Долина маленьких страхов - Гарднер Эрл Стенли - Страница 3

Он увидел пса перед дверью закусочной Берты и свистом подозвал его. Пес затрусил к нему через улицу. Он был рад увидеть Фреда – это было ясно.

Не успел он добежать до середины улицы, как в пыль прямо у его брюха упал камень. Я посмотрел в ту сторону, откуда он плюхнулся. На углу улицы стоял Фэйн и уже поднимал второй камень.

Фред Смит побледнел. Он переводил взгляд с меня на Фэйна, с Фэйна – на пса.

Я помнил, как Берта говорила, что пес должен сам решать свои проблемы, но я знал кое-что о Фэйне и поэтому бросился к нему. Мне было все равно, что мне придется все-таки отсидеть тридцать дней в тюрьме. Нам с Фэйном давно пора было выяснить отношения; а сейчас и у меня под левой подмышкой торчало оружие. Ладно, наш спор будет длиться так долго, как захочет сам Фэйн.

Но на этот раз все решил пес.

В первое мгновение он повел себя так, как будто собирался броситься прочь от Фэйна. Потом остановился и, поколебавшись, зарычал, и рычание воодушевило его. Он кинулся к Фэйну, и Фэйн от неожиданности выронил камень так быстро, словно камень был слишком горячим, чтобы держать его в руке. Когда пес почувствовал, что Фэйн боится, он побежал к нему с удвоенной скоростью.

Правая рука Фэйна потянулась к кобуре. Пес прижался к земле, изготовившись к прыжку, и в его глазах горел желтый огонь ненависти. Фэйн бросил взгляд через плечо, заметил рядом с собой гостеприимно распахнутую дверь салуна и тут же нырнул в нее. Пес прыгнул как раз в тот момент, когда дверь захлопнулась за Фэйном.

Я посмотрел на Фреда Смита. На его лице светилось смешанное чувство гордости и стыда. Гордости – за пса, стыда – за себя.

Я зашел в закусочную и рассказал про все это Большой Берте. Смит вошел вместе со мной.

– Он преодолел маленькие страхи и теперь готов справиться с большими, – спокойно пояснила Берта. – Скоро он вылечится совсем. Дрессировать животных нетрудно, если у тебя есть терпение и ты знаешь, что самое сильное, что есть в мире, – привычка.

Фред Смит склонился над стойкой и заговорил так быстро, что слова почти сливались:

– А ты можешь сделать это и со мной? Ты можешь вылечить меня от того, что происходит со мной, что бы это ни было? Я буду как собака, буду делать все, что ты прикажешь. Я отдал бы все, если бы я мог быть таким, как другие мужчины, если бы меня уважали. Эти адские муки…

Большая Берта внимательно посмотрела на него.

– Тебе придется носить что-то, что напоминало бы тебе, что тебя дрессируют, – сказала она ему, – такое, что было бы с тобой всегда, например, перчатка на правой руке или что-нибудь в этом роде.

– Я сделаю все! – горячо воскликнул Фред.

– Сделаешь ли? – задумчиво произнесла Берта, сощурив глаза.

Я вышел из закусочной. Похоже, что вдвоем им было лучше. Я задумался, не заставляет ли материнский инстинкт Большой Берты принимать слишком большое участие в этой пародии на мужчину, который был сломлен страхом и который теперь стал бояться самого страха.

Где-то через неделю до меня дошел слух об ошейнике. Говорили, что Смит носит под фланелевой рубашкой собачий ошейник. Человек, который рассказывал мне про это, утверждал, что это явный признак сумасшествия.

Ему я не ответил ничего. Но с Бертой поговорил напрямую.

– А не будет ли от этого больше вреда, чем пользы? – спросил я.

Она пожала своими массивными плечами:

– Должно было быть что-то, что заставляло бы его думать больше о тренировке, чем о себе. Человек может привыкнуть к перчатке. А к ошейнику привыкнуть гораздо сложнее.

– Он перестанет сам себя уважать, – предположил я.

– Он и так себя не уважает.

– Люди будут смеяться над ним из-за ошейника.

– Это заставит его помнить, зачем на нем ошейник. Он должен начать драться, иначе ничего не исправишь.

– Его изобьют до полусмерти.

– Разумеется. Но после этого он уже не будет бояться драк. А когда люди поймут, что он больше не боится драться, они перестанут к нему цепляться.

