Колесо племени майя - Дорофеев Александр - Страница 4

Да и во время брачных танцев ему не везло. Какая-то мелкая цапелька, приняв за соперника, ударила в глаз острым клювом, так что Агила окосел.

Когда в 1519 году к мысу Каточе подошли корабли Эрнана Кортеса, он пытался улететь и отчаянно клевался. Его поймали сетью и с трудом добились, кто он и откуда. Сначала раздавался только птичий лепет:

– Чаль-чиу-тли-куэ!

Кортес подумал, что это язык майя, и назначил Агилу переводчиком. Вскоре одно индейское племя подарило испанцам в знак примирения и дружбы двадцать девушек. Тогда и Агила получил невесту, от которой у него через год родился сын, слегка похожий на розового пеликана.

К этому времени сыну Гереро исполнилось уже шесть лет.

Город Тайясаль

Бен

Гереро схватили люди из рода ица, принадлежащего к племени майя, – и повели, как бычка, на веревке.

Спали индейские воины мало, приложив ухо к земле, чтобы не прозевать опасность. Изредка разогревали на горячих камнях кукурузные лепешки и закусывали красным перцем.

Трудно сказать, где они шли и сколько времени.

Сначала, кажется, берегом моря. Затем по бесконечным зарослям, по едва заметным тропам. Гереро помнил только пятна света и тьмы, мелькавшие в глазах, – то ли это солнечные блики на листве деревьев, то ли дни и ночи. Вероятно, ему подмешивали какой-то дурман в воду.

Сознание его прояснилось, когда они вышли на берег огромного пресноводного озера.

– Петен-Ица, – кивнул предводитель воинов, а затем указал копьем вдаль, где виднелся остров, – Тайясаль!

В общем Гереро понял, как и что называется.

Его усадили в длинную узкую лодку с навесом из пальмовых листьев.

Это была пирога, выдолбленная из цельного ствола, с нашивными тростниковыми бортами, промазанными смолой. Управляемая двумя гребцами, она быстро заскользила по тихой прозрачной воде.

Когда подошли к острову, Гереро увидел мальчика в соломенной шляпе, волочившего за собой на веревке небольшого крокодила.

«Эх, вот точно так же и меня притащили», – подумал он.

Хотя, наверное, воздержался бы от сравнений, если бы знал, что молодой крокодил – лакомство для здешних жителей.

Неподалеку стояли деревянные, обмазанные глиной, хижины-чосы с высокими крышами из пальмовых листьев. Это были окраины города Тайясаля.

Дальше начиналась мощеная дорога, по краям которой поднимались белокаменные дома.

Встречались полуголые люди в набедренных повязках. И другие – в белых одеждах, расшитых узорами, в широкополых шляпах, в сандалиях на каблуках.

Там и сям виднелись огороды и фруктовые сады. Здесь взращивали кукурузу в обнимку с фасолью и тыквами. Сорго и манго. Грейпфруты, кокосы и бананы. Инжир и финики. Гуайяву и папайю. Лавровые, каучуковые и красные деревья. Да чего тут только не росло?! Казалось, все само лезло из земли поближе к солнцу. Даже рамон – хлебное дерево.

В городе было шумно, как в любом месте, где собирается много людей и животных.

Перекрикивая друг друга, торговцы предлагали разноцветные перья и камни, сушеную рыбу и кабанчиков, кукурузные лепешки и цветные покрывала, одежду, кораллы, морские раковины и много, неизвестного Гереро, – ни по виду, ни по назначению.

У него голова кружилась от гула, а возможно, от каких-то редких ароматов и пряностей.

«Может, это опять сон, – раздумывал он. – Впрочем, весьма любопытный. Даже если меня здесь зарежут или повесят, будет на что поглядеть перед смертью».

Как большинство людей на этом свете, Гереро не понимал своей жизни. Куда-то его влекло, чего-то ему хотелось. А почему, собственно, того, а не этого – он бы не ответил.

Но, в отличие от многих, Гереро радовался всему, что с ним происходило, и в каждом прожитом дне находил свою прелесть. Как говорится, и в ненастье для него проглядывало солнце. Он был, что называется, – легким человеком. И потому часто даже беды оборачивались для него благополучием.

Так есть деревья, которые от удара молний не расщепляются, не сохнут, а, напротив, вобрав небесную силу, становятся ветвистей и зеленеют пуще прежнего.

