Любовные чары - Арсеньева Елена - Страница 37

– Только кинься на меня, и я подниму такой крик, что сюда мигом сбегутся люди! Они схватят вас – и тебя, и… твоего малыша!

При этих словах Флора бессильно опустила веки, словно признавая свое поражение, и ручейки слез медленно потекли из-под ресниц.

Марина смотрела на нее озадаченно… Нет, поистине, более загадочного места, чем Маккол-кастл, на всей земле не сыщешь. Бог послал тебе не дочь, а сына. Напротив, в таких случаях мать и отец только благодарят всевышнего. Отец? Но ведь отцом этого ребенка считается Джаспер. Интересно, а он-то знает истину, или добрая любовница морочит его так же, как всех остальных? Неужели и ему тоже, как и соседкам и всем гостям, она не позволяла брать младенчика на руки, отговариваясь пустыми предлогами? Алан, Элен… до чего похожи имена, похожи…

Марина даже зажмурилась от напряжения: какая-то мысль мелькнула в голове, но поймать ее не удалось. Что-то было связано для Марины с этим именем – Алан. Нет, не вспомнить!

– Отдайте мне ребенка, миледи, – тихонько всхлипнула Флора. – Это сыночек моей подруги, и ежели она до утра хватится малыша, то с ума сойдет, не увидевши его на месте.

– Ого! – сделала большие глаза Марина. – Стало быть, ты берешь малыша без спросу?! Ну и ну! Зачем же, позволь тебя спросить? Что за причуда – нарядить его черт-те как и пустить бегать перед замком? Просто ножки размять? Но самой-то зачем тащиться в такую даль? И не первый же раз – я этого «брауни» уже и прежде видела… Ну, ну, тихо, – обратилась она к малышу, вдруг снова захныкавшему: наверное, его обеспокоили угрожающие нотки в ее голосе. – Ну, ну, Алан, мой ма…

Голос ее прервался, и она замерла, уставившись на Флору, потрясенная воспоминанием, вдруг родившимся в сознании.

В это мгновение Флора с силой толкнула ее, одновременно выхватывая из рук ребенка. Не удержавшись на ногах, Марина опрокинулась навзничь, так ударившись о землю, что у нее дух занялся, и какое-то время она лежала недвижимо, слушая, как трещат кусты, сквозь которые слепо, безумно ломилась Флора.

И хотя очень скоро Марина обрела власть над своим телом, она все равно не могла шевельнуться, придавленная тяжестью догадки, вдруг обрушившейся на нее.

Впрочем, ей не нужна была Флора для того, чтобы задать свои вопросы и получить ответы, тем более что Флора, конечно, отказалась бы отвечать. Да ведь и так все ясно!

Марина лежала на спине, не чувствуя сырости, уставясь в сверкающий, всевидящий зрак луны, словно обретая в нем подтверждение своим догадкам.

Итак, начнем все сначала. Разумеется: не Элен, а Алан. Никаких двух детей, никакой Элен, названной якобы в память бывшей леди Маккол. Марина хмыкнула, издеваясь над собственной глупостью. Алан! Мальчик. Именно поэтому Флора никому не позволяла взять его на руки, и ей здорово удавалось морочить голову всем подряд. И Джасперу тоже? Или он с самого начала знал, что его любовница родила сына, и сознательно принимал участие в обмане? В двойном обмане: признав несуществующее отцовство и выдавая мальчика за девочку. Зачем?!

Ну, можно предположить, что вся эта затея – порождение затуманенного сознания Джаспера. Ведь он иногда бывает не в себе! А Флора ему покорна…

Да нет, Флора отнюдь не слабая, бессловесная рабыня. Тайну ребенка она стерегла самоотверженно, и кабы не сглупила, приведя Алана сюда погулять, поучаствовать в этом странном, одиночном маскараде, ничего не вышло бы наружу, Марине и в голову не взошло бы, что Элен – это Алан.

Алан, Алан… Красивое имя. И Марине оно уже откуда-то знакомо. Уже было такое: ночь, и темный комочек, резвящийся на лужайке, и женский голос, называющий имя – Алан. Только тогда светила луна…

Только тогда светила луна! И старческий голос умолял быть осторожнее – ради Алана. Умолял… Гвендолин!

Марина резко села. В реальности нынешней ночной схватки можно не сомневаться: синяки и ломоту во всем теле призраки не причиняют. Но каким образом прошлые видения столь точно могли совпадать с сегодняшней действительностью? Может быть, все-таки события той ночи были тоже реальны?

