Ночь с роскошной изменницей - Романова Галина Владимировна - Страница 16

Она зарыдала. Глухо, со странным тяжелым присвистом рыдания вырывались из ее груди, обвиняя, обвиняя, обвиняя…

А Анна Васильевна ведь тоже, наверное, может ее подозревать!

Соня растерянно заморгала, оглядывая комнату, стены которой тоже начали так странно и причудливо выгибаться внутрь, норовя придавить ее, придушить навязчивым чувством вины.

Что может заставить ее не думать так, как другие?! Что?! Четырехлетняя привязанность?! Так ее запросто может поглотить то дикое горе, которое внезапно вернулось из небытия, материализовавшись наконец в труп ее пропавшей дочери.

– Простите меня, Анна Васильевна. – Соня встала, покачнувшись и тут же ухватившись за край стеклянного стола, возле которого сидела на низком изящном стульчике. – Простите, но я не знала тогда, что Таня перекрасила волосы. Не знала! Простите!

И Соня пошла к выходу из квартиры. Она шла очень медленно длинным извилистым коридором, очень удачно выполненным из стекла и хрома. Натыкалась на знакомые тапочки для гостей. Взгляд выхватывал крохотные тумбочки с сухими букетами в стеклянных вазонах. Смешные статуэтки, свесившиеся с потолка на крученых шнурках. Она шла, осторожно касаясь привычных предметов, и все надеялась, что Анна Васильевна вдруг опомнится и догонит ее, и кинется ей на шею, и они вместе наревутся вдосталь, вспоминая, горюя и негодуя на злую судьбу-насмешницу, отыскавшую им Таню в таком вот безнадежном, бездыханном виде. А потом начнут, перебивая, просить друг у друга прощения. Одна за то, что не узнала в женщине, курившей у чужого окна, Таню. Вторая за то, что зла на нее – Соню – и что подозревает, может быть, и что как отвернулась от нее к окну, так и не повернулась больше к ней ни разу.

Не догнала! Не окликнула! И даже не сказала ей «до свидания», когда Соня попрощалась с ней громко возле двери.

И она тоже!..

И Анна Васильевна тоже видит в ней убийцу своей дочери!

Но она же не убивала, черт бы всех побрал!!!

Она не поехала в лифте, испугавшись, что задохнется в тесной, сверкающей зеркалами кабине. Или, не дай бог, отразят чужие зеркала чужого дома выжженные на ней клеймом несправедливо выдвинутые обвинения.

Убийца! Она убийца?! С ума сойти можно и без Макса Дворникова. Соня внезапно споткнулась на гладких ступеньках, остолбенев от неожиданного подозрения.

А что, если это все проделки Макса?! Что, если он зашел так далеко, что решился поставить над ней самый страшный свой эксперимент, убив Таню?! Ему же наверняка небезынтересно узнать, как поведет себя Соня в такой безысходной, чудовищной ситуации, оказавшись в роли убийцы. А это ведь…

Это ведь неплохая версия и совсем не кажется неправдоподобной, ей так уж точно! С кем поделиться?!

С Анной Васильевной? Нет, нельзя. Не поверит, сочтет сумасшедшей прежде всего Соню, а не Макса. И, чего доброго, станет подозревать еще больше.

Со Снимщиковым? Хотелось бы, ой, как хотелось бы! Но не тот был случай, чтобы можно было довериться ему. Соня просто видела, как заполыхают тайным торжеством его карие, вечно смеющиеся глаза.

Отмазаться решила, красавица? Не выйдет!

С Липатовым? Тоже не вариант. Кто он такой вообще, этот Липатов? Участливый следователь, взявшийся ее опекать?! Такого же не бывает в принципе!

К кому обратиться за помощью, господи?! К кому?..

– До свидания. – Консьержка за стеклянной перегородкой благостно улыбнулась в ее сторону, не подняв глаз от вязания. – Как там Анна Васильевна?

– Спасибо, – пробормотала Соня, торопливо пробираясь мимо кадок с фикусами – тоже моду взяли, в парадном цветы ставить – к тяжелой металлической двери. – Держится…

– Ох, беда, беда, – пробормотала пожилая женщина, наверняка мало понимая, что лопочет, и скорее всего подсчитывая петли на спицах. – Ну, да ничего. Она сильная.

