Вне себя - ван Ковелер (Ковеларт) Дидье - Страница 5

Рыжий вопросительно смотрит на полицейских — те подтверждают. И добавляют, что в остальном там все в порядке: они проверили.

— Вы хотите привлечь его за преследование, месье?

Маленькие серые глазки буравят меня из-под светлых прядей. Я пытаюсь прекратить этот бред, не дать им вывернуть все наизнанку, напомнить факты, но рыжий лейтенант подводит итог:

— У этого господина документы на имя Мартина Харриса, вы же свои потеряли. Он женат на вашей якобы жене, она это признает. Все соседи подтвердили, что знают супругов Харрис. Вы хотите еще что-нибудь добавить?

Я не могу произнести ни звука, только шевелю губами. Полицейский поворачивается к тому, другому, еще раз спрашивает, будет ли он подавать на меня жалобу.

— Нет, у меня полно работы, я и так потерял достаточно времени. Я готов забыть эту историю, пусть только он оставит нас в покое.

— Вы поняли? Скажите спасибо месье Харрису. Но если вас еще раз заметят возле его дома, сядете за хулиганство! Вам ясно?

Слова теснятся в моей голове, она вот-вот треснет. Я будто прирос к полу. У меня даже нет сил броситься на самозванца, который прощается и уходит, засунув руки в карманы. Свободный. С моим паспортом. Моей квартирой. Моей женой. Все плывет перед глазами, я цепляюсь за стол, чтобы не упасть. Все уже забыли обо мне. Моя жалоба исчезла с экрана компьютера. Стерта.

— Вам нехорошо, месье? Может, присядете?

Это клетчатый толстяк дотронулся сзади до моего локтя с искренним беспокойством. Со своего места он вряд ли что-нибудь понял в разыгравшейся сцене. Но он чувствует, что я ни в чем не виноват, что я такой же, как и он, потерпевший. Потому и поставил себя на мое место: ему в конце концов тоже заявят, говорит он мне, понизив голос, что обокравшие его малолетки ни при чем, нечего было провоцировать их бумажником.

— Я могу вам чем-нибудь помочь?

Я с трудом выговариваю, что хотел бы позвонить. Он протягивает мне свой мобильник. Только один человек способен прекратить этот кошмар, но вдруг и она меня не узнает? В самом абсурдном поведении окружающих появляется некая логика, если оно повторяется. Все утверждают, что я — не я, от кого же мне теперь защищаться, кому доказывать? Эта мысль уже точит меня, разъедает, разлагает… Сколько времени можно прожить, ни для кого не существуя?

Я начинаю набирать номер, но не могу вспомнить последние четыре цифры. Нахожу в кармане карточку. С жутким чувством, что, если сотрется моя память, все вернется в свою колею.

Такси останавливается у тротуара. Открывается пассажирская дверца, я сажусь.

— Неприятности? — спрашивает Мюриэль, кивая на полицейский участок.

Я хотел подождать ее внутри, чтобы она могла дать показания, но меня форменным образом вытолкали за дверь, посоветовав на прощание подлечиться. Минут десять я проторчал возле знака, запрещающего стоянку. Никто не обращал на меня внимания, только какой-то парень попросил прикурить. Я рылся для виду в карманах, когда подъехало такси.

— Что случилось, Мартин?

Я качаю головой и кусаю губы, сдерживая слезы. С тротуара раздается свисток. Ей машут: проезжайте. Метров через сто она спрашивает, куда ехать.

— Послушайте, только не думайте, будто вы обязаны… Со мной произошло нечто ужасное, вот я и цепляюсь за вас, мне очень жаль, но… Я совершенно один. История просто невероятная, меня никто не слушает…

— Сейчас, я только счетчик включу. Так что у вас за проблема?

Я набираю в грудь побольше воздуха и в общих чертах рассказываю ей обо всем, что со мной произошло с тех пор, как она высадила меня у моего подъезда. Нам сигналят сзади. На светофоре давно загорелся зеленый, она трогает с места и паркуется у тротуара за перекрестком.

— Постойте, Мартин. Значит, этот тип говорит, что он — вы, у него документы на ваше имя и с ним живет ваша жена.

— Да, — киваю я с надеждой: тон у нее такой энергичный, что кажется, вот сейчас последует какое-то чудесное объяснение всему.

