Цветы для Чирика - Прашкевич Геннадий Мартович - Страница 65

Пока летишь, а летели иногда долго, вызубришь назубок.

Кто по профессии?.. Как тебя звать, да как по отчеству?.. Да где работаешь?.. Где родился?.. Кто твои родители?.. Живы ли?.. В каком районе Москвы проживаешь?.. Чем занимался в таком-то году?.. Кто твои соседи по этажу и по лестничной площадке?..

«Меня ведь на спецкурсы зачем отправляли? – со значением спрашивал Пастухов подвыпившую компанию Джона Куделькина-старшего. – Да чтобы я там подучился маленько… А память у меня хорошая от рождения… Официально-то я летал в разные страны заключать всякие производственные договора… Ну, чисто формальные… Чаще, так сказать, договора о намерениях… А о настоящих деталях всей этой деятельности я никогда ничего не знал… Не мое это было дело… Меньше знаешь, дольше дышишь… Всякими деталями занимались умные люди… А я что?.. – не отказывался старик Пастухов от лишней рюмки. – У меня дело самое простое… Прилетел, увидел цель, выстрелил… Правда, до этого я очень подробно изучал фотографии целей… Очень подробно… Фигуру, лицо… Чтобы, значит, целясь, не ошибиться… Некоторые лица и до сих пор помню, – жаловался старик. До сих пор снятся мне некоторые лица… Через это, можно сказать, и выпиваю А если еще проще сказать, – не отказывался старик от лишней рюмочки, то так получается, что это вовсе даже и не я выпиваю, а они это выпивают, эти самые… Враги… Мои бывшие цели… Моими, значит, губами…».

Место работы, по словам Пастухова, ему готовили загодя.

В съемных квартирах неизвестных старику городов. На чердаках. На каких-то галереях. В каких-то башенках. Иногда приходилось стрелять и на природе – с лодки, с дерева. Но в городе, конечно, и опаснее и сложней. Правда, если уж выследил нужного человека, поймал его в прицел… но и тут случалось, кто-то перекрывал цель или она сама внезапно исчезла… На цель ведь полагается всего один выстрел…

Если Пастухов промахивался, все равно уходили. Было два таких счастливчика. Промахнулся. – «Вот и не знаю, к лучшему это или нет?.. – пьяно разводил руками старик. – Может, они, эти мои уцелевшие цели, потом столько крови в своих странах пролили, что нам столько и не приснится… Понятно, за промахи мне выговаривали… За все ведь надо платить… Каждая операция выливалась государству в копеечку…Деньги немалые… Но со мной такое случалось редко… Всего два раза… А что сделаешь?.. Никто от ошибок не застрахован… Все равно я потом в Москве получал положенную мне пару тысяч и снова шел на автобазу, там иногда выпивал с хлопцами… Тут ведь главное, язык крепко держать на крючке… Я это умел… Это сейчас такое время, что всем на все стало наплевать… Государственный секрет или личный, всем на все наплевать… За мое умение на Лубянке меня ценили… Я ведь все детство провел в енисейской тайге, охотился вместе с отцом… На белку, на соболя… Этого мелкого зверя следует бить точно в глаз, чтобы не портить шкурку… У меня от природы сильное природное чувство ветра, воздуха, света, движения… Очень точное… Я, например, умел спусковой крючок нажимать так плавно, что за секунду ствол не сдвигался и на тысячную долю миллиметра…».

«Чего ж это диверсанты, бандиты, американские и фашистские наймиты и прочая всякая сволота так далеко от бегали? – веселилась поддатая компания Джона Куделькина. – Вон как далеко! Аж в Африку!»

«А мне все равно… Хоть в Бразилию… – отвечал старик, не отказываясь от лишней рюмки. – Куда привозили, там и работал… Враг он знает, куда бежать… Думали, наверное, что карающая рука так далеко не достанет… А она доставала… Предал Родину, ничто тебя не спасет… Убеги хоть на край света… Я ведь твердо знал, что стреляю в врага!.. А раз враг, значит, главное, попасть в цель… Мне сперва показывали фотографию врага, я ее изучал подробно, а потом уж я видел живого врага… В прицеле… Вот и все… Вот и вся работа… Мне четко говорили – враг, я и знал – враг!.. Нашей стране враги всегда ведь мешали… Иосиф Виссарионович был к таким вещам человек чуткий… Да у меня и у самого была своя чуткость… Это сейчас время такое наступило, что всем на все наплевать… А мы честно работали… На благо Родины…».

