Черепашкина любовь - Воробей Вера и Марина - Страница 16

– На шпильке?! – Глаза Елены Юрьевны расширились до невероятных размеров. – Ну ты даешь, дядя Ваня! В рок-клуб – на шпильке! Это все равно что на концерт Кобзона притащиться с панковским гребнем на голове! Так, ты какой размер носишь?

– Тридцать седьмой. – Лу поняла, что сопротивляться напору Лелика бесполезно.

Та, кинувшись в прихожую, через секунду вернулась с победным блеском в глазах и темно-зеленой коробкой в руках.

– Вот! Это тебе не хухры-мухры, а «Доктор Мартинс», всю премию на них угрохала! – сообщила она подругам, извлекая из коробки черные, на небольшой деревянной платформе сабо.

Лу сняла тапочки и влезла в сабо, верх которых был густо и беспорядочно усеян грубыми аллюминиевыми заклепками. В первую же секунду она поняла, что это классная и исключительно удобная обувь. Сабо совершенно не чувствовались на ногах. Лу сделала несколько неуверенных шагов. Потом уже более раскованно она прошлась до окна, а после два раза пересекла комнату по диагонали. Сомнений не оставалось: в таких сабо ей будет гораздо удобнее, чем в туфлях на высокой шпильке, и потом, они как нельзя лучше подходили к этому грубоватой вязки свитеру и ее собственным кожаным брюкам.

– Ну вы, подруги, совсем меня разули и раздели! – Елена Юрьевна сокрушенно вздохнула и развела руками, но в следующий миг лицо ее расплылось в улыбке, и она сказала добродушно: – Да шучу я, шучу! Лишь бы на пользу пошло! Ну, удачной вам, барышни, тусовки… – Неожиданно взгляд Елены Юрьевны стал тревожным и очень серьезным: – Только ты, Лу, присматривай там за моей Черепашкой, как-никак первый раз на всю ночь уходит из дому… Договорились?

– Договорились. – Лу энергично кивнула, вытряхивая на ковер туфли на прозрачной пластиковой шпильке.

– А вы запишите номер моего мобильника, – предложила Лу. – На всякий случай.

Она продиктовала Черепашкиной маме длинный, одиннадцатизначный, номер, та записала его на полях какой-то старой газеты, и подруги, наспех одевшись, покинули квартиру.

Быстрым шагом, почти бегом, они приближались к остановке. Черепашка решила так: поскольку они идут на концерт втроем, пусть лучше Геша не заходит за ней, а ждет их на троллейбусной остановке.

– Ну, Лелик у тебя просто суперский! – восхищалась Лу, глотая ртом морозный и сверкающий в свете фонарей воздух. – Завидую! Нет, мне тоже, конечно, грех жаловаться… Но все равно, Лелик – это что-то запредельное!

Искрящиеся снежинки казались ненастоящими, словно нарочно кем-то сделанными в качестве декораций к сегодняшнему вечеру. Так же, как и их маскарадные рокерские костюмы, голоса прохожих, звучавшие таинственно и глухо, и все, что они видели вокруг… Все в этот поздний вечер было каким-то театральным, чрезмерным и странным…

– А я уже за вами собрался! – Геша зябко прятал нос в белый ручной вязки шарф.

Подруги не успели ничего сказать в свое оправдание, потому что из-за угла вывернул троллейбус, и люди, стоявшие на остановке, зашевелились, всем своим видом демонстрируя нетерпение и готовность во чтобы то ни стало оказаться внутри теплого, ярко освещенного салона. Черепашка, Геша и Лу приблизились к самому краю бордюра.

Геша казался каким-то не то смущенным, не то чем-то расстроенным. Почти всю дорогу он молчал, время от времени украдкой поглядывая то на Черепашку, то на Лу. Впрочем, и Лу вела себя как-то странно. Обычно такая веселая и оживленная, умеющая с любым человеком, как казалось Черепашке, моментально найти общий язык, она тоже за всю дорогу почти не проронила ни слова, уставившись в заледеневшее окно. От этого и Черепашка испытывала неловкость и какое-то смутное чувство вины. Конечно, это она должна была завести разговор, который смогли бы поддержать все. Ведь Гене с Лу действительно пока не о чем особо говорить. Они едва знакомы. А ей так хотелось, чтобы Лу поняла, какой он остроумный, внимательный, как бережно относится к ней… «Ну ничего, еще не вечер!» – мысленно успокоила себя Черепашка, вздохнула и, чтобы хоть как-то разрядить атмосферу, спросила вслух:

– А что твой друг, Ген? Раздумал идти с нами?

