Новый Орден Джедаев: Изменник - Стовер Мэтью Вудринг - Страница 4

Казалось, Вержер не волновало, ответит ли он; она была совершенно самодостаточна, болтая без умолку на любую произвольную тему, как будто наслаждаясь самим звуком своего голоса - но если его хватало на то, чтобы поднять голову, проквакать ответ или пробормотать вопрос - разговор немедленно переводился на тему о боли.

Им было о чем поговорить, и Джейсен узнал много важных вещей.

В первый раз истинное понимание урока пришло к нему однажды, когда он бился в мучительных конвульсиях на неровном полу. Сучковатые манипуляторы "объятий боли" по-прежнему придерживали его, но не крепко - лишь обозначая контакт, не более.

Они свисали расслабленными спиралями из волокнистых, узловатых связок растительного мускула, перемещавшегося и сокращающегося под кожистым потолком комнаты.

Эти минуты отдыха ранили Джейсена почти так же, как и пытки: его тело медленно, но верно восстанавливало свою форму; суставы становились на места, а растянутые мышцы расслаблялись, и это было болезненно. Когда бесконечные пытки вдруг все-таки прекращались, мысли Джейсена вновь и вновь возвращались к Анакину; к зияющим ранам, которые нанесла его смерть; к тому, как смерть Анакина подействовала на Джейну, подтолкнув ее к тьме; к тому, как, должно быть, страдают их родители, потеряв обоих сыновей...

Скорее чтобы отвлечься от этих мыслей, чем действительно желая поговорить, Джейсен повернулся к Вержер и спросил:

- Зачем ты делаешь это со мной?

- Это? - испытующе разглядывала его Вержер. - А что я делаю?

- Нет... - он закрыл глаза, привел в порядок свои мысли, рассеянные болью, и снова посмотрел на нее. - Нет, я говорю о йуужань-вонгах. Об "объятиях боли". Меня подвергли ломке, - сказал он. - Эта ломка имеет какое-то значение, наверно. Но это...

Его голос сел от отчаяния, но Джейсен взял себя в руки и начал говорить только тогда, когда у него появилась уверенность, что язык снова слушается его. Отчаяние приходит с темной стороны.

- Почему они пытают меня? - спросил он ясно и просто. - Меня даже ни о чем не спрашивают...

- Почему? - это такой вопрос, который всегда сложнее, чем ответ на него, - сказала Вержер. - Возможно, тебе следовало бы лучше спросить - что? Ты говоришь - пытки, ты говоришь - ломка. Для тебя - да. А для наших хозяев? - она наклонила голову, и ее гребень стал оранжевым. - Кто знает?

- Что это, если не пытки? Тебе не помешало бы испробовать их на себе, - сказал Джейсен со слабой улыбкой. - Честно говоря, мне этого очень хочется.

Ее смешок прозвенел подобно связке стеклянных колокольчиков.

- Полагаешь, я не пробовала?

Джейсен непонимающе смотрел на нее.

- Возможно, тебя не пытают, - беззаботно сказала она. - Возможно, тебя учат.

Звук, который издал Джейсен - наполовину кашель, наполовину горький смех - напоминал скрежет ржавой пилы.

- В Новой Республике, - сказал он, - обучение не такое болезненное.

- Не такое? - Она снова наклонила голову, только теперь гребень окрасился зеленым. - Может быть, из-за этого ваши народы и проигрывают эту войну. Йуужань-вонги знают, что ни один урок не может считаться выученным, пока он не закреплен болью.

- О, несомненно. Чему же это научит меня?

- Преподает ли учитель? - возразила она. - Или постигает ученик?

- Какая разница?

Возможно, изгиб ее губ и наклон головы в совокупности составляли некое подобие улыбки.

- Это, в свою очередь, тоже вопрос, достойный размышления, да?

Был и другой разговор... до или после этого, Джейсен не был уверен. Он помнил себя распластанным в выемке кожистой стены, и захваты "объятий боли" осторожно перемещались по его телу мягкими лианами.

Вержер сидела рядом, и когда сознание возвращалось к нему, он мог припомнить, что она уговаривала его выпить из горлышка вытянутой, похожей на тыкву бутылки. Слишком измученный, чтобы спорить, Джейсен попробовал; но жидкость - простая вода, чистая и холодная - ожгла его горло, так что он подавился и все выплюнул. Вержер терпеливо намочила обрывок тряпки и дала Джейсену высосать воду, пока его горло не расслабилось настолько, что он смог снова глотать.

