Бориска Прелукавый (Борис Годунов, Россия) - Арсеньева Елена - Страница 2

Конечно, бабою перекувыркнуться невозможно, однако можно попытаться сделаться ближним лицом государевой избранницы. Или, что еще лучше, самому подсунуть царю эту избранницу.

Но следующую жену, Анну Колтовскую, государь нашел себе сам – можно сказать, на обочине дороги подобрал: Анна шла во дворец с челобитной на опричника-притеснителя. Царь ее чуть конем не стоптал, поднял, увидел прекрасное лицо – и повез с собой во дворец.

Бориска ненавидел Анну Колтовскую за то, что черт ее принес так не вовремя. Ведь еще днем государь заговаривал о желании снова жениться, о грядущих смотринах невесты, и, помнится, Малюта и Борис тогда значительно переглянулись…

Оба не забывали ошеломляющий успех Марфы и те блага, которые посыпались на Малюту после сего замечательного сватовства. Годуновым тоже перепало немало. К несчастью, дело кончилось семипудовым пшиком. Но оба враз подумали об одном и том же: почему бы не попытать удачу вновь? Почему не поискать невесты в собственной семье? Конечно, младшая дочь Малюты, Катерина, только-только родилась, она еще в люльке качается и соску сосет, однако сестре Годунова Ирине скоро четырнадцать, и хоть на смотрины берут девиц с пятнадцати лет, всегда можно как-то исхитриться…

О, какие вспыхнули угарные мечты в голове Бориса! Сразу вспомнились все слухи о почти неограниченной власти, которой обладал Михаил Темрюкович, брат второй царицы. Сразу вообразил себя…

И напрасно, как выяснилось вскоре. Царь женился на Анне, потом погиб Малюта, и Бориска приуныл, сильно приуныл…

Раньше безвылазно сидевший в Александровой слободе, мозоливший глаза царю, он начал чаще наезжать в Москву, окончательно отстроил там себе дом и даже поизбавился от своей заносчивости, стал любезнее в общении, поняв, видимо, что само по себе внимание или невнимание государево еще не делает человека лучше или хуже. А может, просто искал себе новых союзников. Кто его, Бориску прелукавого, разберет!

Московское жилье Годунова находилось не столь уж далеко от Арбата, где проживал царский архиятер, то есть лекарь, Элоизиус Бомелиус (или Елисей Бомелий, дохтур Елисей, как его называли в Московии). Бомелий не любил Александрову слободу и при всяком удобном случае норовил уехать в столицу, чтобы привести в порядок свое жилище, пострадавшее при последнем пожаре и вдобавок изрядно заброшенное за время участия лекаря в недавнем Ливонском походе.

Бомелия в Москве боялись. Ходили слухи, будто он изготовляет лютые ядовитые зелья и подносит их тем, кто стал царю неугоден. Правда то или ложь, сказать никто не мог, однако слухи ходили, что было, то было. Если бы кто-то спросил самого Бомелия, он признался бы (разумеется, если бы захотел признаться!), что отравил одну только Кученей, Марью Темрюковну тож, вторую жену царскую, а вот первую, Анастасию, отравленную врагами государя, пытался спасти, но не смог, зато убийц помог обнаружить, за что пользовался великим доверием царя Ивана Васильевича и расположением его.

А между тем… А между тем опасные, темные слухи о Бомелии бродили по Москве не напрасно. Чутье народное не обманешь. Человек сей принадлежал к ордену иезуитов, и, поскольку орден этот в те времена пытался подчинить себе весь мир, а более всего – неуступчивую, загадочную Россию, Бомелий прибыл сюда с тайным поручением постепенно извести телесно и духовно, с ума свести русского государя. Втершись к нему в доверие, много лет опаивал он Ивана Васильевича тонкими зельями, порой доводящими его до приступов душевного и умственного расстройства, и теперь царь даже сам не знал, какие из ужасных, кровавых деяний своих сотворил он по своей буйной воле, а какие – по воле Бомелиевых зелий.

И вот с этим-то опасным человеком Борис Годунов сблизился.

