Если влюбишься – молчи! - Лубенец Светлана - Страница 23

– Может быть, это всего лишь совпадение?

– Какое же тут может быть совпадение? – не поняла Оксана. – Жабика и нарочно не придумаешь…

– Да я про другое… Может быть, ваша с Сашкой история сама по себе, а шантаж и золото – история совсем другая?

– Нет, Анжела! Про Юлькин грех со словарями никто, кроме Сашки, знать не мог. Никто из нашего класса в дом к Акимушкиным больше не ходит.

– С какими еще словарями?

– О-о-ой! – протянула расстроившаяся Оксана и закусила губу, поняв, что проболталась.

– Колись, Ксанка! Все равно уже начала! Не бойся, никому не выдам. Юлька мне подруга, и я хочу знать, за что та сволочь могла так мстить ангелоподобной Акимушкиной. Мне это обязательно надо знать, понимаешь? Потому что, если он и к ней… с этим… я его задушу собственными руками! – лицо Решетиловой побелело от гнева.

– Знаешь, Анжела, я рада, что ты так близко к сердцу принимаешь Юлькины проблемы, потому что, честно говоря, не думала, что ты к нам с ней так хорошо относишься. Ладно, я расскажу тебе, что с Юлькой приключилось, тем более, что это не такой уж великий грех. – И Оксана рассказала Анжеле про испорченные словари.

– Ничего не понимаю, – мотнула головой Анжела. – Откуда он узнал? Зачем Юлька ему рассказала? Чем он ее взял? Вот дурища! Сказала бы нам! Набрали бы денег!

– Она ему ничего не рассказывала, но эти дурацкие словари у нее в комнате лежали под стопкой газет. Ума не хватило уничтожить следы своего преступления. Там Сашка и мог их увидеть.

– Сашка?

– Ну да!

– Если так, то мы с тобой тоже могли бы их увидеть, но почему-то не увидели!

– Может, мы их и видели, только внимания не обратили. А Семенова не зря Книжным Червем зовут. Он от книг, да еще таких толстых, как энциклопедия, сам не свой. Заинтересовался наверняка.

– Да, похоже, что это не он… – пробормотала Решетилова.

– Ну, как же не он, когда он! Я тебе битый час вдалбливаю! Какая ты непонятливая! Больше некому!

– Ну и сволочь же тогда этот ваш… Жабик! В любовь с Юлькой играл, а сам…

– Я с тобой согласна, что хорошего во всей этой истории мало. Более того, в ней вообще все отвратительно, но… Знаешь, Анжелка, мне кажется, что, несмотря на этот кошмар, Сашка Юльку все-таки любит. Да и Юлька его тоже, потому из шока никак и не выйдет. Страдает, плачет. Но, мне кажется, она его простит. Мы еще через несколько лет на их свадьбе погуляем, вот увидишь!

– Никогда бы такого не простила, – жестко заключила Анжела.

Леня Пивоваров долго караулил Феклистова, чтобы он остался один без своего приятеля Кирилла Сергеева. После «пары», которую Сергеев получил за контрольную по математике, Надежда Ивановна оставила его после уроков ее переписывать, и Лене наконец удалось встретиться с Димкой один на один.

– Димас! – Леня догнал Феклистова почти у самого его дома. – У меня к тебе пара вопросов.

Димка внимательно посмотрел на Леню, ожидая продолжения разговора, и тот спросил:

– Скажи, пожалуйста, как ты относишься к Доренко?

Феклистов замер на месте и глянул на Пивоварова такими дикими глазами, что стало ясно: Леня попал в самую десятку, в самое яблочко.

– И давно ты на него батрачишь? – спросил он.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – выдавил из себя Феклистов.

– Все ты понимаешь. На чем он тебя подловил?

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – продолжал упорствовать Димка.

– Брось, Димас! Я хочу тебе помочь. Нам еще больше полугода до выпуска из девятого вместе учиться. Неужели ты собираешься все это время перед Борькой прогибаться? Свихнуться же можно и дойти до суицидных настроений!

Феклистов смотрел в сторону, нервно теребил замочек «молнии» на куртке и молчал.

– Хочешь, я скажу, что ты для него делаешь? – спросил Леня и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Ты решаешь ему контрольные по математике, а, может быть, еще и «домашки» за него делаешь! Я угадал?

Феклистов кивнул, по-прежнему не глядя на Леню.

– Но почему, Димка? Чем он тебя прижал, не понимаю. Ты же нормальный парень!

Феклистов наконец повернул лицо к Пивоварову и нехотя сказал:

– Этим и прижал… тем, что я нормальный и на подлость неспособный. Он все очень хорошо рассчитал.

– Расскажи, Димка, – попросил Леня. – Догадываюсь, что это не очень приятно, но… Понимаешь, надо с этим кончать, потому что… ну, словом, ты не один… пострадавший…

– Не может быть! – ужаснулся Феклистов.

– Оказывается, может. Так что рассказывай, я никому не скажу, честное слово.

– Дело в том, – все-таки не очень уверенно начал рассказывать Феклистов, – что не так давно Надежда Ивановна со мной прорабатывала задания городского тура олимпиады по математике. Узнала откуда-то… Я не хотел! Ты мне веришь?! – Димка заглянул Лене в глаза, и тот тут же утвердительно кивнул. – Я бы мог это все сам решить, но не хотел ее обидеть. Ей казалось, что она для меня такую жертву приносит… на сделку с собственной совестью идет…

– А Доренко случайно об этом узнал?

– Не случайно. Многие были тогда в классе. Надежда Ивановна не скрывала. Ей казалось, что мы все свои люди, ну… вроде… как одна семья. Все заодно. Глупо, конечно, так думать, но она же всех нас любит…

– Ты это понимаешь? – удивился Леня.

– Еще бы! Она же на все для нас готова… вот даже с этими олимпиадными заданиями…

– А Борька?

– А Доренко сказал, что донесет на меня в Олимпиадную комиссию.

– И ты испугался?

– Нет…

– Потому и синяк?

– Да…

– Больше синяка не хотелось?

– Не в том дело. Когда он понял, что меня не слишком волнует олимпиада с синяком, тогда…

– Что тогда?

– Тогда он сказал, что донесет на Надежду Ивановну в РОНО или куда-то повыше. Я не очень понял.

– Ясно! Отморозок!

– Я? – Феклистов вздрогнул.

– Да не ты, – усмехнулся Леня, – Доренко, конечно!

– А-а-а… Да… Понимаешь, он ведь думал, что Надежда для себя это делала, чтобы ее хвалили за то, что она олимпиадного победителя подготовила. По себе мерил, понимаешь?

– Понимаю.

– А она – для меня… Думала, что это мне как-то в жизни пригодится. И теперь, Леня, я совершенно не знаю, как лучше себя повести, чтобы ей не навредить.

– Вот что, Димас, ты пока виду не подавай, что в чем-то там засомневался: решай ему задачки как ни в чем не бывало. Клянусь, я придумаю, как этого гада обезвредить. Недолго уж теперь осталось, потерпи.

Леня подмигнул Феклистову и повернул к дому Гии Сохадзе.

Глава XVIII

«Я мог бы и Швейцарский банк ограбить…»

– Колись, Гийка, – начал Пивоваров, когда Сохадзе провел его в свою комнату, – зачем ты спер у Эммы зарплату?

Смуглое, оливковое лицо Сохадзе стало бледно-фиолетовым.

– Он все-таки рассказал, гад! – сквозь зубы проговорил Гия. – И что Эмма?

– Она не знает.

– Да ну? Этого не может быть!

– Может. У нас завтра как раз первым уроком биология – увидишь, что она не в курсе.

– Я не собираюсь больше идти на биологию, – Сохадзе сел на диван, положил ногу на ногу и стал ритмично покачивать носком в мягкой домашней тапочке вверх-вниз, вверх-вниз.

– Я клянусь тебе, что Эмма ничего не знает!

– Не клянись зря! Если уж ты знаешь, то ей он должен был рассказать в первую очередь.

– Понимаешь, это ему не нужно. На самом деле Жабик просто хотел помучить нас за то свинство в лагере. Помнишь?

– Что еще за Жабик? – лицо Сохадзе стало из фиолетового голубоватым. – Погоди-погоди… что-то такое припоминаю… Жабик… Это маленький такой, ластоногий, в очках?

– Ну да! Вспомнил?

– Вспомнил. Но при чем тут тот Жабик? Мне и раньше-то до него не было никакого дела, а сейчас и подавно!

– Ты же сожрал его посылку тогда!

– Сожрал посылку?

– Ага, с коржиками, которые его мать прислала.

– Да? – пожал плечами Гия. – Вообще-то, очень даже может быть. Что-то такое припоминаю. Мы еще его компоты по очереди пили. Из сухофруктов. Дрянь такая, а мы за эти стаканы чуть ли не дрались, дураки. Но тогда, Леня, все над ним издевались. Я, наверно, исключением не был. Впрочем, как и ты, а?