Дело о дневнике загорающей - Гарднер Эрл Стенли - Страница 39

– То есть как договориться?

– Он сказал, что если я дам показания, будто нашу с вами встречу в доме Балларда устроили вы и что вы подавали мне сигнал, опуская и поднимая роликовую шторку, то он позволит мне признать себя виновной в непредумышленном убийстве и я пробуду за решеткой совсем недолго. Он сказал также, что знает наверное, что вы опускали и поднимали шторку с целью подать сигнал мне, и что если я буду говорить правду, то отделаюсь пустяковым сроком.

– Что вы ему ответили?

– Сказала, что хочу подумать.

– А он?

– Он поторопил меня. Сказал, чтобы я приняла решение как можно скорее.

Мейсон усмехнулся:

– Ему хотелось, чтобы вы приняли решение до того, как переговорите со мной, не правда ли?

– Да, он подразумевал это. Он даже сказал, что вы меня отговорите.

– Знайте же, мисс Дюваль: как только вы сделаете подобное заявление, он сможет привлечь меня к ответственности за лжесвидетельство, и это будет означать лишение права адвокатской практики с последующим отбыванием наказания за лжесвидетельство.

Арлен Дюваль невесело опустила глаза:

– Понимаю, мистер Мейсон.

– А вам такое в голову не приходило?

– Я знала, что господину окружному прокурору очень и очень хочется, чтобы я подтвердила, будто вы мне сигналили. Он предлагает все, что угодно.

– Но он не сдержит своего обещания. Он, конечно, сведет дело к непредумышленному убийству. Это он выполнит. Но как только вы окажетесь в тюрьме, он забудет про вас и не пошевелит и пальцем.

– Я думаю, вы правы, мистер Мейсон, но ведь это такая большая разница – непредумышленное убийство, и… – Глаза девушки наполнились слезами, она заплакала.

– И что?

– И убийство высшей категории. С отягчающими обстоятельствами и так далее. Как только представлю, что меня привязывают к холодному металлическому креслу, что я слышу, как в сосуд с кислотой падают шарики цианида, что становится трудно дышать… О господи, я больше не выдержу!..

– Забудьте об этом, – резко оборвал ее Мейсон, – они вас обрабатывают, пытаются сломить.

Арлен Дюваль вытерла слезы, но губы у нее дрожали.

– Куда вы пошли после того, как поняли, что Баллард мертв?

– Попыталась связаться с доктором Кандлером.

– Вам удалось?

– Нет. Я звонила по городскому. Под вымышленным именем, естественно.

– Вы его не застали?

– Нет. Не было на месте. И сказали, что вернется около полуночи.

– С кем вы разговаривали?

– С его медсестрой.

– Розой Трэйвис?

– Да.

– Она вам нравится?

– Я ее ненавижу, и она меня тоже терпеть не может.

– Поняла ли она, кто звонит?

– Не думаю. Я изменила голос и представилась пациенткой. Сказала, что доктор Кандлер просил обязательно позвонить, если появятся определенные симптомы, и… в общем, сказала, что он мне обязательно нужен.

– Вы звонили ему в офис или на дом?

– На квартиру. Он снимает специальную квартиру, куда сажает на ночь медсестру, и она отфильтровывает ненужных пациентов. Домой ему звонить нельзя.

– Он даже не дал вам свой незарегистрированный домашний номер?

– Нет. Хотел, но не смог.

– Почему?

– Сказал, что этот номер известен только его личной медсестре. Так якобы нужно для дела.

– Значит, с доктором Кандлером вам связаться не удалось?

– Нет.

– Где вас схватила полиция?

– На квартире у подруги. Я пережидала там, чтобы дозвониться до доктора Кандлера.

– Вы ему доверяете?

– Абсолютно. Жизнь бы ему доверила.

– Но тем не менее скрыли от него тот факт, что получали деньги от Балларда.

– Он знал, что кто-то меня финансирует, но кто конкретно, я не говорила, вот и все.

– Но почему? Потому что не доверяете?

