Искусство соблазна - Айвори Джудит - Страница 17

Несмотря на всю вежливость его интонаций — он старался быть галантным, — несообразность его вопроса была для нее очевидна. И ему это нравилось. Он взял назад суждение о ней как о безмозглой простушке. Она была достаточно проницательна — просто не слишком заумна. Лицо ее мгновенно отразило то, что она очень правильно поняла его вопрос — он справляется о ее местожительстве не ради того, чтобы разговор поддержать, а ради конкретной цели. Поскольку ленч отпадал, оставалось только ехать к ней.

Стюарт никогда не позволил бы задать женщине своего круга такой недвусмысленный вопрос. Судя по тому, как смутилась его визави, не следовало задавать ей такой вопрос. Но что она могла сделать? Ничего. Он, Стюарт, был абсолютно недосягаем для нее как ухажер и уж тем более как жених. Между ними могли существовать только такие отношения: мужчина декларировал свой к ней интерес, и не просто мужчина, а ее наниматель, важный работодатель, человек, обидеть которого она не могла себе позволить. Легкая добыча, сказал он себе. Все равно что доставать уток из пруда, когда селезень подстрелен.

Ее реакция восхитила его. Она поморгала секунду. Затем нахмурилась, улыбнулась несмело, словно солнце выглянуло, поморщилась. Ему понравилась эта последняя гримаса: легкий трепет — и добродетель повержена. Гримаса стала кислой. Она поджала губы, затем уголки губ слегка поползли вверх. Ситуация была неподходящая, но она явно расслабилась. Да, она испытывала облегчение. Но почему? Чего еще он мог от нее хотеть? Она склонила голову, пряча лицо, которое так явно выдавало ее эмоции.

Сам Стюарт настолько увлекся наблюдением за быстротечной сменой настроений на лице женщины, что забыл про собственные.

И вдруг — надо же! Сильное чувство во весь голос заявило о себе. Ему очень понравился тот переполох, что он сотворил. Он обожал его. Он поймал себя на том, что наблюдает за воздухом, что она выдыхает, за тем, как вздымается грудь ее под тяжелым пальто. Щеки ее в том месте, где их обрамлял платок, стали ярко-розовые. Из прически выбился локон. На пальто у нее была дыра — в том месте, где рука касалась пышной груди, ткань протерлась.

Она была бедна. И несмотря на очевидные преимущества, которое сулило ей послушание, она стыдливо, словно извиняясь, пожала плечами. Будто ей очень хотелось угодить этому замечательному господину, она лишь не знала как.

Испуг совершенно исчез. Стюарт невольно спросил себя, что стало с ее страхом. Очевидно, он вел себя более обнадеживающе, чем осознавал. Или более настойчиво. Стюарт мысленно расхохотался над собой.

Он смотрел, как снежинки задерживаются в изгибе ее ресниц, прежде чем растаять. Она сейчас улыбалась довольно дерзко.

Вне сомнений, она была восхитительна. Она хотела было заговорить, но рассыпалась мелкими бисеринками смеха.

— О, — сказала она, опустила глаза и снова засмеялась, явно нервозно, — я не могу поверить, Господи... — Теперь, когда она поняла, чего он от нее хочет, она чувствовала себя польщенной.

Хорошо.

— Я не могла бы ни при каких обстоятельствах... Плохо.

— Почему нет? Конечно, вы могли бы.

— Могла бы что? Что именно они обсуждают?

Сердце его упало.

Затем она сказала очень любезно, и любезность ее была убийственной — намеренное

развенчание надежд:

— Нет. И все же спасибо. Но в самом деле — нет. — Когда она снова засмеялась, смех ее уже не ввел его в заблуждение. Она сказала то, что хотела сказать. И все же она находила их обмен любезностями — а может, не только это, может, саму жизнь — довольно забавным. «Господи, — подумал он. — Она как шампанское». Он хотел не только пригубить ее, но выпить до дна — все ее мельчайшие движения, все эти гримаски; ему хотелось ее щекотать, щекотать до тех пор, пока смех ее не перейдет в слезы, пока она не завизжит.

— Почему? — спросил он. — Какой вред в том, что выскажете, где живете? Мне всего лишь было любопытно.