Необъятная пустыня у него во рту впитала влагу в мгновение ока, и Вержер намочила тряпку снова. Так продолжалось достаточно долго.

- Для чего нам дана боль? - пробормотала она некоторое время спустя. - Ты задумывался когда-нибудь об этом, Джейсен Соло? В чем ее значение? Многие из самых набожных наших хозяев верят, что боль - это удар плети Истинных Богов: так через страдание Истинные Боги учат нас презирать комфорт, наши тела, и даже саму жизнь. Я же сказала бы, что боль сама по себе - это божество: жестокий рулевой жизни. Боль хлещет кнутом, и все живое начинает двигаться. Главный инстинкт живого существа - избегать боли. Прятаться от нее. Если идти здесь больно, то даже гранитовый слизняк поползет в другом месте; жить - значит быть зависимым от боли. Быть превыше боли - значить быть мертвым, да?

- Не для меня, - бездумно ответил Джейсен, как только состояние его горла позволило ему заговорить. - Каким бы мертвым, по твоим словам, я ни был, мне по-прежнему больно.

- Ох, ну, в общем, да. То, что мертвые превыше боли - всего лишь вопрос веры, правда? Скажем так, нам нравится верить, что мертвые превыше боли, но есть лишь один способ узнать это наверняка.

Она подмигнула ему с улыбкой.

- Как ты думаешь, может ли боль быть также и главным принципом смерти в таком случае?

- Ничего я не думаю. Я просто хочу прекратить это.

Вержер отвернулась со странным сопящим звуком; на долю секунды Джейсен вообразил даже, что его страдания наконец тронули ее; и задался вопросом, сжалится ли она над ним теперь...

Но когда она обернулась к нему, в ее глазах светилась насмешка, а не сочувствие.

- Что я за дура, - прочирикала она. - Все это время я думала, что разговариваю со взрослым. Ах, самообман - это самый жестокий из обманов, не так ли? Я позволила себе поверить, что когда-то ты был истинным джедаем, а на самом деле ты всего лишь мокрый трясущийся птенец, орущий из-за того, что твоя мать не торопится накормить тебя.

- Ты... ты... - Джейсен запнулся. - Как ты можешь... после всего, что ты сделала...

- Что я сделала? О, нет, нет, нет, малыш из семьи Соло. Теперь речь идет о том, что сделал ты.

- Я ничего не сделал!

Вержер оперлась на стену в метре от него. Она медленно поджала свои птичьи колени, переплела пальцы, поднеся ладони к своему очаровательно усатому рту, и уставилась на него поверх костяшек.

После долгого, долгого молчания, в котором эхо выкрика "Я ничего не сделал!" звенело до тех пор, пока лицо Джейсена не начало пылать, он услышал:

- Именно.

Она склонилась ближе, будто решила поведать неприличный секрет.

- Не так ли ведут себя дети? Вопят, вопят, вопят, сжимают пальцы и колотят пятками... в надежде, что взрослый заметит и среагирует?

Джейсен наклонил голову, борясь с внезапно нахлынувшими горячими слезами.

- Что я могу поделать?

Вержер снова откинулась и засопела.

- В большинстве вариантов - висеть в этой комнате и страдать. И пока ты продолжаешь это делать, знаешь, что происходит?

Джейсен обратил на нее несчастный взгляд:

- Что?

- Ничего, - бодро сказала она и раскинула руки. - О, рано или поздно, я полагаю, ты начнешь сходить с ума. Если повезет. Однажды ты можешь даже умереть.

Ее гребень сложился и стал серым, как ствол бластера.

- В пожилом возрасте.

Джейсен уставился на нее с открытым ртом. Он не смог бы вынести еще одного часа в "объятиях боли", а она говорила о годах. О десятилетиях.

О всей оставшейся жизни.

Он обнял свои колени и уткнулся в них лицом, расплющив свои глазные яблоки о коленные чашечки, как будто хотел через них выдавить из головы весь скопившийся там ужас. Он вспомнил дядю Люка в дверном проеме навеса на Белкадане, вспомнил, каким печальным было у того лицо, когда он прорывался сквозь заслон йуужань-вонгов, захвативших Джейсена; вспомнил, как быстрым уверенным движением Люк сорвал имплантант послушания с его лица своим ненастоящим пальцем.