– Нет, мистер Мейсон, я пообещала. Дала мистеру Балларду клятву, что никто не узнает. Правда, я видела, что доктора Кандлера это раздражает, и он… не подозревал, нет, но… порой бывал страшно недоволен. И я никак не могла избавиться от мысли, что он подумает обо мне, если со мной что-то случится, а он так и не узнает, откуда поступали деньги. И, конечно же, я никогда не забывала об отце. Предположим, что кто-то бы вдруг меня убил или я внезапно умерла, что бы тогда все думали? А то, что деньги мне на трейлер дал он, мой папа. И я решила вести дневник, куда записывала в мельчайших подробностях, что и как. А вот о дневнике я доктору Кандлеру сказала. Описала ему, куда пойти и где искать.

Мейсон слегка нахмурился:

– Вы сказали ему, куда спрятали свой дневник?

– Конечно. Ведь кто-то же должен был знать. Умри я, и что тогда? Не для того я его писала, чтобы сгноить, никому не показывая.

– Что ж, пока достаточно, – вздохнул Мейсон. – Вас сейчас пригласят на предварительное слушание. И вам всячески дадут понять, что у них имеются все возможные основания обвинить вас в преднамеренном убийстве с отягчающими вину обстоятельствами. Но если вы предадите меня, покажете что-то, что они просят, но чего вы не видели, то в этом случае они могут классифицировать убийство как непредумышленное.

– А если нет?

– Если нет и если, разумеется, все, что вы только что мне рассказали, – правда, тогда я постараюсь вас вытащить. Но если окажется, что вы мне солгали, я оставляю за собой право в любой момент столкнуть вас за борт. Об этом я говорил с самого начала и повторяю теперь. Это что касается денег. А что касается убийства, то раз уж я взялся представлять вас, доведу это дело до конца.

Арлен Дюваль что-то прикидывала в уме.

– Каковы мои шансы, мистер Мейсон?

– В данный момент не очень хорошие.

– Двадцать пять из ста?

– Пока еще нет.

– Десять из ста?

– Остановимся на пяти. Так будет честнее.

– Но вы вынуждаете меня всерьез обдумать их предложение.

– Нет, мисс Дюваль, – возразил Мейсон, – я всего-навсего пытаюсь выяснить, какую игру вы ведете.

Девушка зарыдала, плечи у нее затряслись.

– Я в-всегда иг-граю ч-честно!..

– Не хочу ничего вам внушать. Делайте, что сочтете нужным, что, по вашему мнению, лучше отвечает вашим интересам.

Мейсон встал со стула, кивнул надзирательнице, что беседа окончена, и вышел.

Покинув здание тюрьмы, он сел в машину и поехал к себе домой.

Телефон зазвонил, когда он еще стоял в прихожей. Номер знали только Делла Стрит и Пол Дрейк, поэтому Мейсон поспешно прошел в комнату и взял трубку.

– Слушаю. Пол, это ты?

– Я, мой дорогой Холмс! Надеюсь, на пенсию ты пока еще не собрался?

– Что у тебя опять?

– Сегодняшний день оказался не такой уж и плохой, Перри!

– Да ну? По мне – так хуже не бывает. Все вверх тормашками, но если и завтра…

– Ты поговорил с клиенткой?

– Да, поговорил.

– Как она?

– Плохо, Пол. Рассказала полиции все, чего не следовало. Если их припрет, они ее не пощадят – постараются навесить убийство высшей категории.

– И ничто их не остановит? Почему ты сказал «если их припрет»?

– Потому что Гамильтон Бергер предложил ей сделку – смягчить убийство до непредумышленного в обмен на заявление, что я опускал и поднимал шторку в доме Балларда для того, чтобы подать ей сигнал.

– Как это отразится на тебе?

– Статья за лжесвидетельство и тюремное заключение. Но я так просто не сдамся. Я заставлю их попрыгать на сковородке.

– Как?

– Подведу к тому, что Арлен признается, чего они от нее хотели, – снизить наказание в обмен на нужное заявление. Я выставлю Гамильтона Бергера в таком свете, что всем станет ясно – этот многими уважаемый прокурор готов посмотреть сквозь пальцы даже на первостатейное умышленное убийство, только бы засадить меня, лишив при этом адвокатского звания.

– И ты мог бы доказать?

– Я бы вытащил Бергера к свидетельской стойке, а уж тут ты меня знаешь. Если такое произойдет, я ему просто-напросто не оставлю выбора. Либо он вынужден будет признаться, либо начнет врать.

– При условии, конечно, что девушка сказала правду.