И тогда она посмотрела прямо ему в глаза. Ее влажные, торчащие в разные стороны ресницы были темнее, чем волосы, хотя, как и волосы, отличались густотой и загибались кверху. Они как нельзя отчетливее оттеняли ярко-синие глаза. Нос у нее был маленький, вздернутый, брови вразлет, круглый подбородок с ямочкой и круглые щеки, яркие, как розы.

Она вся была кругленькая, выглядела мягкой, но эта мягкая округлость была приятна. Как масленая булочка. Нет, не жирная. Сбитая. У нее было ровно столько лишней плоти, чтобы убрать углы и оставить округлости. Даже там, где у женщин бывают углы, линия скулы, костяшки пальцев и даже локти у мисс Маффин были круглыми. Какое-то мгновение он ощутил боль, такую острую... Он хотел ее — и будь что будет. Чудесное чувство. Необычное. Яркое. Он хотел вжаться в ее мягкость, утонуть там.

И все ее округлости словно были созданы, чтобы утолить его печали. Как будто, утоляясь в ней, все горести этого мира растворятся, отойдут в небытие.

Он смотрел, как она осторожно обошла дверцу кареты и медленно попятилась, помахав ему рукой на прощание. Стюарт отступил, чтобы лучше ее видеть, и был вознагражден последним «прощай» женщины, похожей на херувима. Но херувима вполне взрослого.

— Еще раз спасибо! — крикнула она, будучи уже на расстоянии футов десяти от него. Она покачала своей милой головкой, и выбившийся локон ударил ее по щеке. О, нестерпимо...

— Пожалуйста, — ответил он и почувствовал, что губы его (непривычное ощущение) складываются в улыбку. У него даже бровь приподнялась, так он себе удивился. Стюарт улыбался. Он не мог вспомнить ничего, что могло бы заставить его улыбнуться последние несколько месяцев.

Между тем мисс Маффин вздернула голову, постояла секунду и припустила вниз по улице.

Бедра ее вздымались на бегу, полные икры с тонкими лодыжками завлекали мельканием — от бега низ юбки приподнимался. Как ему это нравилось! Он стоял и смотрел, пока она не исчезла за белесой снежной завесой. Вьюга закружилась вокруг нее, а рассеявшись, обнаружила внутри себя пустоту; ушла, пропала. Он остался стоять в недоумении, постукивая шляпой о колено. Что на нее нашло? У нее же на лице написано — доступ свободен.

— Ваше сиятельство! — Это к нему обращался замерзший кучер. — Так мы едем?

Стюарт злобно посмотрел на него и бросил:

— Ладно. Но вначале ты заскочишь в банк и возьмешь ее адрес. Не выходи, пока его не добудешь. — Стюарт прищурился. — И не тяни. Кони застоялись.

И это было правдой. Но не из-за коней кучер опрометью побежал в банк. И он, и остальные слуги при внешней независимой угрюмости как огня боялись вызвать гнев господина. Многие были уверены, что их хозяин не вполне человек, скорее — чудовище, тиран. Увы, хотя Стюарт не испытывал по этому поводу гордости, иллюзий у него не было — его нынешние слуги в свое время действительно работали на чудовище.

И слуги виконта были не одиноки в своей обеспокоенности тем, как сильно походил Стюарт на своего покойного отца.

Результатом кропотливого ночного бдения явился счет в хейуард-он-эймсском филиале Йоркской банковской компании. Хейуард-он-Эймс — небольшой городок рыночной площадью, расположенный в милях тридцати от ее родной деревни. Туда она могла поехать с толком. У сестры Джона Такера, Мод Станнел, имелся баран, которого она и ее муж, возможно, согласились бы продать за хорошую цену. Поездка Эммы выглядела бы оправданной, она могла бы не опасаться, что на нее особо обратят внимание. Вот почему она открыла в городке возле фермы Станнелов счет, куда затем направила авизо на пятьдесят шесть фунтов с мелочью на имя Стюарта Эйсгарта от некоего общества с ограниченной ответственностью, хотя подпись сделала с небольшими изменениями. Трюк был старый, но работал хорошо.

Через несколько дней, как только бумажная работа будет завершена, она возьмет свои деньги по дороге на ферму Станнелов, после чего закроет счет и обрубит хвост. Крохотная червоточина в сочном плоду йоркширской банковской системы, которую никто не заметит. А если заметит, будет слишком поздно. Если чтобы залезть в карман банка, Эмме пришлось проработать почти всю ночь, то все остальное должно быть ясно и просто.