У сыщиков каникул не бывает - Сотников Владимир Михайлович - Страница 19

Редко выпадали в Саниной жизни минуты, когда он совсем не хотел маминого тортика. Даже своего любимого «Поцелуя негра», сплошь состоящего из шоколада и суфле. Да вообще не было таких минут в его жизни! Но сейчас он еле жевал воздушное лакомство и, поглядывая на Пашку, видел, что и тот не испытывает от еды никакого удовольствия.

Один только Бармалей пребывал в прекрасном настроении и безмятежно дрых на своем коврике. Хорошо ему! Его еще даже в кинологическую школу не водят, потому что рано ему учиться всяким собачьим премудростям. Все у него впереди.

Еще ведь и года не прошло с тех пор, как Саня привез с дачи лопоухого щенка, оказавшегося чистопородным немецким овчаром. А Бармалеем они с Пашкой назвали его вовсе не из-за кровожадности, а из-за огромной пасти, которая всегда была растянута в добродушной улыбке.

– Ты сколько раз его выгуливаешь? – спросил Пашка, кивнув на собаку.

– Вообще-то три: утром, вечером и днем, когда из школы прихожу. А сегодня днем забыл…

Саня вздохнул и замолчал. Даже Бармалей пострадал из-за их бестолковости! По Пашкиным глазам он понял, что и тот подумал об этом. С Бармалеем он уж точно не упустил бы своего подопечного. Сглупили они, конечно. Иметь собаку – и оставить ее дома, когда самое время было полаять на подозрительную личность!

Вечерело. За окнами густели ранние весенние сумерки. Включилась подсветка самых красивых московских домов, и засияли в темно-синем небе высотка на площади Восстания, Кремль, МИД на Смоленской… И правда, пол-Москвы видно с Саниного балкона!

А ребята сидели в этот ясный весенний вечер на кухне, занятые разными невеселыми мыслями. Хотя, впрочем, мысли их были сейчас так похожи, словно вертелись в голове одного и того же человека.

Сане было до слез обидно, что дело, с таким блеском начатое прямо в его квартире, сразу же застопорилось. А, как известно, торможение особенно неприятно на большой скорости. С утра они разогнались без всякого сопротивления, и вдруг – остановка и неизвестность.

Пашка тоже был расстроен своим провалом. А как еще можно назвать полнейшее неумение выследить подозреваемого, тем более такого приметного, да еще с собакой! Как ни оправдывал он себя, что и время было упущено, пока он бежал с двенадцатого этажа, и дворы в Москве сложные, – а провал есть провал. За такое в серьезной обстановке по головке бы не погладили…

Пашка хмурился и думал: «День – коту под хвост. Если и дальше так пойдет, можно собираться и уезжать в Караваево. Все равно без настроения никакая Москва не нужна. Даже цирк! Но, с другой стороны, разве в Караваеве без настроения проживешь? Значит, нечего сидеть на кухне, как какая-нибудь старушка, и без толку убиваться о прошлых неудачах. Первое, что надо сделать, – заставить себя поверить в свою победу!»

Может быть, Пашка думал не так связно и торжественно – всегда ведь мысли пролетают в голове слишком быстро! – но смысл его размышлений был именно такой.

Он незаметно успокоился и даже улыбнулся.

– Ты улыбаешься? – удивился Саня. – Честно говоря, я думал, ты на меня обиделся.

– За что, Чибис? – совсем уж расцвел в улыбке Пашка. – Нам держаться надо, а не раскисать. Ну, не получилось взять гада сразу и голыми руками. Ничего, потом возьмем! Утро вечера мудренее!

– Ты что, уже спать собрался? – удивился Саня. – А я-то думал еще пройтись немного. А то ты как будто и не в Москву приехал: только по подворотням бегаем, – добавил он «взрослым» и довольно унылым тоном.

– Так чего же мы сидим, как два сыча? – воскликнул Пашка. – Вперед!

Саня пошел было на Тверскую короткой дорогой, но вовремя опомнился. Сколько можно, в самом деле, дворы проходные изучать!

Да Пашке и самому не очень-то хотелось повторять свой дневной маршрут по подворотням. Воспоминание о недавнем провале было не из приятных. Он вполглаза глянул на невысокий двухэтажный домик на углу двух переулков, рядом с Саниной школой. Ну, бывал тут когда-то Тютчев, даже в каком-то стихотворении вот про это самое окошко написал. Так здесь, в Москве, в каждом доме кто-нибудь бывал, не насмотришься!

– Вот это Старопименовский переулок, – объяснял Саня, как заправский гид. – Раньше он назывался улицей Медведева. То есть нет, раньше он как раз и назывался Старопименовским, а потом назвали Медведева, а сейчас обратно переназвали.

Пашка глубокомысленно заметил:

– И чего путают людей? Была улица Медведева, ну пусть бы и оставалась. А так бедный Чибис столько слов потратил, пока я половину из них понял!

– Ты что? – удивился Саня. – Ты что, против возвращения старых названий? А где же справедливость? Вот тебя без твоего согласия перезвали бы, к примеру, в Иннокентия. И все стали бы дразнить, как попугая: Кеша, Кеша. А ты от рождения – Пашка. Обидно! А потом бы вернули старое имя. Знаешь, как приятно было бы отзываться на Пашку?

«Иннокентий» пожал плечами. Что-то он не очень врубился в Санины сравнения!

– Интересно, а Марксэну можно переименовать во что-нибудь старинное? – поинтересовался он. – Например, в Амфибрахию?

– Да ничего ты, Пашка, не понял, – рассердился Саня. – При чем тут Амфибрахия? Марксэна – имя, хоть и смешное. А я тебе про названия улиц объясняю.

– Ну и объяснял бы по-человечески. Сам мое имя начал в пример приводить… Ладно, Чибис, объясняльщик из тебя – как из меня композитор. Пошли быстрее, а то на Тверской свет выключат!

На углу Старопименовского переулка и Тверской улицы располагался ресторан «Баку».

– Вообще-то здесь надо поосторожней, – предупредил Саня. – К вечеру сколько всякой шушеры на Тверскую выползает…

Пашка недовольно покосился на друга. Чего это Чибис говорит таким тоном, будто он взрослый и беспокоится за своего малолетнего спутника Пашку?

И вдруг, словно в подтверждение Чибисовых слов, прямо перед их носом распахнулась боковая дверь ресторана. Видно было, как из нее кого-то изо всех сил выталкивают, а этот «кто-то» изо всех сил сопротивляется. Он уцепился двумя руками за дверные косяки, подставив своим противникам не такую уж и широкую спину. Было похоже, что те не человека в дверь выталкивают, а эту самую дверь взламывают.