Мужей много не бывает - Романова Галина Владимировна - Страница 36

Боже, неужели тревога в его голосе подлинная?! Неужели все, что его интересует в этой жизни, так это моя безопасность?! Кстати, о безопасности...

– А чего мне бояться, Коля? – вкрадчиво начала я. – Мы же не в лесу живем, а в городе.

– Нет, но... – Он замялся ненадолго. – Мало ли вокруг дураков, дорогая?! К тому же у тебя одних украшений на... – Он назвал приблизительную их стоимость.

Ага! Вот оно! Нет, все-таки без его участия здесь не обошлось. Потом действие начнет развиваться по историческому витку: он потребует надеть платиновый гарнитур на какое-нибудь торжество, а когда обнаружится отсутствие оного, предаст меня анафеме. Мне стало так скучно, так до отвращения безразлично само существование Кротова в моей жизни, что я едва не бросила трубку. И только его потрескивающее лопотание о любви и тоске вдали от меня удержало меня от этого. Брошу трубку, начнет звонить с интервалами в полчаса, а то еще, чего доброго, к утру надумает вернуться.

– Чем думаешь заняться завтра? – завершая беседу, поинтересовался Николай.

– Еще не знаю... – не успев придумать причину своего отъезда, я решила вообще не забивать себе голову подобными мелочами. Слишком широко улыбаться будет наш уважаемый док, если я начну баловать его подобным образом. – Может, в сауну пойду. Может, на пляж поедем с Лариской. Посмотрим, какая погода будет завтра утром.

Он что-то еще говорил, говорил, навевая на меня отчаянное уныние и раздражая сверх всякой меры. Затем пожелал мне доброй ночи и дал отбой.

С облегчением вздохнув и запустив трубку в дальний угол кровати, я совсем уже было собралась в душ, когда телефон зазвонил снова.

– Завтра в восемь ноль-ноль будь готова. Мы за тобой заедем, – по-военному отчеканила подруга и, забыв попрощаться, положила трубку.

Мне захотелось заорать в полный голос от неожиданной радости. На сердце отчего-то стало легко и свободно. Будто что-то нашептывало мне, что, оказавшись там, я смогу наконец избавиться от тоски и давящего ощущения пустоты. Где-то глубоко внутри даже теплилась надежда, что я смогу сбросить с себя весь этот скорбный груз и сделаюсь по-настоящему свободным человеком. Но я не учла одного обстоятельства.

Если это колдовское место не подарило мне всего этого в первый мой визит, то с какой стати было ему баловать меня теперь подобной благодатью? С чего бы это вдруг оно могло расщедриться и подарить мне ощущение свободы и счастья, когда все происходящее вокруг меня насыщено зловещим смыслом, познать который мне еще предстояло?..

– Ну и что ты хочешь здесь отыскать, следопыт? – Иван, очень быстро освоившийся в общении с подругой любимой женщины, помог мне спрыгнуть с вертолетной подножки на землю и указал жестом в сторону пепелища. – В прошлый раз мы там сели. Лариса сказала, что ты хочешь осмотреть здесь все. Может, мы способны чем-то помочь?

– Не знаю. – Я пришибленно озиралась по сторонам, не понимая, что я здесь вообще делаю.

– Что хоть искать-то? – Иван поддел ногой камушек, запулив его в густую траву. – Или ты так...

– Не знаю... – повторила я и попросила: – Я поброжу здесь, ладно?

Они синхронно закивали и без лишних слов оставили меня в одиночестве. Мои глаза почти тут же отыскали место, где прежде располагался наш с Семеном коттедж, и ноги сами понесли меня туда.

Я обессиленно опустилась на скамейку и невидящими глазами уставилась на темный квадрат земли, оставшийся после разобранного домика. Здесь мы жили вместе с моим Незнамовым целых три недели. Здесь спали, разговаривали, любили друг друга. Здесь он в последний раз поцеловал меня, уложив на подушку, и ушел. Ушел и больше уже не вернулся. После его ухода в моем сердце остался лишь черный оттиск, как на месте нашего с ним кемпинга. Что он говорил мне тогда? Что все слишком сложно, чтобы я сумела понять. Что-то о моей усталости... И еще...

Да, почему-то для него очень важно было в тот момент услышать о моей любви. Он буквально вытряс из меня это признание. А потом поблагодарил. И он был искренен в тот самый момент. Я это видела. Я это чувствовала. В ту минуту он не лгал мне, как все предыдущие дни. Зачем?! Зачем он это делал?!

Кротов уверяет, что Семен хотел убить меня, потому и вошел в помещение, которое потом взлетело на воздух. Якобы, измучившись угрызениями совести, мужик решил покончить с собой. Какая чушь!!! Существует тысяча способов ухода из жизни. Не столь ярких, помпезных и обреченных на возможный провал. И если он хотел убить меня, почему не сделал этого? К тому же такой законченный циник, как он, не способен покончить с собой из-за каких-то дурацких угрызений совести, ибо совесть у него отсутствует начисто. Нет, в словах той полоумной старушенции что-то все-таки есть. Она с такой уверенностью твердила о преднамеренном убийстве, что не проникнуться мог только глухой.

Ладно, допустим все же, что Незнамова убили. Отсюда сразу вытекает вопрос: кто это сделал? Правильнее сказать, кому это выгодно? Недолго промучившись в раздумьях, я ограничила круг подозреваемых тремя кандидатурами.

Это были: я, Дашка и Кротов. Причем я подпадала под статью особо заинтересованных лиц, поскольку моя дражайшая половина изменяла мне буквально на глазах, не особо отягощая себя принципами морали.

Дашка могла убить его из ревности, потому как очень стремилась заполучить моего Незнамова себе в мужья. А если верить словам все той же экспансивной женщины, Дарья была очень настойчива в своих притязаниях. А Незнамов вроде бы с ней поссорился незадолго до своей гибели. Чем не причина отомстить? Мотив: «Не достанься же никому, раз моим не будешь!»

Кстати, мотивация моих поступков могла быть точно такой же.

Теперь Кротов. Здесь все также укладывалось бы в логическую цепочку: давняя безответная любовь ко мне, материальная заинтересованность и так далее, если бы не его неприятие физических методов расправы. Он, дарующий человеку жизнь посредством скальпеля и всячески стремившийся поддерживать эту самую угасающую жизнь в больных людях, считал неприемлемыми такие меры, как аборт или смертная казнь. Даже обычный мордобой вызывал у него состояние глубокой депрессии. Так что Кротов не мог совершить преднамеренное, хорошо спланированное убийство.