Дело о мрачной девушке - Гарднер Эрл Стенли - Страница 6

Он протянул руку. Мейсон пожал ее и сел.

– Ну ладно, я покидаю вас, – объявила Фрэн Челейн. – Мое будущее остается в ваших руках.

Она улыбнулась мужчинам и вышла из комнаты. Мейсон услышал, что она сразу же принялась что-то обсуждать с Доном Грейвсом.

Эдвард Нортон немедленно перешел к делу, не тратя ни секунды на любезности:

– Вы, несомненно, уже ознакомились с завещанием и решением о распределении собственности, не так ли? – спросил он.

– Да.

– Тогда вы должны понимать, что практически все оставлено на мое усмотрение.

– Да, очень многое, – подтвердил Мейсон.

– Как я догадываюсь, моя племянница хочет, чтобы вы добились какой-то модификации определенных положений завещания и учреждения траста?

– Совсем необязательно, – ответил Мейсон, тщательно подбирая слова. – Она бы, как мне кажется, хотела иметь больше свободы, а также выяснить вашу реакцию на совершение ею определенных действий, если она на них решится.

– Например, на ее замужество? – спросил Нортон.

– Мы можем рассмотреть ее замужество как одну из возможностей, – согласился Мейсон.

– Да, можем, – сухо сказал Нортон. – Этот вопрос обдумывал ее отец, когда был жив, а после его смерти многократно и я. Наверно, вы не осознаете, мистер Мейсон, что у моей племянницы абсолютно неуправляемый характер. Она просто превращается в настоящую тигрицу, если выходит из себя. Она импульсивна, упряма, своевольна, эгоистична и в то же время чрезвычайно мила и привлекательна. Ее отец понимал, что ее следует защищать от самой себя. Он также понимал, что, возможно, самое худшее для нее – предоставить ей в распоряжение большую сумму денег. Он знал, что я разделяю его точку зрения, поэтому он составил завещание именно таким образом. Вы должны знать, мистер Мейсон, что если я передам деньги в благотворительные учреждения, а не моей племяннице, что в соответствии с завещанием оставлено на мое усмотрение, то сделаю это только в том случае, если посчитаю, что такая сумма принесет ей только вред. Богатство при подобном темпераменте часто приводит к страданиям.

– А вы не думаете, что будет лучше для всех заинтересованных сторон, если вы начнете приучать ее обращаться с крупными денежными суммами, постепенно увеличивая их? – дипломатично заметил Мейсон. – К тому же не исключено, что замужество может изменить ее в лучшую сторону – сделать более уравновешенной и спокойной.

– Я слышал все эти аргументы, – возразил Нортон. – И уже устал от них. Простите, я ничего не имею против вас лично. Я просто говорю то, что думаю. Мне доверено управление этим капиталом. До сих пор я распоряжался им очень разумно. Несмотря на экономические преобразования, свидетелями которых мы были на протяжении последних нескольких лет, я могу с радостью констатировать, что размер вверенных мне фондов неуклонно повышался. К настоящему времени оставленный в мое распоряжение капитал значительно вырос. Недавно я полностью лишил свою племянницу ее ежемесячного пособия. Она не получает ни цента.

На лице Мейсона появилось удивление.

– Как я вижу, – заметил Нортон, – она не поставила вас в известность обо всех имевших место фактах.

– Я не знал, что вы полностью лишили ее денег, – ответил адвокат. – Могу я спросить о причине, которая толкнула вас на этот шаг?

– Конечно. Я считаю, что мою племянницу шантажируют. Я спрашивал ее об этом, и она отказалась ответить, кто именно требует у нее денег и что она такого сделала, что дала повод для шантажа. Поэтому я пришел к выводу, что будет лучше, если я полностью лишу ее возможности делать какие-либо выплаты наличными какому бы то ни было лицу. При сложившихся обстоятельствах, как мне кажется, ситуация должна прийти к завершению в течение нескольких последующих дней.

Нортон смотрел на Мейсона холодным взглядом. В нем не было сердечности, но и ни доли враждебности.

– Вы понимаете мое положение? – спросил адвокат.

– Естественно. Я рад, что моя племянница обратилась за консультацией к юристу. Я не знаю, договаривалась ли она об оплате ваших услуг. Если нет, я прослежу, чтобы ваш гонорар был выплачен из траст-фонда. Но мне бы хотелось, чтобы вы убедили ее, что она бессильна что-либо предпринять.

