Кормчая книга - Прашкевич Геннадий Мартович - Страница 39

XVI

XVII

Однажды Альвиан уснул на скамье в самом углу привокзальной площади.

Разбудило его солнце, ударившее в глаза. Он сел и тупо уставился на пыльную, истоптанную, замусоренную траву. Взгляд остановился на мятом журнале, валявшемся под пыльным голым кустом. Судя по обложке, «Новый мир»… А может, «Октябрь»…

Альвиан дотянулся до журнала.

«Вестник всемирной истории». Что ему до нее?

Он уже хотел отбросить журнал, но увидел странное сообщение. Май 1977 года… Москва… Встреча членов знаменитого Римского клуба с представителями советской академической науки… «Человечество на перепутье»… Так и было сказано… Альвиан не удержался от усмешки… Академики страны Советов, построившие развитой социализм и признающие только прямой путь в будущее («Верной дорогой идете, товарищи!»), всерьез обсуждали некие альтернативные варианты…

Он заинтересовался: а какие, собственно?… Ну да, Месарович и Пестель… Денис Медоуз… Известные имена… Элита научного мира… Общие тенденции развития современной цивилизации… «Человеческая цивилизация находится на пороге нового качественного перелома, кардинального поворота в своем историческом развитии…»

А разве не об этом он говорил еще пять лет назад?

Пусть он пришел к подобному выводу не через мощный математический анализ экономических моделей современного мира, а через анализ закономерностей в динамике количественных показателей минувшей истории, его собственная работа и работы Месаровича и Пестеля, несомненно, били в одну цель. При этом Альвиан пошел куда дальше Месаровича и Пестеля. И даже дальше Дениса Медоуза, как раз и определившего эти пределы роста цивилизаций. Все исследователи говорили о конце эпохи современной индустриальной цивилизации, а Альвиан мог с высокой степенью точности мог вычислять основные конструктивные параметры любой последующей эпохи. Он мог назвать любой виток исторической спирали, сколько бы веков не отделяло ее от сегодняшнего дня, и подробно изложить его основные тенденции.

Мог, сказал он себе с горечью.

Но не дотянулся, не докричался, не дозвался.

Застрял на пыльной привокзальной площади. Не нашел сил убедить человечество в ужасной закономерности проносящихся над планетой бурь. Медоуз, Месарович и Пестель будут теперь считаться первооткрывателями, хотя первым к открытию пришел я. Именно моя работа показала, что кривые всех количественных показателей технологической цивилизации однажды взмывают круто вверх к самоубийственному, сжигающему финалу. Именно в моей работе указано, что массовое уничтожение ресурсов собственного существования – явление в живой природе вовсе не редкое, даже заурядное. Так бывает, например, когда популяция живых существ, скажем, саранчи или кроликов, вдруг находит неведомый раньше ресурс благоприятнейшего существования. Численность популяции возрастает резким скачком, в течение короткого времени она достигает неслыханных размеров. Но ресурс уничтожается и популяция столь же стремительно возвращается к исходному, веками длившемуся стабильному и устойчивому существованию. Обычный естественный процесс. Обычный и естественный, разумеется, по отношению к кроликам или саранче. А вот когда речь заходит о человечестве…

Впрочем, для человечества сказанное тоже справедливо.

В двадцатом веке в результате научно-технической революции резко изменилось в благоприятную сторону положение человека на Земле. На крутом пике городской цивилизации в невероятных мегаполисах двадцать второго века человечество поднимется невероятно высоко. А потом…

Альвиан еще пять лет назад говорил, что будет потом.

Но услышать его не захотели. Опасно было его слушать. Даже профессор Остоженский не захотел ему помочь. Он сразу увидел, что имеет дело с весьма нестандартной работой. И быстро понял, что такую работу ни в коем случае нельзя выносить на защиту. Какой бы критике ее ни подвергать, главное в ней (тенденция повторяемости) неоспоримо. Метод всегда важнее суммы всех сделанных открытий прошлого. С помощью предложенного Альвианом метода можно не только восстанавливать ход прошлой истории, но и предсказывать будущее. А там… Ничего вечного… Никаких классовых побед… Такой тезис вызовет не просто бурю. Он вызовет катастрофу. Кривая, выглядевшая на графике Альвиана столь мирно, на самом деле била по существующей системе сильнее самиздата, сильнее всех «ревизионистских» работ, сильнее термоядерной бомбы. А профессор Остоженский вовсе не желал взрывать систему, вскормившую его. Там, где речь идет о принципах, нет места жалкому либерализму. Если дипломную работу провалить, она все равно наделает шуму. А отозвать, упрямый студент может потребовать нового руководителя. О таком варианте профессор Остоженский даже думать не хотел. Надо было заставить Альвиана уйти.

Профессор Остоженский блистательно просчитал самый правильный вариант.

Если выдать Альвиану справку о достойном прохождении тех или иных курсов, не раз уже пуганый студент не станет поднимать шум. Он понимает, что есть пределы, выходить за которые попросту неразумно. Со справкой о прохождении тех или иных курсов он никогда не попадет в серьезный исследовательский институт (что, собственно, и требовалось), но к какой-нибудь шарашке рано или поздно пристроится.

А совесть?

Да какая разница? – улыбнулся Альвиан, глядя в мерзлое небо.

Когда-нибудь среди звезд, на каком-то очередном витке истории (он даже может указать, на каком) появятся люди, думающие совсем иначе. Они, наконец, осознают темный ужас тупиковых путей. И им поможет его работа. Ведь все живое в борьбе за существование стремится найти такой источник жизненных сил, который раз навсегда гарантировал бы постоянный и ровный рост популяции. Не из подспудного ли страха далекое будущее мы всегда решаем розовыми тонами? Не из тайного ли предчувствия, что там, в будущем, все окажется неизмеримо сложнее?

XVIII

Конечно, возьмись профессор Остоженский за работу Альвиана всерьез, он нашел бы бросающиеся в глаза исключения. Скажем, взлеты на переломах эпох каменных, бронзовых или железных орудий. На поверку все они оказываются характерными лишь для определенных регионов: скажем, для низовий Нила, для Междуречья, для долины Ганга. А вот славяне, германцы, турки, арабы, монголы, корейцы, они вообще не знали никаких пиков урбанизации! А некоторые древние цивилизации достигали подобных пиков, оставаясь на уровне каменных орудий – инки, майя, ацтеки. Наоборот, многие африканские племена к эпохе великих географических открытий освоили технологию железа, оставшись при этом на уровне родового строя.

Еще более разителен разброс во времени. Можно привести массу примеров, когда развитые капиталистические отношения накладывались прямо на первобытный родовой строй без каких-либо предварительных этапов.

И все равно (профессор Остоженский прекрасно это понимал) анализ человеческой истории однозначно указывал на определенную закономерность. Пики городских цивилизаций (то есть, резкий рост городов) вызывались вовсе не самой технологией камня или железа, они вызывались ускорением технологических изменений, ускорением, жестко диктующимся местными условиями. Те же африканцы, например, действительно могли полтора тысячелетия совершенствовать железные наконечники копий, потому что теплый климат позволял им жить только собирательством и охотой. Менять родовой строй им не было необходимости. А более скудная Европа по мере прироста населения заставляла местные общества торопиться с изменением способов производства. Уже в эпоху неолита определенное количество ремесленников и жрецов профессионально ломали головы над вечным вопросом: как прокормить племя, город, страну? Не сами технологии, а скорость технологических изменений – вот рычаг, поворачивающий миры. А вовсе не борьба классов.