Да, верно, — не сразу ответила она. Он все делал очень быстро, она за ним не успевала.

— Вы могли бы объяснить, где находится его ферма?

— Через лужайку и дорогу от моего дома.

— Который расположен...

— Вниз по склону холма, примерно в одиннадцати милях от вашего.

Стюарт нахмурился и вновь обратился к слуге:

— Найдите ферму Джона Такера. Остальное понятно?

У парня был обеспокоенный вид.

— Остальное?

— Ну да — еда, ослица.

— Ну, если честно, то не все...

С терпеливой настойчивостью человека, привыкшего давать указания бестолковым исполнителям, Стюарт разъяснил:

— Пусть Фриман принесет йоркширский пудинг, пирог со свининой и гороховое пюре к ферме Станнелов. Вы должны забрать из единственной в городе каретной ослицу миссис Хотчкис и доставить животное в Малзерд-на-Прунти. Поспрашивайте у местных, знает ли кто-то преподобного по имени Джон Такер. Отведите животное ему. Затем возвращайтесь домой.

На этот раз слуга кивнул, буркнул: «Будет сделано» — и исчез.

— Вот так, — сказал Стюарт, обращаясь к Эмме. Эмма поджала губы.

— Здорово. Щелкнуть пальцами — и все за вас будет сделано. Наверное, приятно так жить. — Слова ее прозвучали несколько более враждебно, чем ей того хотелось.

Он сидел напротив и смотрел прямо на нее. Он даже несколько заломил шляпу назад, чтобы поля не мешали видеть глаза.

— На самом деле, — медленно и раздельно сказал он, — ничего приятного в этом нет. Лишняя ответственность, больше ничего. Мне было бы гораздо проще делать многое самостоятельно. — Он пожал плечами, надвинул шляпу на лоб и отодвинулся в тень.

И тут случилось нечто еще более странное. Вместо того чтобы дать сигнал к отправлению, он сказал:

— Вы можете не возвращать мне эти пятьдесят с чем-то фунтов. И когда мы все закончим, при условии, конечно, что вы не станете пытаться меня обмануть, я объясню в банке всю ситуацию, сообщу начальству, что хочу, чтобы вы получили деньги. Я объясню и свое участие во всем этом. В конце концов, счет — мой. Не думаю, что у меня возникнут какие-то особые проблемы с тем, чтобы взять деньги у самого себя, даже если это нарушает какие-то там судебные постановления. Пусть мне даже ударят по рукам, я с этим как-нибудь разберусь. Тот факт, что я сам выступаю с инициативой все объяснить, должен помочь.

Она смотрела на него во все глаза. Он предлагал ей те пятьдесят шесть фунтов, что она украла, плюс к этому обещал отмазать ее от всех неприятностей. При условии, конечно, что она ему поможет.

— Хорошо. — Что еще она могла ему сказать? — Спасибо. Да, конечно, она этого хотела. Она смотрела в эти его черные глаза в тени полей шляпы и пыталась понять, что за мысли крутились у него в голове, что заставило его открыть ей кредит.

Стюарт задумчиво взглянул на нее. Наконец это случилось. То, что он называл про себя их «инцидентом в гостинице». Кажется, он случайно ее поимел. Так случилось. Он не мог объяснить того, что сделал. На него что-то накатило. Невероятно эротичное. Он испытывал к ней странную нежность, и с этой нежностью, с этим эротическим чувством ему почему-то не хотелось расставаться. Не хотелось — и он отдался этому чувству, хотя сейчас он был почти наверняка уверен, что где-то тут закралась ошибка.

Она прикусила губу, затем произнесла:

— Возможно, вы только что доказали, что мои самые мрачные подозрения относительно вас были ложными.

— Прекрасно, — сказал он и засмеялся. — Но как я понял, я успел развеять далеко не все ваши подозрения. — Смех у него был какой-то грубоватый и двусмысленный. Но ей нравилась эта двусмысленность, этот не слишком приличный подтекст. Ему приятно ее дразнить.

Он улыбался ей, глядя в глаза. Вот уж действительно «ваше сиятельство». У нее не было ни капли почтения к его титулу. Может, именно поэтому она его так забавляла. Все выглядело так, словно у них была общая тайна, молчаливое соглашение. Он тоже находил нелепым то, что та случайность, что он родился в семье аристократов, случайность, не имеющая ничего общего с его действиями, что-то должна значить для всех окружающих его людей. Но на самом деле это что-то значило. И он совсем не желал отказываться от привилегий, данных ему от рождения, лишь потому, что миссис Хотчкис не желает их признавать. Она будет ощущать эту грань и не посмеет переступить через нее, как и все прочие. Ему будет приятно об этом позаботиться.