Беверли-Хиллз - Бут Пат - Страница 38

Кроме того, все это случилось так неожиданно. Еще когда старик позвонил Роберту и спросил разрешения заглянуть к нему на пару минут и опрокинуть по стаканчику, голос у него был странный. Но кто мог подумать, что он притащит с собой мешок своих проблем и начнет выворачивать свою душу наизнанку? Вот поэтому Роберт раздраженно покашливал, вертел шеей, нервно закидывал ногу на ногу, перекладывал одну на другую и молил бога, чтобы этот бурный поток сентиментальных словоизлияний поскорее иссяк.

Поникший Франсиско Ливингстон ссутулился в кресле напротив и безуспешно пытался хоть как-то сдерживать свои эмоции. Глаза его, и так мутные, подернулись пеленой, и капли стекали по лицу, напоминающему горный склон после схода лавины. Оно все было влажным и каким-то скособоченным, как будто одна сторона была парализована, а другая корчилась в судорогах.

Он поставил трость между ног и цеплялся обеими руками за серебряный набалдашник с такой силой, словно это единственная подпорка, удерживающая все здание его жизни от разрушения. Речь его была сбивчивой, невнятной и покаянной.

– Я сделал… непростительную глупость… или ошибку, – начал он исповедоваться.

Роберт потер переносицу своего знаменитого на весь мир носа, сделал глоток из большого бокала с любимым коктейлем «Сленфидиш» и приготовился выслушивать и страдать, умоляя небеса, чтобы исповедь продолжалась недолго.

– Могу я предложить тебе стаканчик «Арманьяка»? У меня есть бутылка 1848 года. Выпей и воспрянь духом! – предложил он с нарочитой бодростью.

Ливингстон сделал неопределенный жест, непонятно, соглашаясь или нет, ибо мысли его были далеки от столь материальной вещи, как выдержанный коньяк.

– Боюсь, Роберт, я не найду подходящих слов, чтобы сказать тебе это… Я собираюсь… я должен расторгнуть наше соглашение…

– О каком соглашении идет речь? – Голос Роберта был, как всегда, бархатисто мягок, но в то же время тверд, как шеффилдская сталь. У них с Франсиско было только одно соглашение. – Что ты подразумеваешь?

– Отель, Роберт. Я не могу продать его тебе… Я должен продать его Плутарху и Киркегард… У меня нет выбора.

Роберт сразу почувствовал, что температура его тела упала до точки замерзания. Арктический холод мгновенно распространился от сердца и до конечностей. Забыты были все его проблемы, столь важные ранее, осталась только одна.

– Мы заключили сделку, Франсиско.

Теперь со стариком заговорил не человек, а ледяная статуя. Да, действительно, сделка была заключена. В Голливуде принято относиться к заключенной сделке как к святыне. И тоном своим Роберт напоминал именно об этом.

– Да, конечно, мы договорились на словах, но я хотел… чтобы ты… освободил меня от нашей прежней договоренности. Ты должен пойти мне навстречу…

Роберт стремительно вскочил.

– Какого дьявола ты завел этот разговор, Франсиско? Что за вздор ты несешь?! Сделка есть сделка. Уж тебе ли не знать это правило? И ты всегда его соблюдал, насколько я знаю, и слыл порядочным человеком.

– С этим покончено, Роберт… И с моей репутацией, и с нашей сделкой. Я не могу продать «Сансет-отель» тебе. Клянусь богом, я этого очень хотел. Но произошло нечто страшное, и все по моей вине. Меня отдадут под суд, если я не выполню их требования.

Роберт прошелся по комнате, пытаясь хоть как-то успокоиться. Он давно научился одерживать победы над вспышками своего гнева. И сейчас раздражение постепенно уходило, словно вода в сливное отверстие ванны. Место его тут же занимала усиленная работа мозга. Действительность обычно не такова, какой кажется поначалу. И очень редко люди выкладывают всю правду, а еще реже отдают себе отчет, что есть правда, а что лишь иллюзия.

Роберт положил руку на плечо несчастного старика в знак солидарности и сочувствия к его беде.

– Расскажи, что случилось. Расскажи все подробно.

Роберт был мягок, но настойчив. Впрочем, кое о чем он уже догадывался. Старикан был падок на девочек. Но насколько юных? Возможно, уж чересчур молоденьких. И кто-то, прознав о его пристрастиях, подсунул ему вожделенный предмет. Кто-то, кому до смерти хочется заграбастать «Сансет-отель», уже обещанный ему, Роберту, и кто не постесняется применить любые средства. Каролин Киркегард и шантаж так же неотделимы друг от друга, как белужья икра и «Столичная».