– Нет, я получу свой гонорар от нее лично, – ответил Мейсон. – Я не связываю себя обязательствами дать какой-то конкретный совет. Давайте поговорим о том, как именно вы собираетесь действовать на ваше усмотрение, вместо обсуждения того, имеете ли вы на это право.

– Это единственный вопрос, который не подлежит обсуждению, – безапелляционно заявил Нортон.

– Я в первую очередь пришел сюда именно за этим, – дружелюбно сказал Мейсон, пытаясь сдержать раздражение.

– Нет, это мы не будем обсуждать, – холодно повторил Эдвард Нортон. – Пожалуйста, ограничьтесь правами вашей клиентки, предоставленными ей по завещанию.

Мейсон смотрел на хозяина кабинета ледяным, оценивающим взглядом.

– Мне много раз приходилось убеждаться в том, что у каждого правового вопроса имеется масса аспектов, к нему можно подходить с разных углов. Если вы, например, посмотрите на обсуждаемую нами проблему просто по-человечески, то…

– Я позволю вам говорить только об одном, – прервал его Эдвард Нортон, – а именно: о законности учреждения траст-фонда и интерпретации завещания. Но ни о чем больше.

Мейсон отодвинул стул и встал.

– Я не привык, чтобы мне указывали, о чем я буду говорить, а о чем нет, – сурово ответил адвокат. – Я представляю права Фрэнсис Челейн, вашей племянницы. И я буду говорить все, что пожелаю, в отношении этих прав!

Эдвард Нортон протянул руку к кнопке и нажал ее костлявым пальцем. Его жест был полностью лишен каких-либо эмоций.

– Я вызываю дворецкого, который проводит вас до выхода, мистер Мейсон. Я считаю разговор законченным.

Адвокат стоял напротив хозяина дома, широко расставив ноги.

– Тогда вам лучше вызвать сразу двух дворецких, да еще и секретаря в придачу. Им всем потребуется приложить немало усилий, чтобы выпроводить меня отсюда, пока я не сказал все, что собирался сказать. Вы сделали грубую ошибку, обходясь с вашей племянницей, словно с рабой или вещью. Это пылкая, легко возбудимая натура. Не знаю, почему вы решили, что ее шантажируют, но если вы так уверены…

Дверь в кабинет открылась, и на пороге появился широкоплечий мужчина с каменным лицом. Он поклонился Нортону:

– Вызывали, сэр?

– Да. Проводите этого господина.

Дворецкий положил тяжелую руку на плечо Мейсона. Адвокат резко сбросил ее и вновь посмотрел на Нортона.

– Никто не будет меня провожать или выставлять вон, пока я не сказал все, что собирался. Если эту девушку шантажируют, то вам следует вести себя как живому человеку, а не кассовому аппарату, и дать ей поблажку…

За спиной Мейсона послышалось движение, и в комнату вбежала Фрэнсис Челейн. Она посмотрела на адвоката темными глазами, которые казались ничего не выражающими. На лице было написано недовольство.

– Вы сделали все, что могли, мистер Мейсон, – сказала она.

Адвокат продолжал с хмурым видом глядеть на сидящего за письменным столом хозяина дома.

– Вы больше, чем просто казначей, или, по крайней мере, должны быть. Ей следует обращаться к вам за…

Фрэн Челейн потянула его за рукав:

– Пожалуйста, мистер Мейсон, пожалуйста. Я знаю, что вы пытаетесь мне помочь, но ваши слова приведут как раз к противоположному результату. Пожалуйста, ничего больше не говорите.

Мейсон глубоко вздохнул и вышел из кабинета. Дворецкий захлопнул за ним дверь. Адвокат повернулся к Фрэнсис Челейн и воскликнул:

– Это самая упрямая, хладнокровная и абсолютно лишенная чувств личность из всех, кого я когда-либо встречал на своем пути! Просто айсберг какой-то!

Она взглянула на него и рассмеялась:

– Я знала, что, если попытаюсь объяснить вам, насколько безнадежно упрям мой дядя, вы мне не поверите. Так что я воспользовалась шансом дать вам лично убедиться в том, что он собой представляет. Теперь вы понимаете необходимость принятия законных мер?