Ода близорукости - Бородицкая Марина Яковлевна - Страница 3

ПЕСЕНКА АНАКРЕОНТИЧЕСКАЯ

Эй, сбирайтеся на пир,

Милые подруги!

Пусть бряцанье наших лир

Зазвучит в округе.

Приготовлены венки,

Перемыты кубки,

В кухне стонут чугунки

И трепещут ступки.

Танцевать приглашены

Лучшие флейтисты:

Спины их обнажены,

Локоны душисты,

Их пунцовые уста

Дивно молчаливы...

Занимайте же места —

Краток миг счастливый!

Пусть обносит мальчик нас

Пенистым по кругу,

И хвалу мы не скупясь

Пропоём друг другу,

И утонет, как змея,

В чаше величальной

Этот ужас бытия

Экзистенциальный.

* * *

Что они делали на Элевсинских мистериях?

Что там лежало в закрытом таинственном коробе?

Хоть расшибись, не дошло никакого свидетельства,

Даже рабов посвящали, а мы не сподобились!

Древней дразнилкой звучат нам слова посвящения:

«Вот, я постился, питьём причастился Деметриным,

Что мной из короба взято – на место положено,

Чем занимался – о том говорить не положено».

Знали же все без изъятья: метэки и граждане,

Знали в Афинах, на Самосе знали, на Лесбосе,

Хоть бы один нацарапал на глине записочку, —

Нет! сговорились, ей-богу, как дети дворовые.

Этих, мол, примем и тех: шахматиста носатого,

Длинного примем и рыжего, если попросится,

Даже очкарика примем, – и только с потомками

Самой своей интересной игрой не поделимся.

Это нарочно они! Чтоб, куда ни заехали,

Всё нас тянуло обратно, к той старой песочнице:

Что за секреты зарыли вы, тени лукавые?

Что вы там делали, на Элевсинских мистериях?!

БЕЗ ЗАПЯТЫХ

Народ бессмертен

это всё тот же народ что убил Сократа

и Архимеда и Томаса Мора

и как его там

ей-богу всех не упомнишь

да вот хотя бы Вавилова.

Народ не быдло

он чтит богов и на зиму варит повидло

и обожает своих детей

и нанимает им самых мудрых

учителей

– лучше бы академика

а убить мы его всегда успеем

да вот хотя бы детишки

Критий с Алкивиадом

подрастут и убьют.

БЫЛЬ

Спартанскому царю Агесилаю

однажды показали катапульту,

чтоб новой катапульте дальнобойной

порадовался царь Агесилай.

Взглянул спартанский царь на катапульту,

что впрямь была сработана умельцем

и поражала цель на расстояньи,

и даже на приличном расстояньи, —

и горестно вздохнул Агесилай.

– Почто ты, царь, так горестно вздыхаешь?

Не видишь разве, что новинка эта

блестящие сулит нам перспективы?

И рек Агесилай:

– Одно я вижу,

что воинская доблесть умерла.

СПРОСОНЬЯ

На стон проснувшегося тела

летящий, как на детский крик,

какого дальнего предела

сегодня ночью ты достиг?

В каких пространствах куролесил,

с кем обнимался весь полёт?

Каких тебе напели песен?

...Молчит, ответа не даёт

вернувшийся на поселенье

расконвоированный дух.

Лишь лёгкий привкус сожаленья

и рот, как бы с похмелья, сух.

* * *

В христианском ли, буддийском

Храме, голову склоня,

Поминальную записку

Положите за меня.

В той часовне у дороги,

Где латынь и полумрак...

Я не знаю – в синагоге

Это можно, или как?

Задавака, недотрога —

Вот и я не зря сгорю:

Обо мне напомнят Богу,

Как о Бобчинском царю.

В православной позолоте,

В честной кирхе без прикрас

Листик клетчатый в блокноте

Если сыщется у вас —

Надпишите и сложите,

Как бумажный самолёт:

Там, в небесном общежитье,

Кто-нибудь да подберёт.

* * *

Когда удалился художник

и свет за собой погасил,

засох у крыльца подорожник,

подсолнухи кто-то скосил.

Ослепло окно, за которым

стоцветный сиял океан,

и то, где парижским убором

хвалился бульварный каштан.

Когда удалился художник

и выключил звук, уходя,

заглохли кузнец и сапожник,

затихло биенье дождя.

Исчезли разводы и пятна,

теней драпировочный хлам...

И дверь он закрыл аккуратно,

а грохот послышался нам.

РАЗГОВОР

– А как, например, с Эль Греко? Что за решенье

там всё же приняли: тьма ему или свет?

– Покоя, что был написан нам в утешенье,

в расчёт не брали, ты думаешь?

– Думаю, нет.

– А Гойя с его уродцами?

– Этот тоже.

Да все они! ведь тащили на полотно

всё золото и лазурь, все оттенки кожи...

– Грешно, грешно!

– Но Им же разрешено!

Не сам ли позволил смешаться Он тьме и свету?

Кто кистью их перемешивал, кто пером...

– Так что ж он придумал с Эль Греко?

Бросил монету?

– Наверно, бросил. И встала она ребром.

* * *

Пред иконой чудотворной, в греческом монастыре —

фотографии детишек, восковые муляжи:

руки, ноги, сердце, печень, одинокий синий глаз —

словом, кто о чём хлопочет, принеси и покажи.

У кого чего болит,

Божья Матерь исцелит.

Пред иконой чудотворной я тихонечко стою

с неумехою-душою, громко хнычущей внутри.

Кабы знала-понимала, как её изобразить,

я бы душу изваяла, принесла бы показать.

У кого чего болит...

На иконе чудотворной кормит матушка дитя,

и весёлый ровный воздух чудо-млеком напоён.

Постоим, душа, подышим, строчки нежные крутя,

и друг дружке в утешенье колыбельную споём.

У кого чего болит,

Божья Матерь исцелит.