На улицу Соня выскочила пробкой. Не поднимая глаз от пережженного солнцем асфальта, помчалась в сторону кафе «Дарена». Оно было за углом. Располагалось в бывшем книжном магазине. В детстве они с Таней частенько скупали там по дешевке Стивенсона, Марка Твена, Байрона. И все удивлялись, глядя на согбенные спины, обтянутые старенькими поношенными пальто или куртками, как это можно было расставаться с такими сокровищами, как книги? Разве можно было сдавать их за сущие гроши, намереваясь напиться?

Магазина давно уже нет. В нем разместилась крохотная закусочная, где подавали удивительно пышные омлеты, блины, окрошку и невозможно ароматный чай на травах. Столики стояли почти вплотную, и посетители, если их бывало особенно много, зачастую касались спинами друг друга. Но это, к всеобщему удивлению, не стесняло. Соня не помнила случая, чтобы кто-то начал толкаться или возмущаться, а она считала себя здесь завсегдатаем. Ее почти весь обслуживающий персонал знал по имени. Ее и Таню, которой теперь не стало уже по-настоящему…

– Привет, Софи! – весело подмигнул ей молодой парень за стойкой – балагур Антоша, подрабатывающий обычно в студенческие каникулы и когда прогуливал лекции. – Как дела?

– Бывало лучше, – вздохнула Соня, буквально падая на низкий деревянный стульчик возле самого окна. – Как твои дела?

– У меня все просто отлично! – порадовался Антоша, подбросил за спиной бутылку с колой и самым непостижимым образом поймал ее почти у самого пола. – Все хвосты по сессии закрыл. Девушка ко мне вернулась. Мать перестала дуться. Зарплату Вера Ивановна обещала прибавить со следующего месяца. Все просто суперски!

– Да, – Соня печально улыбнулась. – Это здорово, когда все хорошо.

– Омлет, чай, блинчики? – Антоша продолжал улыбаться, вытворяя черт знает что с бутылкой колы. – Что будем?

Соня вздохнула, пытаясь припомнить, когда ела в последний раз. Не вспомнила. С вечера без конца звонил бестолковый Липатов, нудно и долго рассказывал о последнем голливудском блокбастере. И ненавязчиво так дал понять, что будет просто счастлив посетить вместе с ней кинотеатр в ближайшие выходные. Она так и уснула с телефонной трубкой под подушкой, забыв поужинать.

С утра, не успев подняться, снова напоролась на его звонок с пожеланиями доброго утра и хорошего настроения. Потом позвонила Анна Васильевна. Какой уж тут завтрак!

– А с чем блинчики, Антоша? – спросила Соня и тут же загадала: если с клубничным вареньем, значит, все у нее сложится хорошо, если с абрикосовым, то не очень, ну, а если просто с маслом или сметаной, то дела пойдут еще хуже, чем теперь.

Хотя куда уж хуже! Хуже, кажется, не бывает.

– Со сгущенкой, – удивил ее Антоша. – С обыкновенной и с варенкой, тебе с какой?

Соня наморщила лоб. Насчет сгущенки она не загадывала. Интересно, это к худу или к добру?

– Давай с обыкновенной, – махнула она рукой, тут же поставила локоть на стол, удобно пристроила на кулачок подбородок и бездумно уставилась в огромное окно, выходившее на тихую улочку, засаженную липами.

Липы были очень старыми и очень высокими. Когда они зацветали, к их стволам приставлялись длинные лестницы, и те, кто был посмелее, лез в самую гущу густой кроны и обдирал нежные соцветия, набивая ими холщовые мешочки. Соня иногда подозревала, что тот удивительный чай, которым она с таким наслаждением упивалась в «Дарене», произрастал как раз на этой благоуханной улице, носящей весьма неблагозвучное название Заводской.

Антоша освободил официантку Настю, вызвался самолично обслужить Соню. Принес тарелку с блинчиками, свернутыми аккуратными кулечками. В отдельной глубокой мисочке сгущенное молоко. Не дождавшись ее заказа, следом притащил сразу две чашки с ароматным чаем. Все расставил на столе. И замер чуть поодаль, сложив руки на плоском животе.

– Пробуй! – потребовал он, поймав ее вопросительный взгляд. – Блинчики сегодня Ивановна делала по новому рецепту, на ряженке. Не может не понравиться, пробуй!

Соня подцепила один вилкой, макнула в сгущенку, откусила, пожевала, зажмурилась от наслаждения и тут же согласно закивала, пробубнив с набитым ртом:

– Уу-мм, вкусно.