Записки (ноябрь 1916 года - ноябрь 1920 года) - Врангель Петр Николаевич - Страница 115

Зная, что Главнокомандующий все еще не учитывает всей тяжести нашего положения и упорно не допускает мысли о возможности дальнейших крупных успехов противника, я боялся, что многие из намеченных мною мер эвакуация Ростова и Таганрога, спешное оборудование в тылу укрепленных узлов сопротивления и прочее, запоздают.

Для воздействия на генерала Деникина со стороны его ближайших помощников я направил копии своего рапорта одновременно обоим помощникам Главнокомандующего генералам Романовскому и Лукомскому. Доверительно ознакомил я с содержанием рапорта и Н. В. Савича, прося его повлиять на Главнокомандующего, дабы необходимые меры по укреплению тыла были бы своевременно приняты.

Будущее как нельзя более подтвердило мои опасения. Предложение, сделанное председателем особого совещания генералом Лукомским о необходимости немедленно начать эвакуацию правительственных учреждений, встретило возражения со стороны членов Особого Совещания. Было указано, что эвакуация расстроит правительственный механизм, что гражданский долг членов совещания оставаться с армией до конца и проч. В результате эвакуацию Ростова и Таганрога начали лишь тогда, когда наши войска подошли вплотную.

Огромное число учреждений не успело выехать. Много больных, раненых и ценнейшее имущество попало в руки противника. Ничего не было сделано и в отношении узлов сопротивления; намеченная укрепленная позиция к востоку от Таганрога к подходу армии существовала лишь на бумаге.

Я взял с собой в Таганрог начальника штаба. Генерал Деникин принял нас в присутствии генерала Романовского. Войдя, я передал Главнокомандующему и начальнику его штаба упомянутый выше рапорт и просил генерала Деникина внимательно прочесть его, прежде чем выслушать мой доклад.

Главнокомандующий, придвинувшись к лампе, стал читать. Я наблюдал за ним. Его лицо поразило меня. Оно казалось каким-то потухшим, безнадежно подавленным.

Окончив чтение, он безнадежно положил рапорт на стол и тихим, упавшим голосом сказал: "Что же делать, а все-таки надо продолжать..."

"Конечно, ваше превосходительство, надо продолжать и надо сделать все возможное, чтобы вырвать победу из рук врага, но прежде надо принять определенное решение.

Противник, действуя вразрез между моей армией и донцами, стремится отбросить мою армию и прижать ее к морю. Конница генерала Улагая совершенно небоеспособна.

Если вы прикажете армии отходить на Дон, на соединение с донцами, войскам придется совершить труднейший фланговый марш, все время под ударами врага.

Другое решение - прикрыть армией Крым и отводить мои войска на соединение с войсками Новороссии..."

Генерал Деникин оживился:

"Этот вопрос я уже решил в своем сердце", - твердо сказал Главнокомандующий, - "я не могу оставить казаков. Меня обвинят за это в предательстве. Ваша армия должна отходить с донцами".

Задав несколько второстепенных вопросов, Главнокомандующий, видимо тяготясь разговором, отпустил меня. Мы вышли с генералом Шатиловым.

"Какое впечатление вынес ты из нашего разговора?" - спросил я.

Генерал Шатилов развел руками:

"По моему, они окончательно растеряны..."

Мне стало бесконечно жаль генерала Деникина; что должен был испытать этот человек, видя крушение того здания, которое с таким трудом он столько времени возводил и в прочность которого несомненно верил. Как одиноко должен был он чувствовать себя в эти тяжелые дни, когда, по мере того, как изменяло ему счастье, отворачивалось от него большинство тех, кто еще недавно кадил ему. В эти дни лишь твердость, решимость и спокойствие духа вождя могли спасти положение. Это спокойствие духа, эту твердость мог иметь лишь вождь, не потерявший веру в свои войска, убежденный в том, что и они ему верят.

Нравственная поддержка Главнокомандующего его ближайшими сотрудниками должна была быть в эти дни, казалось мне, особенно ему необходима.

Я написал генералу Деникину письмо:

В течение 10-го декабря противник продолжал переправу через Северный Донец. На фронте 1-го корпуса особых изменений не было. 5-й кавалерийский корпус под давлением противника отошел в район: разъезд Булацелевский Кантерево - Середовский, оставив часть сил в селе Преображенском для удара во фланг противнику, наступающему вдоль реки Орел. На Полтавском направлении мы потеряли Скотоватое. Терская бригада сосредоточилась к селу Андреевка. Общая линия фронта к этому дню вырисовывалась следующим образом: правый фланг, примерно до станицы Мигулинской, оставался на прежних позициях, от Мигулинской линия фронта шла на Чертково, откуда, повернув круто на юг и проходя параллельно железной дороге Луганск Миллерово верстах в 20 севернее, выходила к станции Рубежная и в районе Лимана, откуда переходила на правый берег Северного Донца и шла в общем направлении на станцию Краснопавловка и Вольное, южнее Константинограда и Кобеляк на Кременчуг - Пальмиру, Канев, Фастов, севернее Сквиры к Казатинскому узлу, левее линия фронта оставалась без изменения.

11-го декабря конница генерала Улагая вновь отошла под давлением противника в район станций Шепилово - Липовая. Генерал Улагай доносил, что он вынужден отступать еще далее. Донцы также продолжали медленно отходить. Между тем, наша пехота еще продолжала удерживать свои позиции, протянув свой правый фланг до устья р. Бахмут. Положение становилось все более грозным. Фронт был разрезан пополам, и в прорыв устремились крупные массы конницы красных. Отправляя в этот день Главнокомандующему упомянутое выше письмо, я, вместе с тем вновь доносил: