Явление хозяев - Резанова Наталья Владимировна - Страница 3

Черные глаза пристально взглянули в серо-голубые глаза адвоката. Но Сальвидиен взгляда не отвел.

– Я решился, – взвешенно сказал он. – И берусь за дело госпожи Петины.

Луркон кивнул. По-видимому, он не ожидал ничего другого.

– Тогда жду тебя на четвертый день от нынешнего у меня на вилле. Жена моя уезжает этими днями в загородное имение, так что это не будет офиуиальный прием.

Замечание было не лишним. Луркон в прошлом году женился в третий раз на шестнадцатилетней дочери коммерсанта, разбогатевшего на торговле с Серикой и получившего имперское гражданство. Сальвидиен только раз беседовал с юной дамой, и отметил, что она прелестна, как кукла, и мозгов у нее не больше, чем у той же куклы. Вряд ли Луркон посвящает ее в дела. К тому же, она, судя по фигуре, уже готовилась осчастливить мужа наследником.

– Там же будет и Лоллия, – продолжал Луркон, – и вы сможете поговорить о предстоящей тяжбе подробно.

За те дни, что оставались до встречи, Сальвидиен попытался собрать сведения о Лоллии Петине, сверх того, что обладал, и нельзя сказать, чтоб он не преуспел. Ее называли изысканной, развратной, светочем образованности, благотворительницей, бессердечной. Наслышался Сальвадиен и об ее рабыне – телохранительнице, а прежде всего, о свирепых псах, которых молва именовала людоедами.

А вот увидел их сегодня впервые.

Луркон, как и Петина, жил в Сигиллариях – аристократическом предместьи Ареты, фактически самостоятельном городе, состоящем из вилл и садов. Причины, по которым Лоллия Петина предпочла встретиться с адвокатом на вилле наместника (а он не сомневался, что это ее решение), Сальвидиену не были известны. Возможно, это была всего лишь очередная ее причуда.

Полюбовавшись на благородную даму с собаками – Лоллия Петина его не заметила – Сальвидиен скорым шагом двинулся дальше. Он не считал для себя зазорным ходить пешком в сопровождении одного раба (всего у него их было два – личный слуга и повар, так что позволить себе торжественных выходов Сальвадиен не мог при всем желании , а в Столице иметь меньше полусотни рабов и вовсе считалось признаком натуральной нищеты). Вдобавок гулять по Сигиллариям было приятно. В целом Сальвидиену нравилась Арета, но порой город его утомлял: слишком суетливо, слишком пестро, слишком шумно, слишком ярко. Сальвидиен отнюдь не был узколобым сторонником старозаветных имперских традиций, и полагал, что виной его раздражению было чрезмерное обилие религий и соответствующих им храмов. И статуй. В столице, конечно, тоже хватало и того и другого. Но статуи на улицах, площадях и в портиках Столицы по преимуществу представляли богов, похожих на императоров, и императоров, похожих на богов. Здесь таковые тоже имелись, но с ними соседствовали совсем другие кумиры, варварские божества, казавшиеся на взгляд и вкус Сальваииена нелепыми и безобразными, фигуры львов и быков, которые также были богами.

В Сигиллариях взгляд отдыхал. Здесь, на улицах, скорее напоминавших аллеи, чувствовалась простота, простота, которую дает большое богатство.

Так и на вилле Луркона ничто не нарушало границ хорошего вкуса. Гость не увидел бы здесь иных изображений, кроме приличествующих благочестивому гражданину скульптурных портретов предков, и непременного бюста императора. Да еще мраморной статуи нимфы у фонтана. тут же, во внутреннем дворе находилась еще одна композиция, на сей раз из трех фигур, напоминающих статуи своей неподвижностью. Мнимая амазонка стояла у одной из колонн, окружавших нимфей, оплетенных плющем и виноградными лозами. Псы улеглись возле ее ног. Никто не мешал беседе господ, расположившихся в креслах, вынесенных из атриума, поближе к прохладе фонтана. Ибо даже здесь, вдали от раскаленных городских улиц, было весьма жарко.

– Что же, собственно, собой представляет, этот Евтидем? – спросил Сальвидиен.

– Омерзительный старикашка, – светски улыбнувшись, сказала Лоллия Петина. У нее был чистый, звонкий, несколько высоковатый голос с безупречной дикцией. – Поборник чистоты нравов и древних доблестей.

