Люби меня, как я тебя - Лубенец Светлана - Страница 10

– Этого из Рябы, к сожалению, вытрясти не удалось. Думаю, что он и не знает. Но даже и то, что мы от него услышали, тоже очень важно, ведь правда?

– Наверняка ему нравится Любимова, – сказала Таня, и ей очень захотелось, чтобы подружка как можно скорее опровергла ее слова, что та и поспешила сделать:

– Не думаю. Слишком уж она примитивная. В общем, Таня, Антуан, считай, в твоих руках, а потому теперь можно обсудить еще один очень важный вопрос.

– Какой?

– Например, такой: отдала ли ты анкету Комиссарову?

– Отдала.

– А он?

– А он вообще-то не хотел брать.

– Почему?

– Сказал, что все наши девчоночьи примочки ему совершенно не интересны.

– А ты?

– А я попросила, чтобы он все-таки взял, потому что может найти там нечто для себя интересное.

– Ну и? – Лена нетерпеливо заерзала на стуле. – Неужели нельзя сразу рассказать? Почему из тебя все клещами надо вытаскивать?

– Потому что рассказывать больше нечего. Анкету он еще не вернул. Ты лучше скажи, как у тебя дела с автобусной остановкой?

– Тоже никак, – тяжело вздохнула Лена. – Я все выхожу, выхожу, а его нет.

– Неужели так ни разу его и не встретила?

– Один раз встретила, только он был с Генкой Рябой и на меня не обратил никакого внимания.

– Это ничего, Лен. Он просто тогда еще не читал в анкете про остановку, а когда прочитает, то наверняка будет вести себя иначе, – очень убедительно сказала Таня.

Венька

Венька решил написать Винту письмо.

Он писал в нем все как есть: что Пашка наверняка сам виноват, но что ему, Веньке, его все-таки жалко, потому что нос – он ведь на самом видном месте, а сломанная рука, наверное, здорово болит. Венька пожелал Винту скорейшего выздоровления и посоветовал больше не попадать в ситуации, когда ломаются кости.

Венька понимал, что отдавать письмо Кире Геннадьевне не стоит, а то одноклассники опять его неправильно поймут. Он вовсе не самый сознательный и сочувствующий. Он просто очень хорошо знает, как тяжело быть одному, когда, как говорится, стакан воды некому подать. Конечно, мамаша Винта все ему подаст, но это совсем не то же самое, когда какой-нибудь пустяк подаст друг. Венька решил съездить к Пашке самостоятельно. В палату его скорее всего не пустят, но письмо обязательно передадут.

В школьном буфете Венька купил пару булочек с ореховой начинкой. Они маленькие, но очень вкусные. Ради такого случая можно даже пожертвовать папиной ручкой. Кто еще Винту такую принесет? Никто! А Винт, как поправит руку, будет писать и радоваться.

Когда Венька вышел на остановке «Городская больница», то совершенно растерялся. Больница занимала целый квартал и состояла из множества разноэтажных корпусов. Куда идти? Где находится Винт? Венька, наверное, так бы и уехал ни с чем, если бы случайно не наткнулся на винтуевскую мамашу. Она очень удивилась, увидев Веньку, но зато подробно и обстоятельно объяснила, как найти Пашку. Оказывается, в палаты пускали всех подряд, и письмо было ни к чему. Венька смял его, засунул в карман и пошел по узкой тропинке к двенадцатому корпусу.

Винт здорово обрадовался Веньке и долго представлял его ребятам в палате:

– Глядите! Это Венька! Из моего класса! Ко мне пришел! Друг!

Венька никогда не был другом Винта. Более того, он подозревал, что друзей у Пашки вообще не было, как, впрочем, и у него самого. Друг – это такое… такое… что не у каждого бывает. Ну ладно, пусть ребята в палате думают, что у Винта друг Венька, а у Веньки – Винт.

– Ну, как в школе? – спросил Пашка, усаживая Веньку на кровать.

– Нормально, – ответил Венька и протянул Винту пакетик с двумя булочками и папиной ручкой, оплетенной блестящей синей проволокой. – Это тебе передача… – Венька запнулся, помолчал немного, а потом почему-то добавил: – от класса…

– Вот здорово! – обрадовался Пашка. – Я наши булочки из буфета, знаешь, как люблю! Вы прямо угадали, что мне больше всего нравится. Вот что значит – друзья! – сказал он так громко, чтобы это слышали абсолютно все в палате, засунул в рот сразу полбулочки и взялся за ручку. – Ручечка! Клевая! Ну, спасибо! Жаль, что писать буду еще не скоро. – И он слегка качнул загипсованной рукой.

