2012 - Михайлов Владимир Дмитриевич - Страница 42

– Мы все… Озёрские.

Спереди стали голосом передавать:

– По следующей… налево.

Похоже, и вправду – в самый центр. Неужели думают, что их туда пропустят?

Хотя – похоже, сейчас всё может быть.

Что-то такое происходит.

Понять бы – что?

В поисках ответа на этот вопрос Настя чуть не врезалась в спину бежавшего впереди: толпа внезапно стала круто затормаживать.

Ничего удивительного: откуда-то справа, из поперечной улицы вырвалась колонна военных машин. Солдатские каски виднелись над высокими бортами. Машины круто сворачивали и устремлялись дальше, вперёд, тем самым путём, по которому двигались и парни, призванные на защиту власти.

Бегущие остановились не только потому, что колонна загородила путь. Заминка могла оказаться минутной. Однако стремление поскорее достичь кремлёвских стен стало исчезать с неожиданной быстротой. Теперь перед ними оказалась армия. А это означало, что новое приключение, весёлая тусовка грозила превратиться во что-то куда более серьёзное и опасное. И нарываться на такой вариант никому не хотелось.

К тому же сразу возникло и оправдание: солдаты наверняка направлялись к той же цели. Значит, поставленная задача будет выполнена – пусть и чужими руками. Зато милиция, похоже, ещё не считавшая своё дело сделанным, оказалась теперь в совсем уже опасной близости.

Поэтому спереди прозвучало:

– Врассыпную! Возвращаемся!

И толпа стала таять куда быстрее, чем кусочек сахара в стакане горячего чая.

Настя тоже не стала медлить. Тем более что успела решить – куда же направится сейчас.

К штабу Котовского. Если он всё-таки появится в Москве, то устремится именно туда – раньше даже, чем домой. Он всегда был человеком дела.

Затаиться где-нибудь, чтобы видеть всякого, кто направится к нужному подъезду. А если окажется, что в помещении никого нет, – остаться там и ждать.

За ней никто не стал гнаться: своя рубашка у всякого оказалась куда ближе к телу. И хотелось уберечь это тело от столкновения с омоновскими дубинками.

Происходило действительно многое. В том числе и на улицах. И наверное, большинству московских обывателей, добропорядочным гражданам, сильно огорчённым событиями последних дней, включая сразу опустевшие магазины, отсутствие электричества, отказ водопровода и канализации, отсутствие нормальной связи, а теперь ещё и стрельбу ночью, именно всё это казалось главным и решающим.

На деле же самые главные, даже решающие события происходили не на улицах. Решения принимались и реализовались не под открытым небом, но в стенах не столь уж многих помещений, где даже в этих условиях сохранялась связь, куда поступала более или менее конкретная информация, исходя из которой люди и пытались делать выводы и в зависимости от них либо управлять процессами, либо…

Выводы для большинства оказывались неожиданными и горькими. Контроль, ещё за день-другой до событий казавшийся надёжным и незыблемым, был утерян. Раньше такое положение представлялось возможным лишь немногим, и из этих немногих меньшая часть, искренне озабоченная судьбами страны и потому чужеродная для высших слоёв, почему-то называвшихся «элитой», до полной хрипоты кричала, предупреждая о возможных последствиях, и зарабатывала немалые неприятности на свои головы без особых, казалось, результатов. Большая же часть – та, для которой страна была лишь инструментом для построения собственного, персонального мира, максимально независимого, богатого, живущего по своим законам и никак не привязанного к каким угодно территориям, этносам и историям, глобального мира, – большая часть эта успела заблаговременно покинуть российские пределы, вовремя реализовав свои здешние активы и переведя полученное куда подальше. Эти люди теперь могли из приятного далека наблюдать за происходившими событиями и даже, по мере возможностей, влиять на них – хотя возможности такого влияния были для них более чем ограничены.

А те, кто не предвидел, у кого раньше не хватало времени для серьёзного анализа, потому что время это требовалось для основного их занятия: превращения своей личной политической власти в свою же личную, но уже подлинную власть – больших денег, эти люди и были вынуждены сейчас, признав совершившееся, срочно искать выход из положения, понимая, что для этих поисков оставались, может быть, уже не дни даже, а часы.

Наверное, в городе оставалось ещё достаточно сил, чтобы попытаться восстановить порядок. Но силы эти понадобились для другого: для обеспечения безопасности на пути в аэропорты, где стояли собственные «боинги», готовые ко взлёту. И на улицах всё чаще возникали колонны машин, где на полдюжины милицейских и даже военных тачек приходилось один-два членовоза, внутри которых очередные ВИПы, вжимаясь в сиденья, спешили туда, где уже просыпались самолёты. И не только по земле: устремлялись туда и на вертолётах, окружённых другою, воздушной охраной. По сути дела, власть покидала своё гнездо, всякая – и законодательная в подавляющем своём большинстве, и исполнительная, и судебная… Только четвёртая власть, уже доведенная до полного безвластия, не вставала на крыло. И – военная, не собиравшаяся, похоже, отступать, потому что её активы, её богатства и возможности, включая ракетно-ядерный арсенал, нельзя было ни вывезти, ни бросить на произвол судьбы. Наверное, убегавшим положение казалось более страшным, чем оно было на самом деле, – в конце концов, пока ещё беспорядки происходили только в одном городе, пусть даже столичном. Но у страха глаза велики, и в определённых условиях они приобретают качества электронных микроскопов или телескопов с многометровыми зеркалами – хотя показывают они чаще всего не реальные, а виртуальные объекты, вырастающие, впрочем, из совершенно реальных предпосылок.

Уже в самолёте Третьему пришлось ответить на несколько телефонных вызовов. Не из России: те, кто мог бы выйти на связь оттуда, сами уже находились в движении, потому что знали, что он опередил их. Звонки были на высочайшем уровне. Вашингтон, Пекин, Берлин – и было бы «Далее везде», но прочих приходилось просто отсеивать. Разговоры были, в общем, на один манер: