Штамм «Андромеда». Человек-компьютер - Крайтон Майкл - Страница 62

Моррис вспомнил, как один яхтсмен с метастатической опухолью мозга захватил с собой полный набор инструментов для починки парусов, а женщина с тяжелым сердечным заболеванием не пожелала расстаться с коробкой теннисных мячей.

— Я понимаю, — сказал Моррис.

Бенсон улыбнулся.

Дженет Росс толкнула дверь с табличкой «Телекомп» и вошла. Внутри было пусто и тихо, только на экранах вспыхивали последовательности случайных чисел. Она налила себе кофе, затем заложила в компьютер карточку последнего психологического теста Бенсона.

Этот разработанный НПИО психологический тест входил в систему, которую Макферсон называл «обоюдоострым мыслительным процессом». В данном случае он подразумевал, что предположение о сходстве мозга с электронной вычислительной машиной может быть использовано двояким образом, в двух различных направлениях. С одной стороны, можно использовать компьютер для изучения мозга, для анализа его механизмов. С другой стороны, новые сведения об устройстве мозга дадут возможность создавать более совершенные компьютеры. Как любил повторять Макферсон: «Человеческий мозг — такая же модель компьютера, как сам компьютер — модель мозга».

В течение нескольких лет в НПИО специалисты по счетно-вычислительным машинам и нейробиологи работали вместе. В результате этого сотрудничества появились «Форма Кыо», программы типа «Джордж» и «Марта», а также новые психохирургические методики и новый психологический тест. Он был относительно прост и требовал прямых ответов, которые затем проходили сложную математическую обработку.

Дженет смотрела на экран, где появлялись ряды чисел.

Дженет не обращала на них внимания — эти вычисления были «черновиком», промежуточными этапами, которые должны были привести к окончательному результату. Росс улыбнулась, представляя себе, как бы Герхард объяснил все это: обращение матриц 30 на 30 в пространстве, получение функций, приведение их к ортогональным и нормировка.

Сама она уже давно убедилась, что компьютером можно пользоваться, не понимая принципов его действия — подобно тому как мы пользуемся автомобилем, пылесосом… или собственным мозгом.

На экране появилось: СЧЕТ ЗАКОНЧЕН. ВКЛЮЧАЙТЕ ДИСПЛЕЙ.

Дженет включила дисплей и получила результаты в объемном изображении. На экране возник горб с крутой вершиной. Некоторое время Дженет задумчиво его рассматривала, потом сняла трубку телефона и вызвала Макферсона.

Макферсон, сдвинув брови, смотрел на экран. Эллис глядел через его плечо.

— Все достаточно ясно? — спросила Дженет.

— Вполне, — сказал Макферсон. — Когда это было сделано?

— Сегодня.

Макферсон вздохнул.

— Не желаете сдаваться без боя?

Вместо ответа Дженет нажала кнопку, и на экране появился еще один горб, значительно ниже первого.

— Вот результаты предыдущей проверки.

— В этой системе крутизна показывает…

— …психологические отклонения.

— Да, картина заметно более четкая, — сказал Макферсон. — Заметно более четкая, чем даже месяц назад.

— Вот именно, — сказала Дженет.

— Но, может быть, он как-то подтасовывает результаты?

Дженет покачала головой и один за другим включила результаты четырех предыдущих тестов. Тенденция была очевидна: с каждым тестом горб становился выше и круче.

— Ну что ж, — сказал Макферсон, — ему, несомненно, становится хуже. Насколько я понял, вы попрежнему убеждены, что его не следует оперировать.

— Даже больше, чем прежде. У него бесспорно психоз, и если вы вживите в его голову…

— Я знаю, — быстро проговорил Макферсон. — Я знаю, что вы хотите сказать.

— …он решит, что его превратили в машину.

Макферсон повернулся к Эллису.

— Как вам кажется, можно опять сбить обострение торазином?

Торазин был сильнодействующим транквилизатором. У некоторых психопатических больных он нормализовал мышление.

