Фотограф.Цикл рассказов - Шведов Сергей Владимирович - Страница 11

Однако смыться с места происшествия мне не дали. Стоило мне только ухватиться за руль, как в голову мою уперлось нечто железное, скорее всего ствол пистолета. Я все-таки попытался обернуться, но разглядеть лицо владельца пистолета не успел. Сознание вдруг вспыхнуло огненным шаром и ухнуло вниз, в черную непроглядную пропасть.

Очнулся я от звука голосов и звона в собственных ушах. Болела голова, с которой обошлись откровенно по-свински, ныло плечо, поврежденное хулиганским кастетом. Однако душевная травма была куда серьезнее физических повреждений. Первой же мыслью, пришедшей мне в голову после довольно продолжительного небытия, была мысль о собственной чудовищной глупости. Ведь догадывался же, что дело здесь не совсем чисто, и тем не менее легкомысленно поперся в пасть зверя, не позаботившись о подстраховке. Возможно, я и дальше бы травил себе душу запоздалым раскаянием, но мешала боль за ухом и тошнотворная муть в голове. Чтобы избавиться и от того, и от другого, я открыл глаза и, наверное, напрасно это сделал. Поскольку действительность, в которую я столь неосторожно решил вернуться, не сулила мне ничего хорошего.

Первое, что я увидел, была сумка, то ли Васина, то ли Мишина. Сумка стояла на столе, и над ней с видом фокусника колдовал бритый наголо человек, явно перешагнувший сорокалетний рубеж. Мне показалось, что я его опознал, во всяком случае, этот тип вполне мог быть Мишей Шабановым, постаревшим, погрузневшим и весьма

потрепанным жизнью за минувшие семнадцать лет. Нельзя сказать, что это было типично дегенеративное лицо, но, во всяком случае, печать интеллекта на нем отсутствовала явно. Нет, на «моего» Васю этот субъект был мало похож. К сожалению, и от Миши семнадцатилетней давности ему удалось сохранить немногое, и дело, разумеется, здесь не только в прическе.

В общем-то я предполагал, что в сумке находится нечто увесистое и твердое, но о снайперской винтовке, пусть и в разобранном виде, я, честно говоря, не подумал. Как не подумал и о двух пистолетах, скорее всего, иностранного производства. Все это аккуратно было завернуто в штаны и рубахи. А сверху тоже лежало барахло, давно не стиранное, отбивающее всякое желание в нем копаться.

– Все на месте, – радостно сказал Миша, взглянув на меня при этом почему-то без особой симпатии.

– Никто не притрагивался? – Голос прозвучал справа, и я с трудом повернул голову, чтобы увидеть говорившего.

Этого человека можно было назвать полной противоположностью потрепанного и облинявшего Миши. Во-первых, он был моложе, вряд ли ему перевалило за тридцать пять, во-вторых, явно крепче и по внешнему виду, и по уверенному острому взгляду, который он бросил на меня. Словом, именно этот человек с резкими чертами лица и скрипучим голосом был здесь главным, о чем свидетельствовало и суетливое поведение Шабанова, и почтительное молчание пижонистого блондина, стоящего за моей спиной.

– Все абсолютно так, как я укладывал, – с готовностью заверил Шабанов. – По-моему, он даже замок не расстегивал.

– Смотри, Сова, не ошибись, – главарь холодно глянул уже на подельника. – Второй ошибки я тебе не прощу.

– Ну что ты в самом деле, Николай. Кто мог подумать, что этот лох способен украсть сумку. Да и распили мы всего бутылку. Наверняка он, гад, что-то мне подсыпал.

В общем, насколько я понял, история была самая банальная, типично железнодорожная. Миша с Васей познакомились на вокзале и, чтобы скоротать время, раздавили бутылку водки, а возможно, и не одну, после чего Миша слегка прикемарил, а когда очнулся, то рядом не было ни Васи, ни сумки. Причем я не исключаю, что Вася даже не был вором, а сумку просто прихватил по ошибке, спьяну посчитав своей. В пользу этой версии говорил тот факт, что он эту сумку забыл в вагоне, на этот раз посчитав, и совершенно справедливо, чужой. Откуда же бедному пьяному Васе было знать, что некая банда прикупила для каких-то темных дел три ствола и с помощью ротозея Миши пыталась перебросить их в нужное место.

– Я ведь как очнулся, так сразу вам позвонил и приметы этого лоха передал. Он ведь в наш город ехал.

– Ты меня не серди, Сова, – скосил злые глаза на подельника Николай. – Ты нас всех подставил. Окажись на месте этого парня какой-нибудь крохобор, мы бы сейчас уже на нарах куковали. Или проводница передала бы забытую пассажиром сумку в милицию.

– Но вы же опросили проводницу, – обиженно прогундел Миша, который и круглыми глупыми глазами, и чуть загнутым книзу носом как нельзя более оправдывал свое прозвище.

– Опросили! – возмущенно вскрикнул пижонистый блондин. – Да мы сутки глаз не смыкали. Этот лох так ничего и не сказал. В крови пришлось по твоей милости измараться.

– Зря, – подал я наконец свой голос. – Зря убили Васю. Он ведь даже и не понял спьяну, что украл эту сумку. И меня зря схватили, я же эту сумку нес гражданину Шабанову. Вручил бы и сумку, и паспорт, все как положено. Получил бы от него спасибо и забыл бы навсегда о существовании Миши Шабанова.

– Все так, уважаемый Веселов Игорь Витальевич, – отозвался Николай, задумчиво разглядывая лежащие на столе документы, паспорт и военный билет, по всей видимости вытащенные расторопными подручными из моего кармана. – Но никто нам не мог дать гарантии, что ты предварительно не заглянул в сумку и не известил ментов о ее содержимом. Либо не обратился к расторопным людишкам с целью нас выследить и сорвать возможный куш. Я, кстати, и сейчас в тебе до конца не уверен, хотя пока вроде бы все тихо. Вот я и организовал это нападение наркоманов на одиноко бредущего по подъезду путника. При нужде нападение можно было бы списать на самую обычную драку. К тому же Шабанов в той квартире давно уже не живет, он там только прописан. В общем, тебе крупно не повезло. Обстоятельства сложились не в твою пользу, сержант. Не надо было тебе брать у проводницы эту сумку, герой-десантник. Глядишь, и прожил бы оставшуюся жизнь в покое и радости.

Миша Шабанов глупо хихикнул и за свое поведение получил выговор от склонного к философскому осмыслению действительности начальника:

– Закрой рот, Сова. Из-за твоей дурости приходится отправлять на тот свет ни в чем не повинных людей.

Мне почему-то не себя стало жаль, а Васю. Возможно, виной тому был удар по голове, возможно, врожденный гуманизм, от которого меня не излечила даже война. Но мне казалось, что пьяница Вася не заслужил такой нелепой и страшной смерти. И еще меньше такой смерти заслуживал я. Если честно, то мне стало страшно. Я очень даже хорошо понимал, что с такими замороженными глазами, как у этого Николая, не шутят о смерти. Мне и прежде доводилось встречать таких людей. Садистами их назвать, пожалуй, нельзя, ибо вряд ли чужая боль доставляет им наслаждение. Просто они существуют по другую сторону добра и зла. А побудительной причиной их действий скорее всего является власть над чужими жизнями. Пустъ даже если это жизни таких ничтожеств, как Сова или этот пижонистый блондин с повадками обласканной паханом шустрой шестерки.

– Я ведь ме зверь какой-нибудь, сержант, – теперь Николай обращался уже непосредственно ко мне. – Мне жаль тебя убивать, тем более что ты ни в чем передо мной не провинился. Просто так карта легла. Войди и ты в мое положение. Ну не могу я вот так просто взять и отпустить тебя. Это все равно что удавку себе на шею накинуть, а конец ее тебе в руки отдать. Захочешь – задушишь, не захочешь – пощадишь. А у меня обязательства перед людьми.

– Да ты что, Николай? – вякнул из угла сконфуженный Сова. – Он же нас продаст. Да я его своими собственными руками… Только скажи.

– Молчи, Миша, – строго сказал главарь. – Это не твоего ума дело. Я буду решать.

Он, конечно, рисовался и передо мной, и перед Митей, и перед преданно сопевшим над моим ухом блондином. Ему приятно было осознавать свою власть большого сильного кота над попавшей в беду мышью, и он просто не мог отказать себе в удовольствии поиграть с нею. Для меня это был шанс, хотя, возможно, шанс призрачный. Очень трудно противостоять трем физически крепким и вооруженным мужикам в одиночку, да еще со связанными за спиной руками. А руки у меня были связаны крепко, настолько крепко, что я их практически уже не чувствовал.