Гости страны Фантазии (Сборник НФ) - Форстер Эдвард Морган - Страница 15

— Хороший человек, — продолжал старичок в том же духе. Я хочу заключить с вами сделку.

— Не нуждаюсь, — сказал бухгалтер. Сделками он принципиально не занимался. Боялся тюрьмы, а кроме того, не замечал за собой таланта к торговле.

— Хорошую сделку, — наседал старичок. — За двадцатку.

— Не интересуюсь, — защищался бухгалтер. Ему жаль было времени. Он шел как раз в кафе-автомат, где обычно после работы ел фасоль. Не то чтобы он так уж любил фасоль, но она стоила дешево и порция была изрядная. И то и другое его устраивало, поскольку бухгалтер Микулашек был человеком далеко не состоятельным.

Он не содержал танцовщицы, что издавна приводят как основательную причину материальных затруднений, и не пропивал своих денег. Просто у него их не было, несмотря на то что жил он честно или, может быть, как раз поэтому. Бухгалтеры по зарплате получают немного. Это угнетало Микулашека, угнетали его и другие обстоятельства, связанные с его работой. В детстве вы хотели быть капитанами, машинистами, кондитерами или трубочистами. Если бы какой-нибудь мальчик захотел стать бухгалтером, к нему бы вызвали врача. И только в процессе превращения из ребенка во взрослого вы столкнулись с досадным фактом, что трубочистами и машинистами могут быть не все. И такого количества капитанов тоже не требуется.

Итак, Микулашек был бухгалтером. Он умел только начислять зарплату, и поэтому ничего другого ему не оставалось. Ручным трудом он вряд ли смог бы себя прокормить, потому что от рождения был левшой. И в остальном перспективы у него были не очень радостными. Бухгалтер по зарплате не может быть никем другим, кроме как бухгалтером по зарплате или в крайнем случае старшим бухгалтером, если он достаточно старый и заслуженный. Ни старым, ни заслуженным Микулашек пока еще не был, а проявлять инициативу не решался. Любая инициатива в сфере начисления зарплаты пахнет уголовным кодексом. Микулашек все это отлично знал, и жилось ему неважно, потому что он был самым обыкновенным Микулашеком и ничем особенным не отличался. В остальном же он был добрый человек. Но от этого ему было еще хуже, так как все это знали и, следовательно, никто его не боялся.

Увидев, что даже такой старикашка пытается взять его на удочку, он всерьез рассердился. На свою беду, он знал, какой легкой добычей может стать.

— За двадцатку, — клянчил старичок. — Вам ведь хорошо живется, что вам стоит помочь бедному человеку?

— Мне плохо живется, — со злостью сказал бухгалтер.

— А почему же вам плохо живется?

— А потому, что я ничего особенного не умею, — сказал бухгалтер разочарованно, как всегда, когда обсуждались условия его существования.

— Хи-хи, — засмеялся старичок. — Не умеете? А я вот умею. И что из этого? Ничего!

— А что же вы умеете? — спросил Микулашек просто из вежливости. Старичок уже начинал ему надоедать.

— А вот что… — Старичок понизил голос до шепота. — Я умею превращаться в медведя. Ну да!

Микулашек отступил еще на шаг, решив, что в случае необходимости стукнет старика портфелем и передаст его врачу соответствующей специальности, который, вне всякого сомнения, уже ищет где-нибудь поблизости сбежавшего пациента.

Но старичок вел себя миролюбиво.

— Ну да, в медведя. Но пользы от этого ни на грош, Вот беда, правда?

— Да… Так до свидания, — выдавал из себя бухгалтер и перешел на другую сторону улицы. Старичок семенил за ним с упорством, достойным лучшего применения.

— Послушайте, молодой человек, неужели это вас не интересует?

— Интересует, еще бы, меня это чрезвычайно интересует, вздохнул бухгалтер, втайне надеясь, что не все сумасшедшие буйны.

— Знаете, — тарахтел старик, держа бухгалтера за рукав, это совсем не так уж трудно. Когда мы в первую мировую стояли в Буковине…

— Прощайте, — сказал бухгалтер.

— …так там одного повесить собирались, — продолжал назойливый старичок безмятежно и в полной уверенности, что бухгалтер не отгрызет себе рукав, как лиса — лапу, попавшую в капкан. — Его собирались повесить. Такой грязный старичишка был.