Несомненно, что Флора приводит сюда «брауни» не впервые. Сама Марина его видела трижды, и служанки о чем-то таком болтали. И еще неизвестно, сколько ночей он бегал, не замеченный никем… кроме той, кому его хотели показать.

Конечно, не ради какой-то безумной, необъяснимой прихоти приводила Флора крошечного ребенка ночью к замку и пускала его черт-те в каком виде бегать туда-сюда. Его должна была увидеть Гвендолин.

Да, да. Предположим, что события той ночи – явь. Что Гвендолин и впрямь была на некоторое время заточена в башне. И Флора решила скрасить одинокое заточение, показав ей сына.

О, разумеется! «Вспомни, чей он сын!» – сказала тогда Урсула. Значит, этой безумной даме известно куда больше, чем она признает. Не так уж, верно, и безумна Урсула. Во всяком случае, у нее хватило здравого смысла проникнуть в тайну Гвендолин, узнать, где содержат узницу, поддерживать ее, а потом, после необъяснимого исчезновения, мастерски отвести глаза Марине, которая задавала ненужные вопросы. Леди Элинор, которой вскрыли вены! Чушь, очень хитрая чушь. Наверняка Урсула знала, куда исчезла Гвендолин. Может быть, она сама помогла ей бежать? Хотя нет, нет. Тогда Флора знала бы о том, что Гвендолин пропала, и не привела бы сюда Алана нынче ночью. Неужели Флора до сих пор пребывает в уверенности, что Гвендолин ждет появления своего сына? Почему Урсула не предупредила ее?

А кстати, каким образом Урсула проникла в тайну Гвендолин? Может быть, и это скорее всего, ей сказал Джаспер. Брат и сестра, по всему видно, дружны, и уж наверняка после смерти Алистера Джаспер мог шепнуть Урсуле, что был свидетелем его тайного венчания…

У Марины вдруг перехватило дыхание.

О боже ты мой! Да ведь Гвендолин родила в монастыре не дочь. Она родила сына. Алана Маккола.

Лорда Алана Маккола!

Марина вскочила и ринулась в дом. Ее всю так и колотило от этих внезапно обрушившихся открытий, однако еще пуще дрожала она от холода. Земля сырая, да еще и стылая, а платье на спине совсем промокло. Надо переодеться, и поскорее. Сейчас совсем не время подхватывать простуду и лежать в постели. Надо еще раз пробраться в башню, откуда ее таким необычным способом вывел Макбет. Не может быть, чтобы там не осталось никаких следов пребывания Гвендолин. В прошлый раз Марина их просто не нашла. А теперь найдет.

Она прокралась в свою спальню, развела огонь в камине, содрала с себя отсыревшее платье и белье, нагрела простыню и закуталась в нее с головы до ног. Потом забралась в постель и свернулась в клубочек, подтянув колени к самому подбородку. Тело вскоре согрелось, но внутренний нетерпеливый озноб не утихал. Хотелось куда-то бежать, что-то делать, что-то узнавать, выспрашивать, высматривать. Хотелось, до смерти хотелось кому-нибудь рассказать о своем невероятном открытии… Но это уж никак, никак нельзя. И пуститься в башню прямо сейчас тоже нельзя. Ведь дверь снизу, из сада, по-прежнему надежно заперта, и единственный путь, которым можно туда попасть, – из комнаты Джаспера. Но не явишься ведь среди ночи в спальню холостого мужчины, пусть даже как бы и родственника, и не станешь впотьмах шариться по стенам! Что она ответит, если Джаспер проснется и поднимет шум? Мол, я ищу тайный ход в башню, где содержали и мучили тайную жену вашего племянника, мать юного лорда, которого вы со своей любовницей почему-то прячете от всего света, и сестрица ваша в том вам оказывает поддержку…

И вдруг настигла Марину такая мысль, что ее снова до костей пробрал озноб и все усилия угреться пошли прахом.

Если Гвендолин и в ту ночь, и прежде содержалась в башне, а потом ее тюремщики, чем-то встревоженные, убрали оттуда узницу, разумеется, они вели ее не через сад, не через нижнюю дверь! И едва ли по открытой галерее, через лестницы и главные коридоры, где всегда была опасность кого-то встретить, невзирая на ночное время. К тому же окно на галерею забито так давно, что гвозди вросли в раму. Оставался только один путь: через «кошачий лаз», которым Марину провел Макбет и которым она вышла… в комнату Джаспера.