— И никто в вашем доме вас не узнает.

— Именно.

Она отворачивается, постукивает ногтем по рулю и добавляет совсем тихо, глядя в ветровое стекло:

— И вы пробыли трое суток в коме после удара головой.

— При чем здесь это? Я тот же, что и до аварии. Вы свидетель. Только вы… — начинаю я и осекаюсь.

— Только я?.. — подхватывает она, явно готовая принять любой довод в мою пользу.

Я качаю головой, сглатываю, в горле ком. Моя последняя надежда рассыпалась в прах.

— Никакой вы не свидетель. Я назвал вам свое имя, только когда очнулся. До аварии вы ничего обо мне не знали, кроме того, что я ехал в аэропорт Шарля де Голля и очень спешил.

Ее молчание подтверждает то, до чего она все равно рано или поздно додумалась бы сама. Я чувствую, что только в одно она готова верить — в мою искренность. И, если я потеряю ее доверие, у меня не останется больше ничего.

— Значит, получается, — подводит она итог, — вы ничем не можете доказать, что он — не вы.

— И что из этого следует? — огрызаюсь я, даже не пытаясь скрыть раздражение. — Что у меня амнезия? Вы же сами видите, что нет: наоборот, я помню абсолютно все!

— Может, вам только кажется, что вы помните… Может, вы забыли, кто вы на самом деле…

Она сказала это очень мягко, подбирая слова, чтобы не обидеть: таким голосом врач, дабы не поступиться ни честностью, ни человечностью, сообщает больному, что он обречен. И, накрыв ладонью мою руку, ласково добила меня:

— Такое бывает.

— Да, бывает.

Она даже вздрогнула от моего холодного, решительного тона. Я прошу ее дать мне мобильный телефон. Она смотрит, как я набираю номер, который вспомнился без малейшего усилия.

— Может, вам вернуться в больницу, Мартин? Я сказала первое, что пришло в голову, это просто предположение, я ведь не врач. А они там, в реанимации, возможно, уже сталкивались с подобными случаями…

— Ну конечно. Вышел человек из комы и — бац! — решил, что он кто-то другой. Откуда-то взял чужие воспоминания, характер, профессию, конфликты…

— Я бы очень хотела вам поверить, но мне не с чем сравнивать… Вы же сами сказали: я не знала вас до аварии.

— Как тут включается громкая связь?

Она нажимает зеленую кнопку. Механический голос просит нас подождать, играет музыка.

— Мюриэль… Дайте мне шанс, всего пару минут, я попробую убедить вас. Если не удастся, поедем в больницу и пусть меня там запрут. О'кей?

— Я же для вас…

— «Американ-Экспресс», добрый день, Вирджиния к вашим услугам.

— Мой номер 4937 084312 75009, срок действия до июня 2004.

Мюриэль пристально смотрит на меня. Я не отвожу глаз, но перестаю дышать.

— Здравствуйте, мистер Харрис.

Мы одновременно выдыхаем и улыбаемся друг другу. Она, похоже, испытывает такое же облегчение, как и я, освободившись от вполне обоснованных сомнений на мой счет. Мне приятно видеть, как она счастлива, что я не псих. Она все еще чувствует себя ответственной за аварию и мою кому, хотя я успел создать ей массу проблем.

— Чем могу вам помочь? — спрашивает голос из лежащего между нами на подлокотнике телефона.

— Я потерял карточку, мисс, хотел бы заблокировать ее и получить новую.

— Хорошо, сэр. Вы позволите задать вам несколько вопросов?

— Пожалуйста.

Следуют обычные вопросы: место рождения, дата рождения, девичья фамилия матери… Я отвечаю сразу, не задумываясь, автоматически.

— Ваш постоянный адрес?

— 255, Соумилл-Лейн, Гринвич, штат Коннектикут. Но сейчас я живу в Париже: 1, улица Дюрас, восьмой округ…

— Хорошо. Вы желаете получить новую карточку по этому адресу?

— Нет, ни в коем случае!

Я вздрогнул так сильно, что выронил телефон. Мюриэль поднимает его, вкладывает мне в руку.

— По какому адресу, сэр?

Я вопросительно смотрю на нее. Она колеблется секунд пять, потом медленно диктует: