Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Царица без трона - Арсеньева Елена - Страница 68


68
Изменить размер шрифта:

Она закричала, принялась вырываться, однако где ей было сладить с распаленными мужиками!..

Все стало ясно Марине. Наверное, Стефка, любительница острых ощущений и разнообразия, попыталась вовлечь Никиту в свальный грех, а его суровая душа возмутилась этим, как оскорблением. Наверное, наскучив москвитянином, Стефка не замедлила изменить ему с кем придется: это было вполне в ее легкомысленной натуре, – и вот сейчас Никита отомстил любовнице!

Марина больше не могла видеть этого. Зажмурилась, скорчилась на полу, молясь только об одном: чтобы никому не пришло в голову заглянуть за кровать. Если ее найдут… Господи, не попусти!

Неведомо, сколько просидела она так, безостановочно молясь, принося всякие мыслимые и немыслимые обеты и одновременно проклиная, однако наконец подняла голову.

Сначала Марине показалось, что она находится на поле брани, где валяются искалеченные тела раненых и убитых. Но это были ее фрейлины, которыми наконец-то пресытились их мучители и оставили несчастных в покое. Ни одного московита не было больше в комнате, и женщины слегка приободрились. Кто был покрепче, вроде Барбары, сами поднялись на ноги и помогали подняться подругам. Стефка лежала без памяти; ее хлопали по щекам, брызгали водой, но никак не могли привести в чувство. Глаза пани Хмелевской неподвижно смотрели в потолок, и Марина вдруг поняла, что ее камер-фрау умерла.

Господи великий! И верная пани Ванда, которую Марина помнила около себя с самого детства, тоже покинула свою госпожу! И Янек умер… И наверное, еще многих, многих из тех, к кому было привязано ее сердце, сегодня утратила Марина.

О судьбе мужа она боялась даже подумать.

– Где государыня? – вдруг воскликнула Барбара. – Матка Боска, где панна Марианна?! Что с ней?

– Я здесь, – с трудом разомкнула запекшиеся губы Марина, выбираясь из своего убежища. – Со мной ничего, ничего…

Она не договорила и с криком ужаса отпрянула за спину Барбары: в дверях появилась фигура какого-то мужчины.

Напуганные до полусмерти, девушки кинулись по углам. Марина с жалостью увидела, что они еле передвигают ноги.

– Где ваша госпожа? – встревоженно крикнул мужчина, и Марина узнала его: это был боярин Борис Нащокин, знакомый ей со времени венчания на царство. – Где пани Марина?

Перед этим боярином Марина не могла обнаружить своего страха. Выступила вперед, не подавая виду, что подгибаются коленки:

– Я здесь, сударь. Что ты желаешь мне сказать или передать? Или просто явился полюбоваться на то, что натворили твои псы?

Боярин с оскорбленным видом поджал губы, и Марина заметила, что он старается не смотреть на растерзанных женщин.

– Это произошло против нашей воли, – угрюмо оправдывался он. – Клянусь Господом Богом, что ничто подобное не повторится. И вы, пани Марина, и ваши женщины могут быть спокойны за свою участь. Сейчас мы приставим к дверям надежную стражу, чтобы охранить вас от насилия и ваши вещи от грабежа, а когда смута уляжется, вас проводят к вашему отцу.

Сердце Марины забилось где-то в горле. Она заметила, что Нащокин ни разу не назвал ее царицей или государыней и ни разу не упомянул о Димитрии.

– Где государь? – спросила она, с трудом справившись с комом в горле. – Где мой супруг? Я приказываю проводить меня к нему!

Злоба исказила красивое лицо Нащокина, и он, по-видимому, изо всей силы сдерживаясь, проговорил относительно спокойно:

– Твой муж, самозванец и расстрига, убит народом. – И тут выдержка ему изменила, он выкрикнул злобно, с ненавистью: – И довольно вам, ляхам, приказывать нам, русским! Кончилось ваше время!

Марина качнулась, но Барбара подхватила ее под локоть и помогла устоять.

Нет, держаться! Не показывать москалям своей слабости, не унижаться перед ними!

О Матерь Божия, Димитрий убит… Она утратила того, ради кого перенесла столько, столько… ради кого явилась в эту варварскую Москву!

А ведь сегодня, именно сегодня народ московский должен был приносить присягу Марине как царице!

Марина вонзила ногти в ладони, чтобы разошлась серая пелена, которая вдруг заклубилась перед глазами.

Не показать своего горя этому ничтожному Нащокину!

Вдруг раздались тяжелые шаги, и в комнату ворвался Шуйский.

Окинул взглядом разорение, царившее здесь… и Марине показалось, что князь с трудом сдержал злорадную улыбку.

– Ты уже слышала, что Отрепьев убит? – спросил он спокойно. – Тебя будут охранять, потом отведут к отцу. Что бы ты хотела взять отсюда с собой? Назови только то, что принадлежало тебе. Все подарки, сделанные тебе Самозванцем, награблены у московитов, поэтому они отымутся от тебя.

