Мученик англичан - Лепеллетье Эдмон - Страница 39

XXV

Маркиз Люперкати, приведенный на борт фелюги Моддеи, где его втолкнули и бросили в глубь трюма, после трудного и мучительного плавания высадился ночью в Неаполе. Его отвели в замок Сент-Эльм и поместили в одну из самых мрачных камер старинной государственной тюрьмы.

После нескольких дней заточения маркиз, раны которого зажили, удивленный тем, что к нему не идут с допросом ни комиссар, ни секретарь, счел себя уже забытым в своей темнице. Относительно неудачной попытки, сделанной Мюратом, у него не было сомнения. Измена Барбары заставляла предвидеть заранее неблагоприятный исход. Тем не менее Люперкати был далек от мысли, что неаполитанский король будет предан военному суду, приговорен к расстрелу и казнен. Он думал, что правительство Фердинанда IV, не заботясь о судьбе товарища Мюрата и, вероятно, опасаясь публичного процесса, способного воскресить усердие и чувства преданности ниспровергнутому королю в стране, постарается удержать его в заточении, изолированным от живого мира, заживо погребенным.

Мысль о побеге, являющаяся первым долгом у арестанта, обреченного на продолжительное тюремное заключение, не замедлила возникнуть в голове маркиза, и ему оставалось только подготовить свой побег. Вдобавок это занятие обещало развлечь узника, который от недостатка света и отсутствия книг испытывал гнетущую скуку и чувствовал, что тупеет в своем одиночестве, что в его голове образуется какая-то пустота. Подготовка к бегству обещала новую пищу его энергии, восстановление крепости его мышц, и потому он принялся за дело.

Исследовав по всем направлениям свою тюрьму, маркиз убедился, что бегство через окошечко с перепиленными предварительно железными перекладинами оказывается самым удобным. Люперкати в былое время посещал замок Сент-Эльм, был приблизительно знаком с его конструкцией и планом и решил, что отведенная ему камера должна быть расположена в восточной части замка. Выползши из окна, он должен был бы спуститься на дорогу ночного дозора, откуда, если бы удалось ловко избежать встречи с часовыми, легко было бы добраться до морского берега.

С помощью ножки железной кровати, отвинченной и замененной камнем из стены для того, чтобы постель сохраняла нормальный вид, маркиз принялся за нижний край окошечка с целью обнажить его. Разламывая острым железом кладку стены, он подбирал щебень и мусор и выбрасывал его за окно. Благодаря этому узник убедился, что под окнами и даже поблизости нет часового – ведь иначе шум падения щебня и пыль, вылетавшая из окошечка, давно надоумили бы солдат, что у них над головами, в тюремной стене, творится что-то неладное, и они, конечно, тотчас подняли бы тревогу.

Медленно, терпеливо, настойчиво трудился маркиз целые недели. Наконец между камнями показался узкий просвет и нижняя часть окошечка совершенно очистилась от цемента. Стоило только столкнуть камни, как получилось бы отверстие, в которое можно было пролезть.

Маркизу оставили одежду, отобрав только оружие и деньги. На нем был между прочим длинный шерстяной кушак, обмотанный вокруг талии. Он разрезал его на узкие полосы и сплел из них нечто вроде очень крепкой веревки с узлами; в нее он всунул поперек в некоторых местах вытащенные из гнезд перекладины решетки, так что они служили ступенями воздушной лестницы. Потом, при наступлении ночи, к счастью безлунной, Люперкати влез на стул и надавил на камень. Тот вывалился наружу, глухо стукнувшись о землю.

Узник, насторожив слух, выжидал… Но нет! Ничто не шелохнулось, ни один часовой не крикнул «К оружию!», ночь оставалась безмолвной и спокойной.

– С Богом! – промолвил маркиз и, привязав конец своей импровизированной лестницы к кровати, вделанной в стену, выбросил веревку за окно и стал по ней скользить вниз, хватаясь руками за перекладины. Он благополучно удержался в своем очень быстром спуске и уцепился за последнюю перекладину приблизительно в восьми футах от земли. Он рискнул отпустить лестницу и упал на землю, однако поднялся невредимым и очутился, как предвидел, на пути дозора.

Люперкати осмотрелся, напрягая слух, стараясь уловить шум в форте, а также звуки, доносившиеся с моря. До него не доходило никаких подозрительных отголосков, но зато перед ним высилась огромная стена, и хотя у него в руках был кусок железа, заостренный в виде рогатины, но стена была так толста, что пробить ее удалось бы лишь после долгой работы. Вместе с тем невозможно было подняться на эту гладкую каменную ограду.

На маркиза напало отчаяние. Неужели он так долго боролся, работал, надеялся лишь ради того, чтобы разбиться здесь о непреодолимую преграду? Оставаясь в этом узком проходе, он непременно будет схвачен и водворен в другую камеру, откуда выйдет, вероятно, только на тюремный двор, чтобы быть расстрелянным. Ведь с наступлением рассвета стража заметит разломанное окно и бегство узника будет обнаружено. Требовалось непременно отыскать выход и рискнуть скорее получить пулю часового, чем попасться, как крысе, в ловушку.

Размахивая заостренной железной полосой, неслышно крадучись вдоль стены, Люперкати медленно двигался в восточном направлении к морю. Там он надеялся найти подземный выход из крепости, амбразуру для пушки, какое-нибудь отверстие, через которое можно было бы выбраться на волю и достичь морского берега, и внезапно наткнулся на будку, где спал часовой.

Маркиз тихо подошел к спящему, взял у него ружье и задумался, как ему поступить. Покончить с этим беззащитным человеком было рискованно: он мог поднять тревогу, прежде чем испустит дух. Не лучше ли продолжать свой путь в потемках? Но куда он приведет? Вероятно, к караулу. Маркизу казалось, что до него уже доносятся голоса караульных. Надо было на что-нибудь решиться. К счастью, он увидел плащ часового, висевший в будке. Тогда он набросил его и поднял капюшон, после чего удалился с ружьем на плече, точно был наряжен в караул. Таким образом Люперкати приблизился к полуосвещенной караульне, где большинство солдат спало. Двое из них разговаривали между собой у порога. Когда маркиз, закутанный в плащ, поравнялся с ними, один из них крикнул ему:

– Это ты, Джузеппе? Тебя нарядили караулить мост?

– Да, – лаконично ответил беглец и направился к подъемному мосту, где ожидал своей смены часовой.

При виде подходившего к нему Люперкати этот человек проворно схватил стоявшее возле него ружье и, взяв на караул, беспечно пошел навстречу своему мнимому товарищу, причем сообщил ему:

– Пароль «Аннибал Арно». Смелее, товарищ! Ведь тебе придется стоять на часах до четырех часов утра!

С этими словами солдат удалился, не обращая больше внимания на нового часового, сменившего его без капрала, с той вольностью и беззаботностью, которые сделались традиционными на этих мелких внутренних караулах. Несмотря на усилия, Мюрату решительно не удалось ввести ничего, кроме подобия дисциплины, среди неаполитанских солдат.

Очутившись на подъемном мосту, который не был поднят, Люперкати снова задумался. На время он избежал опасности, но остановиться на этом было невозможно: необходимо было бежать, и весь вопрос был лишь в том, как сделать это. Пред ним открылась дорога, ведущая к морю: там были спасение, свобода, жизнь.

Тогда маркиз придумал снять с себя солдатский плащ, набросить его на один из столбов моста и прислонить к нему ружье, как будто часовой держит его «к ноге». Издали эту группу можно было принять в ночной темноте за караульного, в неподвижной позе стерегущего мост. Устроив это, беглец на четвереньках, ползком выбрался на дорогу: он был свободен.

Маркиз побежал к берегу в надежде найти какую-нибудь лодку, на которой он мог бы пуститься в открытое море, где постарался бы попасть на рыболовное судно и достичь на нем Сардинии. Там ему было бы легко дождаться окончательного спасения. Но он тотчас сообразил, что не в состоянии осуществить этот план за неимением денег: ведь никто из моряков не принял бы в нем бескорыстного участия. Таким образом, ему приходилось поневоле возвратиться в Неаполь, где у него были друзья, и просить у них помощи, денег и приюта.