— Попробовать стоит.

Макферсон кивнул.

— Я тоже так думаю. А вы, Дженет?

Дженет смотрела на экран и ничего не ответила. Такие тесты всегда вызывали у нее удивление. Эти горбы были абстракцией, математическим выражением эмоционального состояния, а вовсе не конкретными отличительными признаками данного человека, как, например, пальцы на руках или ногах, рост и вес.

— А что вы думаете, Дженет? — повторил Макферсон.

— Я думаю, что вы оба твердо решили оперировать.

— А вы по-прежпему этого не одобряете?

— Я не «не одобряю». Я считаю, что Бенсона оперировать неразумно.

— А если дать ему торазин? — не отступал Макферсон.

— Это риск.

— Неоправданный риск?

— Возможно, и оправданный, но все-таки риск.

Макферсон кивнул и повернулся к Эллису.

— Вы все еще хотите его оперировать?

— Да, — негромко, но твердо сказал Эллис, не отводя глаз от экрана. — Я все еще хочу его оперировать.

Как и всегда, играя в теннис на корте в клинике, Моррис испытывал странное чувство. Смыкающиеся вокруг высокие корпуса, казалось, укоряли его, словно он был в чем-то виноват перед этим рядом безмолвных окон, перед всеми больными, которые не могли играть в теннис. И удары мяча, вернее их беззвучность. Возле клиники проходила автострада, и незатихающии однообразный шум проносящихся мимо машин полностью заглушал успокаивающее «чоп-чоп» теннисных мячей.

Уже смеркалось, и Моррис не мог следить за мячом, который теперь возникал на его половине поля словно ниоткуда. Однако Келсо это мешало гораздо меньше. Моррис часто шутил, что Келсо специально ест морковь, но как бы то ни было, играть с Келсо по вечерам было тяжело для самолюбия Морриса. Темнота помогала Келсо, а Моррис не любил проигрывать.

Он давно знал за собой эту черту, и она его не тревожила. Да, он был самолюбив в играх, самолюбив в работе, самолюбив в отношениях с женщинами. Дженет Росс не раз говорила ему об этом, а потом, как это водится у психиатров, переводила разговор на другое. Морриса это не трогало. Да, он самолюбив, и пусть самолюбие подразумевает неуверенность в себе, потребность в самоутверждении, комплекс неполноценности — ему это все равно. Соревнуясь с другими, он получал удовольствие, победа приносила ему удовлетворение. А до сих пор он чаще выигрывал, чем проигрывал.

И в НПИО он пошел отчасти потому, что работа тут означала решение сложнейших задач и открывала широчайшие возможности. Втайне Моррис твердо рассчитывал стать профессором еще до сорока лет. До сих пор его карьера была быстрой и блестящей — недаром Эллис взял его к себе, — и Моррис не сомневался в своих дальнейших успехах. Совсем неплохо, если твое имя будет связано с одним из поворотных моментов в истории практической хирургии.

В общем настроение у Морриса было отличным, и полчаса он играл с полной отдачей сил, а потом устал. К тому же сумерки сгустились, и он помахал Келсо (бесполезно пытаться перекричать шум автострады), что пора кончать. Они встретились у сетки и обменялись рукопожатием. Моррис совсем успокоился, заметив, что Келсо весь в поту.

— Хорошо поиграли, — сказал Келсо. — Завтра в то же время?

— Не знаю, — сказал Моррис.

Келсо сначала не понял, а затем воскликнул:

— Ах, да! У вас ведь завтра большой день!

— Да, — кивнул Моррис. «Черт, неужели и педиатры уже знают?» На мгновение Моррис почувствовал то, что должен был чувствовать сейчас Эллис, — томительное, неясное напряжение, рожденное сознанием, что за операцией следит вся клиника.

— Ну, желаю удачи, — сказал Келсо.

Когда они шли к дверям клиники, Моррис заметил одинокую фигуру Эллиса, который, слегка прихрамывая, пересек стоянку, сел в машину и поехал домой.