Бухгалтер с тоской подумал, что старику явно не хватает самокритичности.

— Я был тогда капралом, а капрал — это царь и бог! — сбивчиво рассказывал старик. — И я выпустил его через черный ход. А он как раз и умел это самое — превращаться в медведя. И знаете, он, дед этот, научил и меня за то, что я его выпустил. Он бы и сам превратился, чтоб спастись, но не мог, у него не хватало как раз нужного пальца. Ему его где-то оторвало. Этот перстень, который он мне дал, — старичок поднял немытый палец с широким медным кольцом, — надевается как раз на средний палец правой руки, и его поворачивают трижды влево, дважды вправо. А эта черточка, — Микулашек увидел на кольце глубокую поперечную борозду, — эта черточка должна оказаться на ладони. Совсем нетрудно, я сразу запомнил. А потом дважды влево, трижды вправо — и все становится, как было. Ну, а если перепутаете, тогда кольцо надо снять, снова надеть и все повторить сначала, ничего страшного не случится. Здесь я, понятно, не могу вам показать, здесь народу много. Дома сами попробуете. Нате.

Старичок схватил Микулашека за руку, надел перстень ему на палец и медленно пошел прочь. Бухгалтер какое-то мгновение с ужасом разглядывал широкое медное кольцо. Потом побежал и схватил старичка за ветхое, латаное пальто. Старик обернул к нему морщинистое лицо и пошевелил усами.

— Что такое? — пробормотал он. — Трижды влево, дважды вправо, чертой к ладони, и обратно — дважды влево, трижды вправо, чертой к тыльной стороне руки. Ну!

— Послушайте, — сопротивлялся Микулашек, — я не могу его взять. Оно мне не нужно, заберите его!

Старичок отстранил его руку.

— Берите, берите. А если дела у вас плохи, ничего мне платить не надо. Это все равно вещь бесполезная, тем более для меня, старого человека. Вы моложе, может, вам оно пригодится. Ну, выкладывайте двадцать крон, — добавил он быстро, не оставляя своей жертве времени на раздумье.

Делать было нечего, и Микулашек дал старику деньги. Тот спрятал их под шапку. Микулашек пришел к выводу, что для сумасшедшего старик слишком хитер, и, перестав его бояться, решил заставить старика выдумать что-нибудь еще за эти же двадцать крон. Изобразив на лице полное доверие, он спросил:

— А что тогда будет с одеждой?

— Она превратится в шкуру, не бойтесь.

— А если бы я был в плавках?

— Тогда у вас будет летняя шерсть. Ну, идите, я все равно больше ничего не знаю. Попробуйте и сами увидите. Но пользы от этого никакой, имейте в виду. Прощайте, прощайте, очень вам благодарен.

В тот день Микулашек так и не поел фасоли. Он был зол и не хотел больше тратиться. Придя домой, он заглянул через окно в кухню, дома ли хозяйка, прошел в свою комнату, сел и положил ноги на стол. Закурив сигарету, он аккуратно вложил обгорелую спичку обратно в коробок и начал рассматривать свою сомнительную покупку.

Перстень был потертый, шириной около сантиметра; с какими-то неразборчивыми буквами на внутренней стороне. Шрифт был не латинский, а других шрифтов Микулашек не знал. Фантазия старичка немного озадачила его. О волках-оборотнях он читал, но бывают ли оборотни-медведи — не знал. Насколько ему было известно, способность человека к перевоплощению ограничена лишь превращением в волка. Он решил, что старик черпал свои выдумки из каких-то неведомых ему источников.

— Значит, в медведя, — сердился он про себя. — А почему не в навозного жука, который потом превратится в золотаря? Глупости!

Он опустил перстень в ящик стола, бросил на него старую газету и предался грустным размышлениям о том, как легко удается некоторым людям заработать двадцать крон. Но перстень не давал ему покоя. Он снова вынул его из ящика, с омерзением осмотрел и надел на средний палец правой руки. Затем растерянно поднялся и встал перед треснутым зеркалом. Он проделывал все это, понимая, что поступает как законченный болван, но может себе это позволить, поскольку в комнате больше никого нет.