– Послушать его, так сам Порцелл Магн воскрес, – заметил Луркон, – великий наш цензор и радетель исконных добродетелей. Да что там Порцелл! Тот обличал «недостойную мужчин роскошь», а этот и женщин в покое не оставляет.

– Что не мешает ему спекулировать земельными участками, – ровно продолжала Лоллия, – и давать деньги в рост!

– Значит, твой супруг и в самом деле брал у него деньги?

– Увы, это правда… И это единственный пункт, в котором Евтидем не солгал.

– Еще позволь спросить – какова была сумма долга?

– С процентами – двести тысяч унций.

– Немалые деньги.

– Верно, поэтому Петин и не вернул их сразу. Он возвращал долг по частям – этого и сам Евтидем не отрицает. Но покойный супруг мой, хоть и совершал в жизни ошибки, был не так прост, как ты, вероятно, думаешь. Каждый раз, передавая Евтидему деньги, он брал с того собственноручную расписку.

– И расписки эти сохранились?

– Да. Евтидем, я полагаю, рассчитывал, что за давностью лет либо по скудости женского ума эти расписки затерялись, а то и вовсе были уничтожены. Но, дорогой друг, у меня в доме документы хранятся весьма аккуратно.

Что-то в ее словах смущало Сальвидиена. Если документы в полном порядке, никакой сутяжник, будь он склочен в семикратной степени, не сможет оттягать у Лоллии ее поместья. К чему же тогда намек наместника, будто Лоллия может проиграть дело?

– Если ты не возражаешь, госпожа моя, я бы хотел взглянуть на эти расписки.

– Я так и думала, что ты этого захочешь, поэтому захватила их с собой. Гедда!

Рабыня вышла из-за наполовину скрывавшей ее колонны и приблизилась к хозяйке. В руках у нее была шкатулка черного дерева. Когда Сальвидиен видел ее на улице, то никакого ларца не приметил, а сумки либо корзинки при ней не было. Оставалось предполагать, что Лоллия Петина взяла столь ценную ношу к себе, и прикрыла от посторонних взглядов складками покрывала. Сейчас это покрывало было отброшено, его удерживали лишь тонкие злотые шпильки в прическе. Один край покрывала Лоллия Петина изящно перебросила через плечо, другой оставила свободно свисать с подлокотника.

– Открой, Гедда.

Загорелая рука с коротко остриженными ногтями откинула крышку.

– Вот, смотри. И ты смотри, благородный Луркон. Ибо я желаю, чтобы ты был свидетелем того, как я передаю достойному Сальвидиену Бассу четыре расписки, писанные собственной рукой моего покойного мужа.

Сальвидиена отнюдь не покоробила подобная недоверчивость. как со стороны тяжующихся, так и со стороны адвокатов.

– Полагаю, Сальвидиен, тебе лучше взять шкатулку с собой, и без помех, не отвлекаясь, ознакомиться с содержанием документов у себя дома.

Сальвидиен приподнял брови.

– Может быть, благоразумнее было бы снять копии и работать с ними?

– Так оно и было бы, если б я поручала тебе дело о разводе и передавала любовные письма. Но там, где дело касается денежных вопросов, юристу лучше иметь дело с подлинниками. И, уверяю тебя, Евтидем не настолько умен, чтобы тем или иным путем устроить похищение расписок.

– Пожалуй. – Сальвадиену нравился ход мыслей этой женщины. Нравится ли ему она сама, он для себя еще не решил.

– Гедда, передай ларец господину.

Рабыня подчинилась и снова отступила к креслу хозяйки. Теперь Сальвидиен понял еще кое-что о благородной Петине. Многие дамы, дабы подчеркнуть свою красоту или белизну кожи, приказывали сопровождать себя черным прислужницам, уродкам либо карлицам. Но этот прием был слишком груб для такой утонченной женщины, как Лоллия. Гедду никто не назвал бы безобразной, но ее внешность – короткий нос, широкие скулы, светлые волосы – была до такой степени варварской, что классические черты Лоллии приобретали словно бы еще большую завершенность. На серебряном ошейнике рабыни виднелась каллиграфическая гравировка. Обычно на рабских ошейниках писали имя хозяина (или хозяйки), но тут было нечто другое. Сальвидиен различил слова «…до смерти». Несомненно, это означало «Верность до смерти». Такой девиз гравировали на собачьих ошейниках. Сальвидиен мог бы поклясться, что этот же девиз вырезан на ошейниках псов, застывших на ступенях у колонны. Незаметно для себя он повернулся в их сторону. Луркон перехватил его взгляд, и шутливо произнес: