Дело супруга-двоеженца - Гарднер Эрл Стенли - Страница 32

– В подобных обстоятельствах, – сказал судья Лапорт, – мне кажется, суд будет пытаться защитить свидетеля против того, что может быть названо плаванием, как вы изволили выразиться.

– И если суд позволит, – продолжал Мейсон, – имея в виду, что передо мной не совсем дружественно настроенный свидетель, я буду задавать только главные вопросы.

– Суд склонен согласиться с вами в этом, мистер Мейсон. Приступайте.

Джордж Бакстер, сидя на месте свидетеля, сердито посматривал на Перри Мейсона, готовый при первой же возможности атаковать адвоката.

– Как долго вы владеете собственностью, которую называют имением Бакстера?

– Протестую против вопроса как неправомерного, несущественного и не имеющего отношения к делу.

– Отклоняется, – произнес судья Лапорт.

– Я владею им около семнадцати лет, мистер Мейсон, – ответил Джордж Бакстер. – И я желаю заявить, что считаю себя совершенно непричастным к рассматриваемому делу и не могу сообщить ни одного факта, относящегося к нему. В ночь на десятое я был в Бейкерфилде, штат Калифорния. И вообще ничего не знал об этом убийстве до одиннадцатого, когда вернулся в свой городской офис. – Бакстер победоносно улыбнулся и сел.

– А теперь я спрошу вас, мистер Бакстер, как давно вы знаете человека по имени Корли Л. Кетчум, который на самом деле является Коллингтоном Холси и разыскивается полицией в связи с вооруженным ограблением и убийством?

Гамильтон Бергер вскочил было с места, чтобы заявить протест, но замялся, встретившись глазами с Бакстером.

Улыбку триумфатора как рукой сняло с лица Бакстера. Казалось, будто он съежился под одеждой.

Гамильтон Бергер выдержал трагическую паузу, прежде чем сказать:

– Протестую. Неправомерный, несущественный и не относящийся к делу вопрос.

Нерешительность Бергера произвела впечатление на судью Лапорта, так что судья тоже повернулся, посмотрев на свидетеля, и его решение пришло неожиданно быстро:

– Протест отклоняется. Отвечайте на вопрос.

Бакстер молча сидел на своем месте.

– Вы поняли вопрос? – уточнил Мейсон.

– Да, понял.

– Вы будете отвечать на него?

Бакстер глубоко вздохнул и сказал:

– Я знал этого человека несколько лет.

– Какое отношение к вам имеет мистер Кетчум?

– Он мой брат.

– И вы предоставили ему убежище, зная, что он разыскивается полицией?

– Да.

– И примерно два с половиной года назад покойный Фрэнклин Гиллетт раскрыл ваш секрет?

– Да, он раскрыл личность моего брата.

– И начал шантажировать вас?

– Да.

Гамильтон Бергер не выдержал:

– О, если суд позволит, это совсем вышло за пределы того…

– Если вы собираетесь заявить протест, то он отклонен, – заявил судья Лапорт. – Мне кажется, что только сейчас мы добираемся наконец до сути дела. Я так понимаю, мистер Мейсон, что вы пришли к такому заключению, исходя из факта, что отпечатки пальцев, которые были переданы детективу Карлу Фримену Джасперу, на самом деле принадлежали Коллингтону Холси?

– Да, ваша честь.

Свидетель нарушил молчание:

– Ваша честь, я мог бы внести ясность во все это дело. Мой брат, который скрывался под именем Корли Л. Кетчума, на самом деле – Коллингтон Холси, а мое настоящее имя – Джордж Белдинг Холси. Мой брат был втянут в преступную жизнь Горманом Гиллеттом, отцом Фрэнклина Гиллетта… Горман Гиллетт отсидел некоторое время, – продолжал он, – и был освобожден. Я, наверное, так и не узнаю, как Горман Гиллетт открыл мое имя, но думаю, что это произошло из-за статьи в «Сэтердей ивнинг пост». Мы всячески старались не давать снимок брата в этой статье, но фотограф незаметно для нас сделал моментальный снимок, где я и брат рассматриваем некий план; подпись под ним гласила: «Джордж Белдинг Бакстер и его садовник Корли Л. Кетчум изучают ландшафтные планы».

…Вскоре после этого Фрэнклин Гиллетт вышел на моего брата и предъявил ему свои требования. С тех пор мы ему платим…

Гамильтон Бергер начал было подниматься, чтобы что-то произнести, но потом словно осекся и снова опустился на стул.

– Теперь расскажите нам, что произошло в ночь на десятое, – потребовал Мейсон.

– Мы ничего не могли с этим поделать, – сказал свидетель. – Мы были просто бессильны и вынуждены были поддаться шантажу. Отпечатки пальцев брата хранились в полиции, и его разыскивало ФБР. Мы всячески скрывали его. Он жил у меня под видом низкооплачиваемого садовника. Однако, когда его настоящее имя было раскрыто Горманом Гиллеттом, а потом это стало известно и его сыну Фрэнклину, мы должны были платить, потому что ничего не могли поделать. Хотя я иногда сомневался, что Горман знает, чем занимается его сын и сколько он с нас всякий раз требует. Когда десятого я был в Бейкерфилде, то увидел в местной газете извещение о том, что Горман Гиллетт скончался.

– И вы знали, что если что-то случится и с Фрэнклином Гиллеттом, то секрет вашего брата будет сохранен? – предположил Мейсон.

– Все было совсем не так, – ответил свидетель. – Гиллетт-младший использовал смерть отца, чтобы выставить нам новые требования. Я узнал об этом по телефону. Он хотел, чтобы я сделал нечто такое, чего не могу сделать… Я и мой брат не убивали его. Я в этом совершенно уверен.

– Расскажите нам, что за новые требования выставил Гиллетт-младший, – попросил Мейсон.

– Я позвонил по телефону брату. Он сказал, что я должен приехать домой, но так, чтобы все думали, что я еще в Бейкерфилде. Он сказал еще, что не может объяснить, для чего это нужно, но от этого будет зависеть все. Я остановился в мотеле в Бейкерфилде, предупредил, что пообедаю и рано лягу спать. Пообедав, пошел в мотель, разобрал постель, потом незаметно вышел оттуда, вскочил в машину и сразу поехал в свое имение. Приехал туда вскоре после одиннадцати.

…Я застал Фрэнклина Гиллетта с моим братом, – продолжал свидетель. – Гиллетт требовал от нас совершенно нереальную сумму, которую назвал последней выплатой. Он сказал, что теперь, когда его отца больше нет, он наконец готов освободить нас от платежей. Его доводы сводились к тому, что когда его отец был еще жив, то на него нельзя было полагаться: кто-нибудь мог уговорить его сделать заявление или он по неосторожности мог выдать нас. Этот аргумент не показался мне очень-то логичным, хотя смерть отца, несомненно, уменьшала вероятность того, что тайна будет раскрыта. Фрэнклин сообщил нам, что у него серьезные неприятности, что он должен заплатить за молчание одной дошлой бабенке, которая якобы следит за ним, и что ему нужны не только деньги, но и моя поддержка: я должен был организовать ему алиби.

– И что случилось потом? – спросил Мейсон.

– Я отказался, – ответил Бакстер. – Сказал, чтобы на меня не рассчитывали. Я заплачу деньги, но вовсе не хочу оказаться на месте свидетеля и лжесвидетельствовать, чтобы обеспечить Фрэнклину Гиллетту алиби в деле об убийстве.

– Вы знали что-нибудь о его планах?

– Он сказал вскользь, что, может быть, ему придется покинуть страну. Честно говоря, сомневаюсь, чтобы его планы были достаточно определенны, но он требовал сто тысяч долларов наличными, да еще и алиби в придачу. У нас с братом была большая сумма наличными, но я наотрез отказался от того, чтобы делать ему алиби. Он сказал, что выяснит, насколько подробно эта хитрая бабенка успела сообщить какому-то адвокату о нас с братом, и что он должен якобы удержать ее от встречи с этим адвокатом на следующий день утром, в противном случае ему придется покинуть страну. Фрэнклин был в очень нервном состоянии, иногда казалось, что он не может даже рассуждать логично. Я боялся, уж не спятил ли он…

– И что же произошло дальше? – спросил Мейсон.

– Не знаю, – ответил Бакстер. – Он сказал, что должен срочно разобраться с какой-то сложной ситуацией и к часу ночи вернется. Потом пошел к машине.

– А где стояла его машина?

– Он припарковал ее внизу, около плавательного бассейна. После моего отказа насчет алиби он вышел из дома и направился к машине. Мы с братом обсуждали этот вопрос, когда услышали вдруг звук то ли выхлопа машины, то ли выстрела. Выбежали из дома, но ничего не увидели. Посмотрели вокруг, на газоны, но и там ничего не увидели и не услышали больше. Потом раздался звук выезжающего из ворот автомобиля, и мы подумали, что это уезжает Фрэнклин Гиллетт.