– Он уже там, в клубе, – ответил Гена, нервно передернув плечами. – Кстати, мы уже опаздываем.

И тут случилась первая неприятность, которую Черепашка, привыкшая во всем угадывать какие-то символы, приняла за дурной знак. У троллейбуса, на котором они ехали, слетели «рожки». Злой водитель, натянув на руки перепачканные в мазуте брезентовые варежки, пытался водрузить их на место. Передняя дверь была открыта, и многие пассажиры, недовольно ворча, потянулись к выходу.

– Одну остановку не доехали! – с досадой процедил Геша.

– Ребят, да мы пешком быстрее добежим! – Черепашка решительно шагнула к дверям.

Люся первой спрыгнула со ступенек на мокрый от растаявшего снега асфальт, поэтому Гена, шедший за ней, просто не мог подать ей руку. Последней выходила из троллейбуса Лу. Черепашка видела, как вначале дернулась рука Гены и как он порывисто опустил ее, но потом все-таки протянул легко спрыгнувшей со ступенек Лу руку без перчатки. И как Лу положила свою ладонь на предложенную ей руку в самый последний момент, когда можно было и не делать этого, потому что она обеими ногами уже стояла на тротуаре.

15

Шурик ждал их у входа прямо под светящейся вывеской «Рок-клуб «НУЛЕВОЙ ЦИКЛ». Он явно нервничал. Наскоро обменявшись с Геной рукопожатием, он сказал торопливо:

– Меня зовут Шурик, или Саша, кому как удобно… Вы, – он слегка наклонил голову набок и посмотрел на Черепашку, – Люся. Геша мне про вас очень много рассказывал. – Он загадочно улыбнулся и перевел взгляд на Лу: – А вы, если не ошибаюсь, Лу. Сколько лет под одной крышей учимся и вот познакомились наконец… Ну, вперед! А то, чего доброго, без нас начнут!

Не успела Черепашка сдать в гардероб свою видавшую виды дубленку, как тотчас же ощутила жгучее чувство неловкости. Как во сне, когда снится, что идешь по улице голый, а все прохожие пялятся на тебя и ты готов сквозь землю провалиться, но почему-то не проваливаешься, а продолжаешь тупо идти, глотая слезы стыда. Все дело было в балахоне. Нет, здесь буквально на каждом втором был надет если не точно такой же, то подобный… Но отчего-то Люся чувствовала себя не в своей тарелке. «Пошла бы в свитере зеленом! – мысленно ругала себя Черепашка. – Так нет же, послушалась Лелика! Буду теперь весь вечер как скоморох какой-то!» А тут еще Геша подлил масла в огонь.

– А тебе, малыш, идет этот прикид! – небрежно бросил он.

И опять этот ненавистный «малыш» и мерзкое словечко «прикид»… О том, чтобы напялить на голову бандану не могло быть и речи! Этот головной, с позволения сказать, убор так и остался лежать аккуратно сложенным в ее сумке.

Зато Лу со своими бронзовыми волосами, в широченном Леликином свитере и сабо с алюминиевыми заклепками, казалось, чувствовала себя как рыба в воде. Она так легко и органично существовала в этом непривычном для себя одеянии, что Черепашка только диву давалась и немного даже завидовала своей раскованной подруге.

В зале, несмотря на четыре кондиционера, было ужасно душно. Народу в это не больно-то просторное помещение набилось человек триста, а то и больше. Зрители, естественно, стояли. На небольшой площадке, которую только условно можно было назвать сценой, находились две почти наголо обритые девушки в широченных, как бы с чужого плеча, и непонятного цвета одеждах. Одна держала в руках скрипку, а вторая – гитару. И если гитара была вполне обычной, то такой скрипки Черепашка еще никогда в жизни не видела. Она представляла собой гриф и обод, то есть контур деки. Как таковой, корпус у этой диковинной электроскрипки отсутствовал, а струны были натянуты через пустоту и крепились к концу обода. Еще на сцене присутствовали трое парней-музыкантов. Один держал совершенно плоскую гитару, второй сидел за ударной установкой, а третий – за синтезатором. Гена осторожно, как бы нечаянно дотронулся до Люсиной руки: