Недостижимая корона (Марина Мнишек, Польша – Россия) - Арсеньева Елена - Страница 14

По шляхетскому пренебрежению к «быдлу», «холопам», она относила торгового человека Кузьму Минина на второе место. Гораздо сильнее беспокоила ее обаятельная личность князя Дмитрия Пожарского. Его надо было сжить со свету – на меньшее ни Заруцкий, ни сама Марина никак не соглашались.

Атаман нашел среди своих донцов двух верных, лихих людей – казаков Обрезку и Стеньку. Затесавшись в ополчение, те отыскали сообщников среди близких ко князю людей. Всего в заговоре было человек семь, причем один из них, из числа самых близких Пожарскому, казак Роман, жил на подворье князя и служил ему. Долго выбирали случай убить князя, и вот наконец сговорились.

Пожарский был в съезжей избе; затем вышел во двор и начал рассматривать пушки, какие из них пригодятся для похода на Москву. Роман схватил князя за руку, чтобы придержать его, а из толпы, окружавшей Пожарского, вырвался Стенька. Замахнулся ножом на князя, стоявшего к нему спиной, однако тот именно в это мгновение отодвинулся (не видя убийцу – вот уж воистину Бог спас!), и удар Стеньки пришелся по руке Романа, который упал и завопил от боли. Пожарский сперва подумал, что казака ранили в толпе нечаянно, но тут люди закричали: «Тебя хотят убить, господин!»

Ратные и посадские сбежались, повязали Стеньку, начали мучить. Он во всем сразу сознался, указал и на сообщников. Народ хотел всех немедля предать смерти, однако Пожарский велел держать их для обличения Заруцкого. Хитрый донец пытался выдавать себя за сообщника ополченцев, но тут стало ясно, что с таким сообщником вязаться – все равно что выпустить волка пастись вместе с ярками.

Теперь Заруцкому никакой веры ни у кого не было. Умудрился Иван Мартынович окончательно разладить и с поляками, страшно расправившись с теми из них, которые были в его войске и склоняли казаков отложиться от мятежного атамана.

И тут случилось событие, которое стало истинным горем для таких воронов, как Заруцкий, но добрых людей преисполнило надежды: в Москве созвали избирательный собор. Долго судили да рядили, но наконец решились звать на царство молодого Михаила Романова, сына Филарета – Федора Никитича Романова. Ведь к той поре умер в польском плену бывший царь Шуйский!

Теперь из обыкновенных разбойников люди, подобные Заруцкому, стали врагами державы, государевыми преступниками. Надо было уносить ноги как можно дальше от Москвы – зализывать раны, набираться новых сил.

Метнувшись из Калуги в Михайлов, а потом предав город, непокорный ему, огню, Заруцкий вместе с Мариной, сыном Иваном, ее маленьким двором и двумя сотнями казаков прорвался до Воронежа, на Дон, но не удержался и там. Ринулся с остатками своих сил к Астрахани, взял ее нахрапом, убил воеводу и стал там править.

Немного отдышавшись и убедившись в подобии некоторой безопасности, Иван Мартынович с Мариной опять стали размышлять, как бы добраться до власти. Задумали они накликать на Русь персидского шаха Аббаса, втянуть в игру и Турцию, поднять юртовских татар, ногаев, волжских казаков, стянуть к себе все бродячие шайки черкесов и русских воров Московского государства и со всеми идти вверх по Волге, покорять своей власти города. Нужны были немалые деньги, но Заруцкий покорил своей власти рыбные учуги и ловли и обратил их в свои доходы, лишив Московское государство весьма богатого источника.

Любое сопротивление – даже попытка его! – в Астрахани подавлялось безжалостно и страшно. Людей хватали, мучили огнем, топили заживо. Дня не проходило без казни…

Тем временем едва возникшая государственная власть в России взялась за искоренение всяческого воровства и разбоя. Сначала меры были предприняты кроткие – направлены грамоты к Заруцкому и подобным ему людям: либо разбои прекратить и сдаться, либо ослушников ждет царский гнев и Божие взыскание в день Страшного суда. Одновременно пошли грамоты в ближние к Астрахани города, донским, волжским, яицким казакам с наказом не верить ни в чем «злодейской прелести Ивашки Заруцкого и Сендомирской дочери», быть в единении с Московским государством и идти в государеву службу.

Марине порою чудилось, что она стоит на крохотном пятачке зеленой травы, а вокруг все объято огнем. И шагнуть за спасением некуда, и огонь все ближе и ближе. Она чуяла, что часы ее отважного и безумного любовника сочтены, и каждый день жила под страхом мятежа – такого же, какой пережила однажды в Москве. Больше всего боялась она теперь набатного звона, оттого и запретила в Астрахани бить в колокола: якобы оттого, что ее сын-царевич пугается звона.

За то царевича втихомолку звали в Астрахани ворёнком, и ненависть к «польской безбожнице» еще пуще выросла.

Душа у Марины от испытаний и бед стала вещая – и опасения ее сбылись в точности. Когда явилась на Вербной неделе к Заруцкому ватага воровских волжских казаков, среди астраханцев разошлись слухи, будто намерены они горожан побить во время заутрени Светлого Христова Воскресения и завладеть их имуществом.

И вот колокола в Астрахани зазвонили… возвещая то же самое, что они уже возвестили Марине в Москве ровно семь лет назад. Весь город поднялся на Заруцкого! А в это время к Астрахани уже подходили полки царского воеводы Одоевского. Насилу успели Иван Мартынович с Мариной, сыном и несколькими близкими людьми, среди которых были и Барбара с де Мелло, уйти из города. Одоевский вступил в Астрахань победителем, с иконой Казанской Божьей Матери.

А беглецы тем временем искали спасения уже на Яике. Конечно, не у добрых людей, а у таких же лиходеев, государевых преступников, какими были и сами. Меж ними славился Треня Ус. К нему-то и кинулись было за спасением. Да только Треня поднял их на смех, когда Заруцкий отрекомендовался царем Дмитрием:

– Ну какой же ты Дмитрий? Ты не Дмитрий, а Ивашка Заруцкий, такой же вор и разбойник, как я! Вот она – да, она – Марина Юрьевна, ца-ри-ца…

Треня смачно сплюнул.

– А тебе не все ли равно? – ухмыльнулся Заруцкий, который понимал: ссориться с Треней никак нельзя. Ведь здесь их последнее прибежище! У него, пусть и в непочете, зато можно как-то отсидеться, прикинуть, что дальше делать. Вот кабы в Персию податься… – Хоть горшком называй, только в печку не сажай!

Треня кивнул и продолжил:

– Только вот какое дело, пан атаман. Про Дмитрия ничего не скажу, царевым людям без разницы, есть он где на свете или нет, а касаемо тебя разосланы по стране грамоты: хватать тебя и держать в оковах, об чем немедля известить власти. За это награду сулят. А коли кто известен станет как твой потаковник, того вместе с тобой на кол…

– Не пугай, сделай милость, – попросил Заруцкий с волчьей улыбкой. – Уж пуганые. Коли не хочешь приюта нам дать, уйдем от тебя, только дай нам лошадей – переволочься до Самары.

– Лошадей тебе? – задумчиво спросил Треня. – А за что? За какие такие благодеяния я тебе должен способствовать?

Вдруг затопали торопливые шаги по крыльцу, в избу Трени ворвались два оборванных казака. Все обернулись к ним.

– Прибыли они, государь атаман! – возвестил невысокий, юркий казак. – И воевода, и стрельцы. Велено вести супостатов.

– Коли так, вяжите их! – махнул рукой Треня. И четверо могучих мужиков навалились на Заруцкого, настолько ошеломленного происходящим, что он не сразу начал вырываться. И все, упустил миг – на плечи ему насели еще двое, повалили, повязали, забили рот кляпом, чтобы не ревел страшно, не проклинал черно.

Пронзительно закричал маленький Иван, Янек, которого еще двое вырвали из рук Барбары, ну а сопротивляющуюся Казановскую свалили ударом кулака в лицо. Никола де Мелло с угрюмым достоинством сам завел руки за спину, позволив себя связать, уступив неодолимой силе.

Марина расширенными глазами смотрела на весь этот кошмар, все еще не веря происходящему. Но когда подошел к ней казак с петлей и с деловитым видом начал накидывать ей на шею, очнулась, оттолкнула его, рухнула на колени перед Треней Усом:

– Во имя Господа! Пощади!

– Пошла вон, – равнодушно ответил атаман, с высоты своего огромного роста глядя на маленькую женщину, простертую пред ним во прахе.