Теперь, задним числом, Валентин понимал, что поддатая компания Джона Куделькина-старшего веселилась зря. Старик Пастухов не врал. Откуда бы такие дикие фантазии у деревенского парня, который, наверное, никогда книжек не держал в руках.

Случалось, Валентин сам подробно расспрашивал подвыпившего, но никогда не отказывающегося от лишней рюмки старика.

Например, муравьи. Ну, какие муравьи в Сибири или в Подмосковье? Торчит куча над жухлой травой, вот и все. А старик подробно описывал диковинные муравьиные города, то спрятанные под листвой деревьев, то хитроумно устроенные под корой, то вознесенные высоко над землей, а то наоборот утопленные в землю. – «Есть такой рыжий муравей, называется гагуа-гагуа, – рассказывал старик. – Я потом узнал, что название так и означает – заставляющий плакать. Из-за этих гагуа-гагуа я однажды влип. Уже занял позицию на дереве. Передо мной в прогале листвы краешек дороги. По дороге должен был проехать джип. На все дело было у меня секунд сорок. Так вот, сразу после выстрела из зарослей выкатился поток муравьев. Хорошо, я успел спрыгнуть, они ведь шли колоннами, вся земля стала рыжей. Меня потом кололи каким-то лекарством, а укусов-то было, ну пять от силы. Но еще полминуты, я бы там и остался. Даже не так. Остался бы там мой скелет. Эти гагуа-гагуа человека обрабатывают в пять минут. Повезло. Успели меня сдернуть с дерева. Но я потом загибался от боли. Трое суток кололи меня и держали в каком-то темном помещении, потому что нельзя было меня в том состоянии сажать на самолет. И в открытую держать нельзя было…».

И еще всякое говорил старик.

Про тропический лес, в котором нет солнца.

Каждое растение в таком лесу цепляется за одежду, срывает шляпу, оставляет кровавые царапины на руках и на лице. А еще нежная, как паутина, бахрома, венчающая какие-то длинные листья. Казалось бы, ерунда, бахрома шевелится от дыхания. Но только двинешься сквозь такую листву, как она свивается в жгуты, из которых без ножа выйти и не думай.

И так далее.

Придумать такое трудно.

Особенно тихому ревизору.

Спустив воду, Валентин вышел из кабинки.

Он долго мыл руки, разглядывая себя в зеркале.

Пять лет во Франции и в Гвиане несколько изменили его, но шрам на виске остался тот же, и взгляд хмурый. Бычачий. Быком Валентина прозвал когда-то Николай Петрович. За неумение думать. Так Николай Петрович считал. А я и не научился думать, хмуро подумал Валентин, машинально взвешивая в руках «дипломат».

Прежде, чем выйти из здания аэропорта, несколько раз позвонил из будки телефон-автомата. Куделькин не ответил. Наверное, забыл включить телефон, отключенный с вечера.

К черту!

На площади перед аэропортом Валентин поймал левака.

– Полтинник! – нагло заявил рыжий толстомордый водила. – Если до центра, то полтинник. А в Дзержинский район или там в Заельцовку вообще не поеду. Времени нет.

– Мне как раз в центр.

– Это можно, – согласился водила. – Только ты учти, мужик, что скоро на площади начнется митинг. Если тебе, скажем, надо к рынку, площадь Ленина придется объезжать стороной.

– Мне не к рынку. Мне на Орджоникидзе, – хмуро объяснил Валентин. – Ну, объедешь площадь. Какие проблемы? Пара минут, не больше. Но остановишься там, где я укажу. И подождешь меня.

– Сколько ждать?

– Ну, не знаю… Может, полчаса… Может, меньше…

– А потом?

– А потом снова сюда.

– В Толмачево? – удивился водила.

– ВТолмачево.

– Ну ты, чудак!.. Или забыл чего?..

– Забыл.

– Заметано… Но только учти, если ждать, а потом обратно, тогда не полтинник… Тут и сотки мало…

– Обойдешься полтинником, – усмехнулся Валентин. – Выдам я тебе полтинник. Баксами. Устроит?

– Баксами? – встрепенулся водила. – Ну, ты чудак? Конечно, устроит.

И покрутил толстым пальцем:

– Только все равно, знаешь… Надо выдать, как бы задаток… Для пущей гарантии… А?.. Сам понимаешь… Народ сейчас прыткий…