– Болит? – спросил Венька.

– Не очень. Терпимо.

– А нос?

Пашка левой рукой потрогал ленту пластыря на лице и сказал:

– Честно говоря, нос больше. Может, потому, что на нем гипса нету, как ты думаешь?

Венька не знал, почему нос болит больше, поэтому сказал про другое:

– Антуана поставят на учет в детскую комнату милиции.

– Да ну? – изумился Пашка. – За что?

– Как это за что? За твои нос и руку.

– Не может быть… – растерялся Пашка. – Я же сам виноват…

Венька удивился, что Винт, оказывается, все правильно понимает, и пояснил:

– Твои родители на него заявление в милицию написали.

– Ну, дают! А мне ни гу-гу! – разозлился Пашка. – Мама только что здесь была. Все «тю-тю-тю», Пашенька, «сю-сю-сю», а про это ни слова. Ну, ничего, Венька, она завтра придет, так я ей задам жару! Скажи Антуану, что все обойдется: заберут они свое заявление, как миленькие!

Венька подумал, что сегодня выдался очень хороший день. Не зря он навестил Винта. Глядишь, у Антуана все обойдется! Да и Пашка приятно удивил. Может, он вовсе не такой гад, каким прикидывается.

Венька еще немного посидел в палате, потом они с Пашкой побродили по коридорам больницы. Когда Венька уходил, Винт, заглядывая ему в глаза, спросил:

– Еще придешь?

– Не знаю, – честно сказал Венька. – Завтра у мамы день рождения, а потом, на выходные, мы всей семьей к бабушке уезжаем.

– Так ты после выходных приходи…

– Я постараюсь, – пообещал Венька и пошел к выходу.

Венька стер с доски, взял свою сумку с парты и хотел выйти из класса, но заметил лежащую на Аллочкиной парте толстую тетрадку с Леонардо Ди Каприо на обложке. Конечно, Венька не удержался и раскрыл тетрадку, чтобы еще раз полюбоваться на ровненькие кругленькие буковки, которыми умела писать только одна Аллочка. Тетрадь оказалась анкетой, но не Аллочкиной, а Таньки Осокиной. На первой странице, изрисованной цветами, бабочками и сердцами, Осокина приклеила свою фотографию. Под ней ядовито-зеленым маркером она вывела волнистыми буквами имя – Таня – и нарисовала птицу. Красивую, совсем не похожую на ту, которую Венька не так давно неудачно переделал в печально известный сук. На следующих страницах шли всем знакомые вопросы девчоночьих анкет.

Венька присел на стул и стал судорожно листать тетрадь, чтобы побыстрей добраться до Аллочкиных ответов. Вот! Вот они, ее кругленькие буковки… Та-а-ак! День рождения у нее, оказывается, через три дня. Здорово, что он об этом узнал! Телефон легко запоминается: в нем целых четыре «четверки». Любимый цвет – салатовый? Гадость какая… Что тут еще? Кошка Муся… пирожное «Буше»… «Титаник»… Бритни Спирс… Рикки Мартин… «Стрелки»… Ну и вкусы! А-а-а… Вот интересный вопрос: «Кого ты любишь?» Ну, конечно… Что же можно было там увидеть, кроме букв «А.К.»? Естественно, она любит Антуана Клюшева. Кого ж еще?

Венька знал об этом и раньше, но сейчас почему-то сильно разозлился – то ли на Аллочку, то ли на себя. Он вытащил из сумки резинку, слепленную из двух половинок: белая стирала карандашные записи, а синяя – следы шариковой ручки. Венька решительно повернул резинку синей стороной, аккуратно стер букву «А» и, подражая круглому Аллочкиному почерку, вывел в этом месте букву «В». Хорошо, что Аллочка написала только две буквы. С именем и фамилией целиком Венька не справился бы, а так было вовсе и не заметно, что в тетради что-то стерто и написано заново.

Он бросил анкету на прежнее место и пошел к выходу. В дверях Венька столкнулся с Аллочкой. Видимо, она вернулась за забытой тетрадкой. Венька испугался, что она тут же развернет анкету и немедленно уличит его в подделке документов, но Аллочка быстро засунула тетрадь в свой нарядный рюкзачок и выбежала из класса.