Луч света прорвался сквозь грозовые тучи, все стало ясно, и мозг Роберта заработал со скоростью компьютера. В очередной раз он скрестил шпаги с Каролин, и еще неизвестно, кто станет победителем в этом поединке.

– Она позвонила в дверь прошлым вечером… – Ливингстон сделал паузу. – Роберт, пожалуй, я не откажусь от рюмки коньяку.

Роберт в задумчивости прошагал до бара, налил щедрую порцию «Арманьяка» в большой бокал из тонкого стекла. Он слегка покачал бокал, чтобы благородного цвета коричневатая жидкость омыла стенки, проделал это дважды, трижды и, вернувшись на прежнее место, протянул его Франсиско.

– Я не могу тебе описать, как она прекрасна. В своей жизни я не встречал девочки совершенней…

– И сколько ей лет, Франсиско?

– О чем ты?.. О, да… Сколько ей лет? Боюсь, что твой интерес понятен. Конечно, она – наживка для судебных крыс. Ей всего пятнадцать.

– А ты не знаешь, кто она? И откуда явилась? Она вот так просто материализовалась из воздуха и позвонила в твою дверь?

– Да, да. Я знаю, что это безумие. Я и сейчас безумен. Я сошел с ума, услышав ее крик… Она была девственницей… В моем-то возрасте я лишил девочку невинности… Ты, надеюсь, меня поймешь, какой удар я испытал. Но она была так соблазнительна и скинула с себя всю одежду, прежде чем я вымолвил хоть слово…

Роберт задумался. В Голливуде сплошь и рядом происходят подобные подставки, но Франсиско, при своем многолетнем опыте, никак не мог попасться на примитивную наживку. Несмотря на свой возраст, он был еще в здравом уме и слыл не «насильником», а «ухажером». Причем бережно поддерживал эту репутацию. Вероятно, девочка представляла собой какую-то сверхсоблазнительную штучку. Иначе Франсиско не попался бы на нее, чтобы потом изваляться в грязи.

Франсиско все говорил и говорил, оправдываясь, а Роберт ждал, когда раскроется имя девчонки, а об именах заговорщиков, что стояли за ней, он уже догадался.

– Я бы и не верил, что такой момент наступит в моей жизни, а ведь мне уже за восемьдесят. Но там было еще что-то… я так и не разобрался. Она лопотала какую-то чепуху о том, что мы уже были женаты в ином мире, и там наш брак не завершился тогда как положено…

– Но в нашем мире ты ее все же трахнул? – со злой иронией уточнил Роберт.

– Да. Не знаю даже, как мне это удалось, – покаянно ответил Франсиско.

– И не спросил, сколько ей лет?

– А что мне оставалось делать? Она быстренько разделась, легла, что-то пробормотала о нашей великой любви и раздвинула ноги…

Роберт пожалел, что столь много отмерил Ливингстону своего драгоценного коньяка. Старикан заглотнул «Арманьяк», как простую воду, не ощущая ни вкуса, ни его букета, и только глаза Ливингстона отреагировали на его крепость, все больше набухая слезами.

Наконец он расстался с пустым бокалом, откашлялся и продолжал:

– Но в той чепухе, что она говорила, был какой-то смысл о наших прежних воплощениях… помнишь, Ширли Маклейн на этом свихнулась?

– Про эту чепуху поговорим потом. Свидетели были? – деловито осведомился Роберт.

– Вроде бы нет, но она же не невидимка. Кого-то поставили следить, как она подошла к моей двери, и черт знает что они могли сфотографировать…

Старик шмыгнул носом, совсем как провинившийся школьник.

– В коттедже тебя вряд ли бы сняли, а снаружи – это все безобидно. Девочка нажимает кнопку звонка. Ну и что? В чем проблема? Вы оба можете отрицать, что между вами что-то было. Купи ее, сунь этой маленькой сучке из прошлой жизни пачку современных «зеленых», и дело с концом…

– Не так все просто, Роберт. Они сделали фото внутри и сегодня прислали мне снимки. В моем «Сансет-отеле» такого еще не бывало, чтобы кого-то снимали в номерах, а тем более в коттедже. Мой мир рухнул раз и навсегда.