Дело о тонущем утенке - Гарднер Эрл Стенли - Страница 46

– Совершенно верно. Вы ведь взяли этого утенка с определенной целью, не так ли, мистер Эйдамс?

– Да, сэр.

– Вы хотели произвести с ним эксперимент?

– Да, сэр.

– Вы утверждаете, что не поехали на квартиру к Лесли Милтеру после того, как уехали с ранчо мистера Визерспуна?

– Я никогда не бывал на квартире Лесли Милтера и не знаю его.

– Готовы ли вы присягнуть, что утенок, которого офицер Хеггерти нашел на квартире у Милтера, не был тем самым утенком, которого вы взяли с собой у Визерспуна?

Прежде чем Эйдамс успел открыть рот, раздался ясный и твердый голос Лоис Визерспун:

– Он не сможет ответить на вопрос… Только я смогу это сделать… Если этот факт необходимо установить.

В зале снова поднялся шум. Судья Миханн постучал по столу, требуя тишины, и в то же время с любопытством поглядывал на девушку. Воспользовавшись ситуацией, Мейсон решительно перехватил инициативу:

– Я все равно собирался возразить против такого нелепого, неправомерного вопроса. Действительно, свидетель не может знать, является ли этот утенок тем самым, который был до этого у него, если, конечно, у данного утенка не было каких-то особых примет, отличающих его от других утят подобного возраста и такой же породы. Всем известно, что маленькие утята похожи друг на друга как две капли воды.

– Вы правы. Но ведь если свидетель этого не знает, он может так и заявить.

Лоис Визерспун снова вскочила на ноги.

– Боже мой, я же говорила, что он не может ответить на данный вопрос. Почему вы не спросите меня об этом?

На этот раз судья Миханн, не терпевший никаких отступлений от установленного порядка, рассердился.

– Призываю вас к порядку, – он невольно запнулся, – миссис Эйдамс, сядьте, если вы не желаете, чтобы вас вывели из зала суда за нарушение порядка.

– Но как вы не понимаете, ваша честь! Я же…

– Достаточно! – рявкнул судья. – Свидетелю был задан вопрос… Правда, я предпочел бы, чтобы окружной прокурор сформулировал его несколько иначе, ибо в таком виде он является, по справедливому замечанию защитника, неправомерным.

– Очень хорошо, ваша честь, – сказал Мейсон. – Извините меня, но я хотел бы просить суд указать окружному прокурору на недопустимость игнорирования важной улики по данному делу.

Коупленд вздрогнул от удивления и резко повернулся к Мейсону:

– О чем это вы толкуете, мистер Мейсон?

Мейсон, отвечая, был сама вежливость:

– Я имею в виду тот клочок бумаги, который был передан вам несколько минут назад и о котором вы умолчали.

– А что тут особенного?

– Но… это же улика!

Окружной прокурор обратился к судье:

– Ваша честь, заверяю вас, что это не улика. Это было всего лишь частное конфиденциальное сообщение, переданное мне кем-то из граждан, сидящих в зале.

– Кем? – строго спросил Мейсон.

– Не ваше дело! – резко отрезал Коупленд.

Судья Миханн нахмурился:

– Достаточно, джентльмены, вы переходите границы дозволенного. Суд по вашей вине никак не может установить даже подобие порядка. Миссис Эйдамс, будьте любезны, садитесь!

– Но, ваша честь…

– Садитесь и замолчите! У вас еще будет возможность высказаться.

– Хорошо, ваша честь, я подожду, – великодушно согласилась наконец-то Лоис.

Мейсон продолжал настаивать:

– Беру на себя смелость… напомнить вам, ваша честь, чтобы вы также дали указание окружному прокурору не уничтожать важное вещественное доказательство, а именно – полученную им из зала записку.

– На каком основании? – поинтересовался судья Миханн. – Я склонен согласиться с окружным прокурором и считать, что он получил лишь конфиденциальное сообщение.

– Лично я продолжаю утверждать, что это наиболее существенное вещественное доказательство. Давайте перечислим людей, которые знали, что Марвин Эйдамс показывал эксперимент с тонущим утенком, ибо эту записку мог написать только человек, присутствовавший при эксперименте. Как я полагаю, он советует окружному прокурору вызвать миссис Бурр в качестве свидетельницы по этому поводу… Обвиняемый не знал об эксперименте, да и не мог написать эту записку. Миссис Бурр ее не писала. Лоис Визерспун – тоже. Очевидно, что и Марвин Эйдамс не писал ее. И, однако же, она была написана лицом, знавшим, где, когда и как был произведен эксперимент! Поэтому суд должен со мной согласиться, что эта записка – в высшей степени важная улика.

Коупленд возразил:

– С разрешения суда я хочу сказать, что и прокуратура и полиция очень часто получают анонимные послания, содержащие различную полезную информацию. Если… если мы не будем соблюдать конфиденциальность, мы лишимся в дальнейшем подобной неофициальной помощи.

Мейсон отреагировал на это по-своему:

– Я думаю, время приближается к полуденному перерыву. Мы обсудим данный вопрос вместе с окружным прокурором спокойно и не в ходе заседания. Возможно, я сумею убедить вас, что данная записка является ценнейшей уликой.

Судья, однако, не поддержал Мейсона.

– Пока я не вижу основания для того, чтобы окружной прокурор представил для всеобщего рассмотрения данную записку, ибо он прав, считая ее конфиденциальной.

– Благодарю вас, ваша честь, – обрадовался Коупленд.

– С другой стороны, – продолжал судья, – поскольку все же не исключено, что записка действительно может оказаться важным свидетельством по делу, ее следует сохранить.

Коупленд с достоинством заверил:

– Я и не собирался ее уничтожать, ваша честь.

– А мне показалось, что окружной прокурор успел ее скомкать и собирался выбросить, – заметил Мейсон.

Коупленд огрызнулся:

– Это не первая ваша ошибка на этом процессе.

Мейсон спокойно парировал:

– Поскольку я являюсь всего лишь частным лицом, не облеченным властью, мои ошибки не таят в себе какой-либо угрозы невиновным лицам.

– Достаточно, джентльмены! – распорядился судья. – Суд объявляет перерыв до двух часов… Я прошу советников собраться у меня в кабинете в половине второго. Прошу окружного прокурора не уничтожать полученную им записку до тех пор, пока мы не придем к согласию по всем вопросам. Итак, перерыв!

Перри Мейсон лукаво взглянул на Деллу Стрит, выходившую из зала, и воскликнул:

– Черт возьми, вот это была работенка!

– Вы хотите сказать, что специально затягивали заседание?

– И еще как затягивал! Я боролся за каждую минуту. Эта дуреха, Лоис Визерспун, собиралась все выложить прямо здесь.

– После перерыва все равно это сделает… Я не знаю, чего в ней больше – честности… или упрямства?

– Желания поступить по-своему, разумеется. Ее никак не переубедишь.

– Ну и как же вы решили поступить?

Мейсон подмигнул:

– У меня впереди целых два часа. За это время я обдумаю, как мне действовать, или же… Или же закончу дело, разумеется!

Они увидели Лоис Визерспун, энергично протискивающуюся сквозь толпу к ним. Еще издали она закричала:

– Это очень-очень умно, мистер Мейсон, но это меня все равно не остановит!

– Хорошо, только обещайте мне ничего не говорить до двух часов.

– Я хочу все рассказать Марвину.

– Когда?

– Прямо сейчас.

– Для чего? Чтобы эти два часа он не находил себе места? Успеете рассказать непосредственно перед тем, как ему надо будет снова давать свидетельские показания. Для вас же это ничего не меняет.

– Нет, я расскажу ему немедленно.

– Что ты мне расскажешь? – спросил появившийся вдруг у нее за спиной Марвин Эйдамс, нежно беря ее под руку.

В это мгновение к ним подошел бейлиф.

– Джон Визерспун желает поговорить с вами, мистер Мейсон. И он также хотел бы видеть свою дочь и, – тут бейлиф во весь рот улыбнулся, – своего молодого зятя.

Мейсон обратился к Эйдамсу:

– Сейчас самое время пойти к нему и все объяснить. Передайте ему, что сейчас я занят, но непременно увижусь с ним до того, как начнется вечернее заседание. Пусть не волнуется. Пока все идет прекрасно, если только дело не испортит ваша жена.