Марина раздвинула губы в деланой улыбке. Лишилась мужа, лишилась царства, лишилась Янека… Неужто Шуйский ждет, что Марианна Мнишек, русская царица Марина, станет цепляться за тряпки?!

– Я хочу, чтобы мне вернули моего арапчонка, – холодно сказала она и отвернулась от Шуйского.

Май 1606 года, Москва, Красная площадь

Уже все было кончено с сыном Грозного, уже был он спроважен от жизни к смерти, а заговорщики, напившись крови, продолжали неистовствовать. Над мертвым телом еще продолжали испытывать свою храбрость некоторые особенные удальцы. Еще «добивали» его сабельными ударами, еще били топорами. Рыжий ломанул ему обухом лицо, обезобразив до неузнаваемости.

Каждый изощрялся как мог в поругании трупа, и то, что Димитрий больше никому не мог оказать сопротивления, еще пуще разжигало их и наполняло отвратительной доблестью.

Рыжий от возбуждения не мог стоять на месте. То пинал труп с каким-то особым сладострастием, то начинал шататься по дворцу, глядя вожделенно на остатки роскоши, когда-то поразившей воображение Марины, а теперь поруганной, загаженной. Порывался заглянуть на половину царицы, но там стояла стража.

Возвращаясь в ту залу, где ругались над царем, рыжий вдруг засмеялся, глядя на что-то валяющееся на полу. Поднял, спрятал за пазуху – и воротился к сообщникам в наилучшем расположении духа.

Наконец угомонились – больше потому, что собравшиеся внизу требовали показать им вора и расстригу.

Человек, находившийся здесь же и единственный достойный именования расстриги, тихо хмыкнул и принялся срывать с мертвого остатки одежды.

– Видали охальника? – сказал какой-то боярин, озирая могучее и после смерти естество убитого. – Уж и баб-то он испаскудил – слов нет. Сказывают, тридцать брюхатых монахинь после него остались по ближним монастырям.

Говоривший был сморчковат сложением, и в голосе его прозвучала явственная зависть и тоска по недостижимому. Гонимый мелкой, гнусной мстительностью, он принялся помогать тем, кто привязывал веревку к ногам Димитрия, дабы тащить его на позор, как падаль, и особым пакостным образом накинул петлю на его естество.

Кругом захохотали. К тому времени, как труп вытащили из Кремля через Фроловские ворота на Красную площадь, он был настолько обезображен, что не только знакомых черт в нем нельзя было распознать, но и вообще увидеть человеческого образа.

И только тут Шуйский наконец-то дозволил вызвать из Вознесенского монастыря царицу Марфу. Запираться он более не мог – на него уже начали поглядывать недовольно.

Инокиня вышла, поддерживаемая под руки двумя сестрами. Сегодня, когда долетела весть, что убивают воровского царя, у нее едва не отнялись ноги, но неметь они начали с тех пор, как ее три дня назад навестил брат Афанасий Федорович.

То, что сказал Марфе брат, оказалось чрезмерным для иссушенного тоской существа. Она слушала – и верила, и не верила брату. Все время казалось, что он говорит о ком-то другом!

Значит, она не солгала народу, когда признала в этом ласковом, синеглазом юноше своего родного сына. Но как же так вышло, что вся жизнь их прошла врозь? И как же так вышло, что даже после того страшного дня в Угличе родные не открылись ей, не утешили измученного тоскою сердца? Они боялись подвергнуть опасности царевича, а пуще – боялись быть подслушанными кем-то из подсылов Годунова. Им не было дела до страданий матери, дважды утратившей сына. Первый раз это произошло, когда его скрыли Бельский и Афанасий, подменив по пути в Углич ребенком каких-то Нелидовых-Отрепьевых. Мария Нагая в те дни была тяжело больна – захворала от потрясения, от страха за свою судьбу, – а когда пришла в себя, подмена была уже совершена, и ей не оставалось ничего другого, как принять чужого мальчика как сына. И не выдать себя ни словом, ни движением: ведь их с братьями жизнь висела на волоске! Она ничего не знала о судьбе истинного Димитрия: жив он или мертв, а если жив, то где живет? Так болело сердце в этой вынужденной разлуке, что Мария Федоровна постепенно приучилась вовсе не думать о свершившемся. Прошлого не существовало – только настоящее. Как ни чужд был ей грубый и жестокий мальчик, который рос в Угличе под именем Димитрия, она привыкла к нему и жалела его. Народ в тот день в Угличе был так переполошен, что подмены никто не заметил, когда Афанасий скрылся с раненым. Мария Федоровна, избивая Василису, сделала все, чтобы отвлечь внимание от брата. Афанасий исчез, а Михаил никого не впускал в комнату, где якобы лежал умерший царевич. На самом деле там не было никого… Знала обо всем Арина Жданова, и она же помогала царице отводить народу глаза. Потом пришлось допустить священника и открыться ему, но отец Никон был верен Нагим и не признался, что махал кадилом над пустым гробом. Да, похоронили пустой гроб!