Толстый – спаситель французской короны - Некрасова Мария Евгеньевна - Страница 20

Тонкий сказал себе, что если Жозе-фу бесславно погибнет на экскурсии, то его с Ленкой немедленно отправят домой, потому как родители не допустят, чтобы их дети шатались без присмотра по чужой стране. На ходу он сорвал прутик, стегнул рыжую и помчался спасать свои каникулы.

Инструктор лежал в кустах и что-то вопил, туристки визжали, Гидра ругалась на трех языках, Ленка пискнула: «Сань, ты че?!» Тонкий даже не обернулся. Главное, выскочить наперерез, тогда лошади Жозефы некуда будет деваться, и она остановится.

Он догнал гувернантку, дал шенкеля, рыжая прыгнула и встала перед кобылой Жозефы, как лист перед травой. Тонкий не удержался в седле и полетел через лошадиную голову…

Он успел боковым зрением разглядеть, как недоуменно затормозила гувернанткина лошадь. Успел заметить впереди себя скалу. Успел сообразить, что, возможно, это последний подвиг начинающего оперативника Александра Уткина, потому что сейчас, вот сейчас, он растечется по скале, как выплеснутый кисель… Успел выставить вперед руки. Скала бросилась в лицо, больно царапнув раскрытые ладони, перед носом возник знакомый «пальчик» со шрамом, и кто-то выключил солнце.

– Александр, ви в порьядке?!

– Саня! Ты жив, Сань?!

Ленка с гувернанткой трясли его за плечи. Голова трещала, как арбуз, который выбирает дедушка, сдавливая его между ладонями. Тонкий открыл глаза и первым делом стал рассматривать скалу. Вот он, знакомый «пальчик». Толстый, со шрамом. Как так он отпечатался на скале? Скала-то не пластилиновая… Тонкий посмотрел, пощупал и понял – алебастровая! Только не вся скала, а во-от это место, здесь была дыра, а ее заделали алебастром. И «пальчик» на память оставили. Значит, не ошибся начинающий оперативник Александр Уткин!

Подскочил невесть откуда взявшийся врач и стал вертеть в руках Сашкину голову:

– Здесь болит? А здесь?

Тонкий вяло отбрыкивался.

– Мадемуазель Жозефа! – крикнул он, как смог. – Зовите полицию!

Сперва гувернантка решила, что он бредит, но после долгих объяснений и предъявления отпечатков (для сравнения Тонкий вынул из кармана «пальчики» с портсигара) поняла, что от нее хотят, и стала искать телефон. Сообразительная Гидра уже вещала в трубку мобильника. Говорила она по-французски, но Тонкий понял главное: экскурсоводша звонит куда надо.

Едва она сложила трубку, как подскочил врач и начал доказывать, что Тонкому надо в больницу и ждать полицейских некогда. Гидра его стыдила: мол, Тонкий важный свидетель по важному делу, может и подождать пять минут. В конце концов доктор, чертыхаясь по-французски, перевязал Тонкому голову, уложил его на носилки и в таком виде позволил дожидаться полицейских.

Тонкий лежал, разглядывая голубое французское небо. Вокруг скакали Жозе-фу с Ленкой, Гидра в сторонке объясняла остальным туристам, что такое нашел Тонкий, из-за чего пришлось приостановить экскурсию. Туристы обсуждали.

– А вы цепкая, – сказал Тонкий Жозефе, потому что надо что-то сказать человеку, который вот уже пять минут носится вокруг тебя с криками: «Бьетный, бьетный мой гьерой!»

– Я в дьетсьтве любиля кататься на перильах, – скромно потупившись, ответила гувернантка, – я умьею дерьжать равньовьесие.

Тонкий захихикал. Он попытался представить себе Жозе-фу в детстве, но у него получилась только Жозе-фу-карлик – те же очки, те же морщины, только в два раза меньше.

Подъехали полицейские, и Тонкий с Гидриным переводом рассказал им все, что мы с вами уже знаем. И про портсигар, и про мсье Перена с его «пальчиком» и черным ногтем, и про Каменотеса, долбившего стену как раз накануне того дня, когда нашлась печать. И про алебастр, которым заделана эта дыра. И про «пальчик» со шрамом, подтверждавший, что мсье Перен и Каменотес – один человек.

Полицейский послушал, напомнил Тонкому об ответственности за дачу ложных показаний, списал его координаты и стал изучать отпечаток в алебастре. Тонкому он сказал «мерси», и санитары, подхватив носилки, тут же затолкали его в «Скорую». Жозефа с Ленкой нырнули следом.

Машину покачивало, Жозефа произносила обязательный для таких случаев монолог на тему «Что я скажу вашей матери?», Ленка молчала, и Тонкий тоже. Он думал, если Вибре подставили, то кто же навандалил? Не мсье Перен, точно. Спереть что-нибудь из замка – еще куда ни шло (печать же спер, а потом скорее всего испугался и подбросил реставратору), но зачем ему портить экспонаты в своем же музее? А может, все-таки Вибре, в отместку? А что? Жаль, газету купить не успели, надо попросить Жозе-фу. Если реставратора выпустили утром, он вполне, вполне мог заглянуть в музей и отомстить за подставу.

Глава XXI

Крыс приехал!

Настроение было классное: во-первых, ни сотрясения мозга, ни дырки в голове Тонкий так и не заработал – отделался ссадиной. Во-вторых, пока Тонкому делали рентген, Жозе-фу сбегала за газетой и перед обедом обещала устроить чтение вслух с переводом. В-третьих, Ленка оказалась не права: во Франции сейчас можно купаться. Правда, в бассейне, но и это неплохо. И, наконец, в-четвертых, Жозе-фу не полезла в воду с воспитанниками, сославшись на то, что не умеет плавать. Она бегала по бортику и смешно кудахтала:

– Александр, нье топьите сестру! Она вам еше пригьодьиться!

Тонкий и не топил. Он всего лишь проверял, не разучилась ли Ленка за зиму задерживать дыхание на полторы минуты. Оказалось – нет. Не только не разучилась, но и приобрела новые навыки. Не успел Тонкий отпустить Ленкин загривок, как сестренка сама набросилась на него и начала топить. Сашка мог не дышать минуту и сорок секунд, и Ленке не терпелось проверить, не разучился ли он за зиму.

Жозефе не понравились такие развлечения воспитанников. Она взяла в прокате мяч и объявила соревнования по водному поло. Это оказалось нелегко, если учесть, что в бассейне, кроме Тонкого и Ленки, не было ни души. В водное поло, господа, надо играть большой компанией, а не вдвоем. Но раз Жозефе так хочется…

Швыряться мячом друг в друга было неинтересно. Ленка попыталась разнообразить игру, швырнув мяч в сетку на окне. Мяч спружинил, отскочил к стене напротив и упал на бортик. Жозе-фу подала лихо, ногой, прямо Ленке по башке. Воспитанница не осталась в долгу и швырнула мяч в гувернантку. Бортик был скользкий, а гувернантка немолодая. Поймав мяч, она не удержалась на ногах и аккуратно съехала по бортику на пятой точке прямо в объятия Тонкого. Сашка слегка растерялся. Сестренкина меткость не давала ему покоя еще в детстве: когда Ленка попадала мячом в чье-нибудь окно, все думали на Тонкого, потому что, как известно, девочки в футбол не играют. Объятия Тонкий все-таки раскрыл, виновато потупился и ляпнул:

– Бонжур.

Жу-Жу смерила его непонимающим взглядом учительницы алгебры, которая забыла, сколько будет дважды два, высвободилась, вскарабкалась по лесенке на бортик и отправилась переодеваться. На полпути она притормозила и бросила Ленке:

– Элен, мьяч надо подавать вь руки!

В номер бежали наперегонки. Жозе-фу велела подниматься через десять минут, а Тонкий с Ленкой решили, что раз уж она ушла, то можно поплескаться еще полчасика, а потом быстренько добежать. Соврать, что лифт ждали. Ленка обгоняла. Все-таки бегает она лучше брата. Чтобы она не воображала, Тонкий на бегу нашарил в рюкзачке платок с начесом и, крикнув: «Крыса!» – швырнул в Ленку.

Как и предполагалось, сестренка взвизгнула, отскочила…

Еще раз взвизгнула и еще… Эй, может, хватит? Тонкий глянул на сестру и обмер. По Ленкиным хрупким плечам действительно ползала крыса! Он же пошутить хотел! Он думал, это платок… а это Толстый. Тонкий взял крыса на руки, повертел, разглядывая: да, Толстый! Его верный крыс, оставленный в Москве.

– Ты че, Сань? – очнулась Ленка. – Ты как его привез? И зачем?

Тонкий и сам хотел бы это знать. Как крыс прилетел на Луару из Москвы и что ему здесь понадобилось? Должно быть, нечаянно забрался в рюкзак, а Тонкий не заметил…