– Ты, конечно, первоклассный дрессировщик, – польстил ей я. – Однако к людям это подходит не всегда.

Она даже не потрудилась возразить мне.

– У нас сегодня хорошая жареная говядина, – сказала она.

Я почти прикончил свою порцию, когда в закусочную вошел Фред Смит. Он только что побывал в драке, и, видно, в драке зверской. Его губы были разбиты, один глаз заплыл, другой совершенно опух. Рубаха была разорвана и испачкана в пыли. Из носа струйкой сочилась кровь.

Большая Берта взглянула на него совершенно спокойно, как будто не видела в таком зрелище ничего особенного.

– У нас хорошая жареная говядина, – произнесла она ровным голосом.

– Дай мне порцию, – прошелестел он своими вздувшимися губами.

Она поставила перед ним тарелку. Его руки дрожали от возбуждения настолько сильно, что вилка звенела о край тарелки.

– Твой пес готов вернуться к тебе, – заявила Большая Берта.

– Ко мне?

– Да. Обратно к тебе. Я закончила дрессировку.

Смит выпил стакан воды большими глотками, едва не поперхнувшись последним.

Кто-то тронул меня сзади за плечо:

– Ваша фамилия Данн?

Я кивнул.

– Сэм Флинт хочет знать, можете ли вы прямо сейчас прийти на шахту? Это очень важно.

Я заплатил за обед и вышел следом за мужчинами на пыльную улицу. Он приехал на машине, которая стояла перед закусочной, двигатель работал. Я сел в машину, и она, вздымая облака пыли, рванула вперед. Я знал, что еще несколько автомобилей тронулись с места одновременно с нашим.

– Что случилось? – спросил я.

– На кассира, который вез зарплату, напали бандиты.

– Деньги забрали?

– Да, и они убили Эда Мэнса.

Я промолчал. Мой спутник тоже ничего не говорил. Факты подождут. Флинт наверняка захочет изложить их по-своему. Сэм Флинт отвечал за порядок на шахте. Когда-то он был отъявленным задирой. Теперь он, конечно, постарел, но и сейчас прекрасно управлялся и с лошадью, и с пистолетом.

Он мерил шагами дощатый пол конторы, когда я приехал.

– Данн, ты когда-то выследил и поймал похитителей скота в Нью-Мехико.

– Да, я участвовал в этом.

– И говорят, ты умеешь хорошо читать следы?

– Читал, было дело.

– Ладно. Тогда я от шахты нанимаю тебя в качестве детектива. Надо действовать. За поимку и доказательство вины преступников уже объявлена награда в две тысячи долларов.

– Какое преступление?

– Убийство и грабеж. Они убили Эда Мэнса. Я еду туда. У тебя есть с собой пушка?

– Не откажусь и от запасной.

Он дал мне винчестер и старый однозарядный «кольт», стреляющий пулями, которые дырявят человека насквозь.

– Поехали, – сказал он.

В свете послеобеденного солнца скалы отбрасывали красноватые тени. В разгар лета в этих краях темнеет довольно поздно. Жаркий ветер утих. Горизонт перестал мерцать, как это обычно бывает в полдень, став ровным и застылым.

Мы тряслись по автостраде, разбитой грузовиками, а потом свернули на петляющую грунтовую дорогу, ведущую к шоссе на Лас-Вегас. Через пять-шесть миль мы подъехали к небольшой группе людей, стоящей рядом с двумя машинами. На земле лежало тело, накрытое одеялом.

Мертвый человек – зрелище само по себе печальное, независимо от того, как относиться к смерти. Но человек, убитый в пустыне в разгар летнего дня, – на такое не следует смотреть, если у вас слабый желудок. Все, что было красным, стало черным в палящих лучах полуденного солнца. Мухи с сердитым жужжанием кружились вокруг брызг крови, застывших на близлежащих камнях. А на одеяле, которым был накрыт труп, роился сплошной слой мух.

Сэм Флинт подошел к неподвижно лежащему телу. Ник Крайдер услужливо откинул одеяло с лица.

– Он не сдался просто так, – сказал Крайдер.

Это было очевидно. Песок вокруг был изрыт следами. У Мэнса на лице появилось несколько ссадин, прежде чем выстрелом ему снесло полчерепа. И у него было еще две раны: один выстрел угодил в грудь, другой – в живот, чуть повыше ремня. Пистолет Мэнса исчез.