Поскольку Бомелий был не только лекарь знатный, но и звездочет, астролог, очень веривший в звездные предсказания, он немедленно составил гороскоп Годунова. И впервые усомнился в правдивости того, что рисуют течения звезд. Уж слишком большие высоты сулили они царскому рынде, зятю Малюты Скуратова! Хотя… почему бы и нет? Годунов хорош собой, умен, расчетлив, у него прекрасно подвешен язык. Да, он в высшей степени себялюбив, так разве это недостаток? Все, что он ни делал, клонилось к его собственным интересам, собственному обогащению и возвышению.

Относительно недавно – два-три года тому назад – приближенный к царю, он уже усвоил все тонкости обхождения и сделался истинным царедворцем, который умеет терпеливо выжидать – и мгновенно ловить благоприятные минуты, надевать на себя личину всяческих добродетелей и проявлять крайнюю жестокость, почти суровость. Чтобы спасти себя, он пойдет на все, даже на преступление… С другой стороны, разве подобная характеристика не применима почти к каждому представителю рода человеческого? Годунов делал все, чтобы заступить на место любимца государева, освобожденное его кровожадным тестем.

«А вот хотелось бы знать, – подумал с внезапным, острым любопытством Бомелий, – если бы милому Бориске для достижения своей цели потребовалось сделаться вульгарным палачом, убийцей – он пошел бы на это?»

Вопрос был пустой, потому что звезды недвусмысленно сулили черноокому красавчику немалое пролитие невинной крови.

Привыкнув к непосредственности царя Ивана Васильевича, мгновенной смене его настроений, Бомелий почти с удовольствием понаблюдал бы за расчетливым Годуновым, который никогда не поддавался порывам, а действовал, всегда повинуясь рассудку. С удовольствием понаблюдал бы, вот именно… когда б не ощущение, что Годунов сам является в его дом наблюдать за ним.

Бомелий знал, что, прожив в России почти пятнадцать лет, он все-таки остался – и навеки останется! – для русских чужаком. Даже его венценосный пациент, не подозревавший о глубине своей зависимости от собственного лекаря, относится к нему с доверием – и одновременно с глубокой внутренней настороженностью. И вполне возможно, что именно для государя шпионит Борис, именно к нему бежит потом с Арбата, неся в клювике, словно пташка – ненасытному птенчику, новые сплетни о Бомелии: о том, с каким выражением тот обсуждал, например, царев брак с Анной Колтовской, что говорил о французском недоноске Генрихе Анжуйском, которого поганые ляхи предпочли великому государю московскому и выбрали себе королем. И нет ли у него еще каких-то новостей из-за границы…

Давно почуяв далеко не бескорыстный интерес к себе Годунова, Бомелий к каждому его визиту готовился загодя и всегда имел про запас любопытную новость, способную поразить воображение и царя, и его доносчика, а главное – отвлечь их внимание. Но он и предположить не мог, что именно в его доме Бориска встретится с Аннушкой Васильчиковой. С первого же взгляда почуял Годунов, что Анна Колтовская принесет ему горе, – так оно и вышло. И тоже с первого взгляда он ощутил, что встреча со второй Анной будет иметь в его жизни очень важное, может быть, даже судьбоносное значение.

Девушка эта – с огненно-рыжими волосами и слишком светлыми глазами – была дочерью русского ратника Васильчикова, умершего от ран, полученных еще при взятии Казани. Умерла и жена его, которую за ее рыжие волосы и недобрый взгляд числили в ведьмах. А сироту Аннушку приютили жители Болвановки, Иноземной слободы, которых когда-то Васильчиков спас от ворья. Теперь ее называли Анхен, она стала прислугою при постоялом дворе для заезжих иноземцев, который держали ее благодетели. Уродилась Анхен пронырливой да глазастой, ушки всегда держала на макушке, никогда не упускала возможности что-нибудь подсмотреть или подслушать. Язык немецкий она выучила сызмальства, а оттого очень многие секреты постояльцев становились ей ведомы.

И вот как-то раз подсмотрела она тайную встречу Бомелия с каким-то странным человеком, прибывшим издалека. Человек тот был тих и скромен, одет чуть ли не нищенски, однако влиятельный архиятер государев чуть ли не травой перед ним стелился, особенно когда тот показал ему свой перстень – тяжелый, золотой, с печаткою. На печатке был изображен щит, на нем – лебедь и змея. А до чего смешно гость с Бомелием разговаривал! Приезжий ему: «Ад майорем деи глориам!» Ну и герр Бомелий то же: «Ад майорем деи глориам!»