Мужей много не бывает - Романова Галина Владимировна - Страница 24

– Скажи мне, отбросив всю свою обиду на меня и всю свою ревность, – Незнамов вдруг снова ухватился за меня, как утопающий хватается за соломинку. – Ты любишь меня, Витка? Только честно ответь! Не кривя душой и забыв то, что видела сегодня днем. Ты любишь меня, маленькая?!

Я стояла перед выбором. Вряд ли когда-нибудь прежде в моей жизни случалось подобное. Мне очень сложно было ему соврать, как почти невозможно и сказать правду. Он с диким, каким-то вожделенным ожиданием смотрел мне прямо в глаза и то и дело встряхивал, словно тряпичную куклу, не забывая приговаривать:

– Честно скажи, любишь или нет?! Или ненавидишь после всего того, что произошло?! Ответь: ты меня любишь?! Ответь!!!

– Да, – обреченно уронила я голову на грудь и заревела. – Я люблю тебя, скотина ты последняя! Я так тебя люблю, что была готова на все ради тебя, а ты...

– Спасибо. – Он еле слышно прошептал это, но я услышала. – Спасибо, детка. Прости меня, если сможешь.

Он поцеловал меня в лоб и, снова уложив на кровать, бережно подсунул мне под голову подушку.

– Отдохни, Витуля. Для тебя это все слишком сложно. Отдохни. Я скоро...

Я смотрела сквозь слезы, как он набрасывает на плечи куртку от спортивного костюма. Как надевает кроссовки и завязывает шнурки (!). Как потом медленно идет к двери. Затем останавливается, машет мне рукой, приветливо улыбается и уходит. Произошло это быстро или нет, я не помню. Помню только ощущение жуткой горечи в душе. И еще сильное желание закрыть глаза, уснуть и никогда больше не просыпаться.

На самом деле, прикрыв глаза, я почти тут же провалилась в сон. Сколько я проспала, не знаю. Помню только, что разбудил меня жуткой силы грохот. Я открыла глаза, поражаясь темноте, царящей в коттедже. Точно помню, что, уходя, Незнамов света не выключал. Что же тогда могло произойти с электричеством в доме, если на улице освещение в полном порядке?

Поворочавшись немного, тестируя собственную голову с целью выявления похмельного синдрома, я, постанывая, поднялась и прошлепала к окошку. Зрелище, представившееся моему замутненному сном взору, заставило меня исторгнуть отчаянный вопль и кинуться прочь из дома.

Все горело! Во всяком случае, мне казалось, что весь кемпинговый комплекс объят пламенем. Никакого электрического освещения, никаких людей. Лишь дикое бушующее пламя пожара, огромное зарево которого освещало все вокруг. Огонь ревел, словно стая взбесившихся буйволов. Пламя клокотало, исторгая вулканический гул, страшнее которого может быть только преисподняя. Я летела, не разбирая дороги, и тут поняла, что огнем объято лишь здание столовой. Спустя минуты три рассмотрела и испуганных отдыхающих, толпой сгрудившихся в отдалении и не делающих никаких попыток тушить пожар. Никто не бегал с огнетушителями, не пытался суетливо передавать ведра с водой от пожарного гидранта, который располагался метрах в тридцати от столовой. Одним словом, налицо полнейшее бездействие, апатичное созерцание, граничащее с тупейшим из тупых равнодушием.

– Что такое?! – громко завопила я, поравнявшись с толпой отдыхающих, облаченных кто в пижамные брюки (в основном мужчины), кто в длинные купальные халаты. – Где пожарные?! Почему никто не тушит пожар?!

Никто из присутствующих мне не ответил, а, рассредоточившись цепочкой, взяли меня в полукольцо.

– Что?! – сердце начало как-то отвратительно переворачиваться, толчками продвигая наружу ощущение надвигающейся беды. Я обвела всех их взглядом и жалко пискнула: – А где Семен?!

В ответ ни слова. Люди опускали глаза, стараясь не смотреть мне в лицо. Я отчаянно потерла глаза рукой и лихорадочно заозиралась. Так, нет моего Незнамова, Дашки и дока. Интересно, где эта чертова троица может находиться в такой ответственный момент?! Первые двое, тут все понятно, решили не упустить представившуюся им возможность, то бишь всеобщего столбняка, и уединились где-нибудь. А где этот долбаный кардиолог? Неужели он начисто забыл клятву Гиппократа? В такой ответственный момент – и его нет...

– Они идут! – прорезался из толпы чей-то истошный вопль. – Их только двое!!!

Все взоры устремились на что-то за моей спиной. Я повернулась и увидела два медленно движущихся силуэта, отчетливым контуром вырисовывавшихся на фоне бушующего огня.

Это были Дашка и Кротов. Моего Незнамова нигде не было видно. Дождавшись, пока они подойдут поближе, я ринулась к ним и завопила:

– Где Семен?! Вы его видели?!

– Нет, – Кротов отвернулся.

– Дашка, говори: где мой Незнамов? Я знаю, вы были вместе! – подступилась я к девушке, что стояла сейчас, растирая слезы грязными от сажи руками.

Дашкино лицо было сплошь в черных разводах, не оставивших и следов былой красоты. Волосы всклокочены. Тонкая хлопчатобумажная пижамка, состоящая из бриджей до колен и распашонки до пупка, в некоторых местах прожжена. Вполне определенные подозрения принялись терзать меня теперь уже с новой силой.

– Дашка! Ответь мне! Где Семен?! – прохрипела я, хватая ее за тонкую ткань распашонки, да так, что хлипкая ткань затрещала. – Где он?!

– Он... Он там... – Она принялась вздрагивать всем телом, неловко пытаясь высвободиться. – Он зашел туда... Потом взрыв... Ой, господи! Что же это?! Я не знаю!.. Боже мой!!!

Она зарыдала в голос и принялась заваливаться на сторону, увлекая меня за собой. Находясь в каком-то странном оцепенении, я отдернула от нее руки. То ли для того, чтобы не упасть вместе с ней, то ли для того, чтобы она все-таки шарахнулась головой о землю. Мотивы моих поступков в тот момент были вообще труднообъяснимы. Почему, например, я принялась хохотать во все горло, увидев, как она все же упала? Мне это непонятно до сих пор. Я ржала как сумасшедшая, постукивая себя по голым коленям и сгибаясь пополам. Затем упала на колени, уставилась на пожар, немного начинающий стихать, но все так же завораживающий своей дикой, ужасающей багровостью, и замерла с приоткрытым ртом.

Что она только что сказала?! Незнамов зашел в столовую и раздался взрыв?! Чушь какая! С какой стати ему тащиться среди ночи в столовую? Хотя из дома он вышел где-то около десяти, а столовку закрывают ближе к одиннадцати. На тот случай, ежели кому-то приспичит выпить остывшего чаю или оставшегося от завтрака прокисшего молока. А почему взрыв? Что могло взорваться?