Косой взгляд, прямые мысли

Их

Дорога вывела на площадь, окруженную дворцами и высокими пирамидами с деревянными храмами на вершинах.

Оштукатуренные стены были расписаны красными ягуарами и черными крылатыми змеями, а по камню украшены богатой резьбой. Страшные лупоглазые и клыкастые морды глядели с каждого карниза.

Гереро затащили во внутренний тенистый двор и поставили перед человеком, умостившимся с ногами на красном табурете. На плечах его лежала темно-бурая с белыми подпалинами шкура тапира.

Совиное лицо под высоким меховым колпаком казалось сонным, а черные глаза сильно косили. Невозможно понять, куда именно. Во всяком случае, далеко в сторону, мимо Гереро.

Конечно, этот пленник, опаленный пятью солнцами в море, облепленный водорослями, производил неважное впечатление.

А жрец Эцнаб хорошо знал, что благоразумнее не глядеть на таких прямо. От них легко, как блохи, перескакивают злые, необузданные духи.

Похожие люди не раз приплывали с восточных островов. Совсем дикие, голые, без юбок, кровожадные людоеды! Правда, безбородые, как и все здешние племена…

На миг глаза жреца воткнулись, как отточенные кремниевые наконечники, в лицо Гереро. А ближайший воин дернул его за бороду, проверяя, не морская ли это мочалка, вроде накладного украшения.

– Кретино! – воскликнул Гереро, стараясь пнуть воина. – Идиота!

И этого оказалось достаточно, чтобы жрец Эцнаб узнал голос, который слышал в храме на берегу моря.

– В помещение стражников! – распорядился он.

Гереро завели в маленькую сводчатую комнату, где на четырех камнях покоились длинные шесты, связанные корой. Похоже, что койка. Он улегся, пытаясь задуматься о будущем, в котором вроде бы не намечалось ничего хорошего, но сразу мирно заснул.

А Эцнаб отправился через площадь, во дворец правителя, и был угрюм по дороге.

«Пришельцы! – думал он. – Мы сдерживали их так долго, как могли. Почти двадцать лет прошло с тех пор, как их первые пироги достигли островов, отделяющих море от бесконечного океана! И до сих пор наша земля не открывалась им».

Сняв колпак, Эцнаб потер ладонью свой вытянутый в виде мотыги череп и услыхал слова правителя Канека.

«Уже скоро нашествие, и его не предотвратить! Эти люди принесут много бед и горя! – звучало в голове. – Не лучше ли каждого из них бросить на жертвенный камень?»

«Цаколь-Битоль говорит о другом», – отвечал жрец, проходя в дворцовые двери.

Представ перед Канеком, он поклонился и добавил вслух:

– Не будем убивать первых из них. Сделаем союзниками. Таково веление владыки Двойственности.

– Пожалуй, ты прав, – согласился правитель. – Через три туна малое сорок пятое колесо прокатится ровно половину своего пути. Начнется время Обновления. Пора освежить и кровь нашего народа.

Так быстро, без проволочек, пока Рыжебородый безмятежно спал, определилась его судьба.

Жрец Эцнаб и Гереро на удивление быстро начали понимать друг друга.

Прислушиваясь к висящей на груди раковине, будто именно она переводила с языка на язык, Эцнаб кивал, перебирал в воздухе пальцами. В конце концов, сумел каким-то образом втолковать, что послал воинов в бухту Тулума, поскольку предвидел, – двое людей выйдут на берег из моря.

– Где же второй? – спросил он.

Гереро пожал плечами.

– О, там ему несладко придется! – заметил жрец.

Во всяком случае, именно так уяснил для себя Гереро его певучую, почти без согласных, вроде дельфиньего щебетания, речь.

– Кальи ин ийольо! – улыбался Эцнаб. – Я вижу – добро находится в твоем сердце…

Особенно живо пошел разговор, когда принесли кувшин крепкой браги из кактуса магея, настоянной на растении оклатли. Брага была могущественная, но проясняющая голову.

– Это пульке! Напиток жизни! В нем танцует бог опьянения – кролик Ламат, – подливал Эцнаб, и они закусывали плодами гуайявы, напоминавшими яблоки с виду и грушу по вкусу, а еще жареными листьями кактуса нопаля.