Игры в личную жизнь - Романова Галина Владимировна - Страница 27

Решено...

Я сползла с высокого табурета и, слегка покачиваясь, пошла к выходу. Настроение у меня стабилизировалось. Решение, устраивающее меня со всех сторон, принято. Так что теперь осталось изъять из души последнюю занозу, и можно будет продолжать жить дальше.

Последней занозой, нет, скорее гвоздем в одном месте, был и оставался полковник в отставке – благословенный адскими силами Иван Семенович.

Ох как мне не понравилась его финальная речь! Ох как не понравилась! И не потому, что он в очередной раз оскорбил меня. Не потому, что выглядел при этом не самым лучшим образом. А потому, что в этой его речи я кое-что не поняла. Или пропустила... Но это и неважно, важно то, что у меня зародилось сомнение в том, что мы с ним говорим об одном и том же. Я вот, например, имела в виду деньги, вырученные мною от продажи теткиной недвижимости. А что имел в виду он?! Почему говорил с таким пылом? И почему, собственно, из-за моих денег должны были страдать какие-то люди... Нет, что-то не состыковывалось. Какие-то белые пятна проступили на моем прежде безукоризненном обвинении в его адрес.

Я вошла в свой номер. Приняла душ. Как хорошая девочка, влезла под одеяло, но уснуть не смогла. Ворочалась-ворочалась, перебрала в голове все мыслимые и немыслимые мотивы, двигавшие им в его злодействах, но все было не то. Натянуто, сыро и неестественно. Ну, и разумеется, потом я засобиралась. В мгновение ока натянула на себя джинсы, подаренные теткой, легкую кофту без рукавов. Надела кроссовки и, проигнорировав лифт, по боковой лестнице вышла из гостиницы с черного хода.

– Такси! – нырнула я из темноты прямо под колеса уже отъезжающей машины.

Пропустила мимо ушей справедливое ругательство водителя. Назвала адрес захолустья, где селились мои новоиспеченные родственники, и спустя пятнадцать минут уже подъезжала к их дому.

– Не страшно тут одной-то? – водитель такси укоризненно качнул головой. – Пушкарская улица – не лучшее место для ночных прогулок. Не подождать?

– Нет, не нужно, – промямлила я, плохо соображая в тот момент, что совершаю очередную глупость.

Водитель, взяв деньги, уехал. А я осталась стоять в одиночестве на изрытой ухабами проезжей части.

Улица Пушкарская была полностью погружена во мрак, если не считать освещением прямоугольники окон и круглолицую луну, то и дело ныряющую в облака. К слову сказать, светящихся окон было не так уж и много. Я насчитала с десяток, не более. И медленно двинулась вперед.

Маленькие одноэтажные домики частного сектора чередовались с двухэтажками, в одном из которых и должна была проживать моя новоиспеченная родня. Если мне не изменяла память и Вика не соврала, их дом был под номером три. Он вскоре нашелся – по левую сторону от проезжей части, которую назвать дорогой у меня просто не поворачивался язык. Хорошо, что у меня хватило ума надеть кроссовки, иначе бы все каблуки вместе с ногами здесь поломала.

Я подошла к подъездной двери и осмотрелась. Два окна на втором этаже и одно на первом свидетельствовали об обитаемости сего допотопного строения. Неплохо бы было, конечно, знать, в какой квартире сейчас ложится почивать наш уважаемый Иван Семенович. Хотя, может, его и дома нет? Либо уже давно десятый сон видит и ведать не ведает, что одна взбалмошная особа жаждет с ним встречи. Так где же он проживает?..

В подъезде на удивление ничем не воняло. Либо все кошки вкупе с проходимцами в здешних местах перевелись, либо местный контингент зорко следил за чистотой. Но факт отсутствия неприятных запахов меня приятно поразил.

На площадку первого этажа выходило три двери. Почему-то я не остановилась ни у одной из них, а пошла вверх по лестнице. Почему? Трудно сказать. Мотивы моих поступков сегодняшним вечером трудно было бы определить.

Лампочка на площадке второго этажа не горела, зато из-под одной двери пробивалась широкая полоса света и слышались чьи-то голоса. Один из них я узнала без труда: он принадлежал Ивану Семеновичу. Господин полковник явно был чем-то недоволен и выговаривал на повышенных тонах своему собеседнику:

– Зачем было торопиться? Кто тебя просил об этом? Сколько раз мне можно было об этом говорить?

Так, общие фразы, ничего не значащие претензии, применить которые можно было бы к любой жизненной ситуации, но мне отчего-то сразу сделалось нехорошо. Я передумала звонить в дверной звонок, подошла поближе к двери, которая, к счастью, открывалась наружу. Застыв изваянием в самом углу, так, чтобы меня нельзя было бы обнаружить мгновенно, я обратилась в слух.

– Говорю же, она ничего не подозревает! – снова завелся полковник, споря с неизвестным мне гостем, который, как назло, говорил очень тихо. – Я виделся с ней.... Да, виделся, и не вижу в этом ничего странного... Нет, не подозревает... Да потому, черт возьми, что я так думаю! А я редко ошибаюсь!

Почему-то мне сразу показалось, что разговор идет обо мне. И это открытие меня совсем не порадовало, а как раз наоборот.

– Прекрати истерику! – теперь уже не говорил, а кричал полковник, затем раздался грохот переставляемой мебели, какой-то непонятный всхлип, очень настороживший меня, и следом опять его громогласное: – Вы сами во всем виноваты, идиоты! Я предупреждал, что ничего хорошего не выйдет из всей этой затеи! Кто меня слушал? Вы все лучше меня понимаете! Что теперь делать, ума не приложу...

Пауза, возникшая за этим криком, показалась мне изматывающе продолжительной. Душа моя стенала от неизвестности, колени вибрировали от напряжения, а в горле першило так, будто я только что проглотила горсть песка. Ох, не зря я все же решила навестить его сегодня, совсем не зря! Он мало сказать что не прост, он страшен. И если раньше мне казалось, что разрешить недоразумение, возникшее между нами, удастся без лишних осложнений, то теперь все усложнялось.

Говорит обо мне... С какой стати? О чем я не должна подозревать? И кто в чем виноват? Кто его собеседник? Хотя на последний вопрос я, пожалуй, ответить смогу. Это его сообщник. Тот самый, который совершал обыск в моей квартире, и тот, кто потом ударил Настю по голове! Не нужно быть чрезмерно догадливой, чтобы до этого додуматься.

Итак, по всему выходит, что его сообщник облажался? Это очевидно, раз полковник его отчитывает с таким пылом. Что же он на этот раз сделал не так?

И тут, словно угадав мой безмолвный вопрос, полковник отчетливо спросил:

– Тогда почему? Почему вы этого не сделали вовремя, когда еще можно было? Опоздали? Там выставили охрану? Идиоты!

Господи! Выставили охрану?.. Так... так он про Виктора! И что можно было сделать вовремя, пока не выставили охрану? Убить? Конечно, убить. Нужно было добить Виктора, пока в больничном коридоре не появилась парочка головорезов, которые отпугнули полковника и его сообщников. Да, именно сообщников, потому что он все время обращается к собеседникам, во множественном числе.

Бежать! Спасительная мысль посетила меня крайне вовремя, потому что за полуоткрытой дверью послышался шум, явно свидетельствующий о скорых сборах.

Как я уговорила себя сойти с места, до сих пор ума не приложу. Сбежала по лестнице со второго этажа, а затем выбралась на улицу достаточно прытко. Потом не менее расторопно укрылась в зарослях огромного кустарника и замерла, чутко прислушиваясь.

Я буду не я, если не дождусь их обоих! Вот сейчас они выйдут, я увижу их, голубчиков, и тогда, возможно, все встанет на свои места и страх перестанет глодать мою душу.

Глаза уже немного привыкли к темноте, и действия невольного доброжелателя, зажегшего свет сразу в двух окнах на первом этаже, показались мне излишними. Не дай бог, еще увидят меня в свете этой иллюминации, тут же и похоронят в этих кустах...

Умереть без посторонних усилий мне захотелось пару минут спустя. Умереть и уже не воскреснуть, потому что полковник вышел на улицу под руку со своей любимой и единственной дочерью Викторией!

Мне показалось, что я тронулась умом. Мне пришлось крепко зажмурить глаза, сосчитать до пяти, затем распахнуть их. Но сатанинское наваждение не исчезло. Полковник крепко держал за руку хлюпающую носом Викторию и при этом что-то выговаривал ей вполголоса. Что именно, я уже приблизительно знала. Не знала я сейчас одного: где мой Славка?