Соблазн для Щелкунчика - Борохова Наталья Евгеньевна - Страница 14

– Всего в законе не напишешь, – произнес Волгин с видом оскорбленной добродетели.

– Дубровская, освободите нас от своих комментариев, – голосом, не предвещающим ничего хорошего, молвила Фрик. – И будьте так любезны, поближе к делу…

– Вы участвовали в досмотре подсудимых?

– Да, я производил личный обыск каждого. Кроме того, я досматривал машину. Именно я нашел резиновую перчатку. Белую такую, хирургическую.

– Она была целая?

– А как же…

– Значит, вы ее брали в руки?

– Я? Нет, не брал.

– А как же вы ее осмотрели?

– Я ее не осматривал.

– Но вы ведь только сейчас сказали, что перчатка была целая. Значит, вы ее осмотрели.

Волгин почесал голову:

– Что-то вы меня запутали, адвокат. Не брал я перчатку.

– Почему тогда вы решили, что перчатка целая?

– А какой резон, скажите, с собой рваную перчатку возить? – произнес Волгин, чрезвычайно довольный своей железной логикой.

– Нет вопросов, ваша честь, – сообщила Елизавета, решив для себя, что переупрямить работника милиции ей все равно не удастся.

Следователь прокуратуры Сабитов, затесавшийся в ряды милиционеров, обстоятельно давал показания суду. Когда же начала задавать вопросы Дубровская, он, как по мановению волшебной палочки, превратился в некое подобие преподавателя, разжевывающего туповатой, но смазливой студентке прописные истины.

– Да, уважаемый адвокат. Подногтевое содержимое подозреваемых – это важный материал для экспертного исследования. У Перевалова и Петренко были произведены срезы ногтей. В материалах дела есть протоколы выемки и заключения экспертиз. Вы почитайте.

– Я читала, – сказала Елизавета, почувствовав, что краснеет. – А для какой цели вы производили смывы с рук и с ноздрей подсудимых?

– А это, уважаемая, тоже важный объект для исследования. Ну как вам лучше объяснить… Вы, вероятно, не так давно закончили институт и поэтому должны помнить некоторые сведения из курса криминалистики. Так вот, во время стрельбы на одежде, а также на лице и руках стрелявшего оседают продукты выстрела. Делая смывы из правой и левой ноздри подозреваемых, мы имели целью обнаружить в их содержимом вещества, характерные для выстрела. И вот тогда, с большой долей уверенности, можно было бы делать выводы о причастности подозреваемых к убийству. Смывы делаются на марлевые тампоны, упаковываются надлежащим образом и направляются на…

– Ну и как, удалось что-нибудь обнаружить? – перебила его Лиза.

– В подногтевом содержимом и смывах ничего интересного не обнаружили, а вот на одежде Перевалова… Впрочем, ознакомьтесь с заключением эксперта.

– Спасибо, я знакомилась. А почему, как вы думаете, экспертиза ничего не обнаружила на марлевых тампонах и смывах с рук? По вашим словам, следы выстрела там должны были отложиться обязательно.

– Ну вот что, дорогая! По-моему, вы путаете допрос следователя с допросом эксперта, – потерял терпение Сабитов. – У меня нет желания читать вам лекцию по криминалистике и уголовному процессу. Не обнаружили, и все… Но на одежде следы этого вещества… Черт, запамятовал его название…

– Дефиниламин, – подсказала Елизавета.

– Точно! На одежде подсудимого этот дефили… черт! Дефо… короче, эта хреновина обнаружена. По-моему, все ясно. Этот факт полностью подтверждает, что Перевалов стрелял. А если собрать все иные доказательства, станет ясно в кого. А что касается иных ваших вопросов, почитайте на досуге научные книжки. В них масса полезной информации…

Щеки Елизаветы пылали. Ей казалось, что все присутствующие в душе смеются над ней. Судья же, сама не прочь лишний раз одернуть молодого защитника, теперь спокойно наблюдала, как ушлый следователь весьма вольно ведет себя в ходе допроса. Она не прерывала его поучительные тирады и явно испытывала огромное наслаждение от унижения адвоката. А еще в зале находился Полич, который, поверив блестящим рекомендациям Грановского, отдал явно прибыльное дело в руки неопытного защитника. От всех этих мыслей Елизавете хотелось провалиться сквозь землю. Ее коллега Дьяков за весь день не проронил ни слова. Он старательно пачкал тетрадь неразборчивыми каракулями, но со стороны смотрелся, пожалуй, более солидно.

«Не зря говорят: молчание – золото!» – горько подумала Дубровская, осознавая, что первые допросы с ее участием не принесли защите никакого успеха.

Когда в зал судебного заседания вошла Марина Петренко, Дубровская наблюдала бурный всплеск мужского восхищения. Конвоиры, дремавшие в ходе процесса, мигом оживились и, воспринимая прекрасную незнакомку как часть сказочного сновидения, непонимающе озирались вокруг. Присутствующие мужчины начали перешептываться между собой. Женщины, завистливо поглядывая на вошедшую, пытались отыскать хоть какой-нибудь изъян в ее внешности или одежде, чтобы, удовлетворив самолюбие, потерять к ней всякий интерес. Старый дедушка, народный заседатель, щуря подслеповатые глазки, пытался разобрать, настолько ли хороша жена подсудимого в реальности или же это опять подлый обман зрения. В его возрасте все молодые женщины казались красавицами, но это было просто небесное создание.

Гормональный фон в зале явно зашкаливал, но Марина, направляясь к свидетельскому месту, смотрела только на скамью подсудимых. Петренко тоже не сводил с нее глаз. Она была так же красива, как и в тот день, когда он ее увидел впервые…

Как-то раз, в промозглый сентябрьский день, Перевалов заскочил в спортивную школу, где Сергей проводил очередную тренировку.

– Собирайся! – потребовал он тоном, не терпящим возражений. – Принимай душ, хватай манатки, и поехали. У нас сегодня деловая встреча!

– Что-то насчет работы? – поинтересовался Сергей.

– Почти, – загадочно улыбнулся Альберт. – Мы с тобой идем на показ мод!

Петренко посмотрел на своего друга сочувственно, так смотрят обычно на неизлечимо больного.

– Слушай, если это опять твои штучки, на меня не рассчитывай! У меня соревнования на носу, и мне совсем не хочется убивать время на пустую трескотню.

Сергей, конечно, был прав. Перевалов нещадно эксплуатировал безропотность своего товарища, привлекая его как неизменного участника своих любовных похождений. «Не родись красивым, а имей страшненького друга» – перефразированная женская истина. Но красавец Альберт не пользовался своим внешним превосходством, он и без этого был уверен в собственных силах. Медлительный и неказистый Петренко был ему удобен в качестве пары для подружки, которую очередная его пассия неизбежно притаскивала с собой на свидание. Сергей, конечно, являлся, рассказывал дежурный анекдот, вяло поддерживал беседу. Однако, как только его товарищ переходил от конфетно-букетной стадии к более близким отношениям, под любым предлогом отделывался от навязанной ему подруги. Вот и сегодня, не желая губить вечер в обществе тупоголовых моделей, он пытался найти вескую причину, чтобы отказать Перевалову. Но приятель вел себя, по меньшей мере, странно. Он не говорил скабрезности, а выглядел на редкость серьезным и озабоченным.

– Я собираюсь жениться, – заявил он.

– Вот как! – удивился Петренко. – И кто же эта фея?

– Увидишь, – многообещающе улыбнулся Альберт. – Но ты смотри, не брякни чего-нибудь. Она еще не знает, что скоро станет моей женой.

Если Петренко и был изумлен, то не подал вида. Он знал, как старательно избегал его друг щекотливую тему брака. «Прости, дорогая! – говорил он очередной пассии. – Я бы не задумываясь женился на тебе, но обстоятельства против нас». Далее обычно следовал рассказ о какой-нибудь трагедии, семейной драме и прочей ерунде, которую находчивый Перевалов с ловкостью фокусника сочинял прямо на ходу. «Женитьба – это не для меня, – посмеиваясь, говорил он в кругу друзей. – Как говорил старина Мигель (был такой испанский писатель Унамуно): жениться совсем не трудно, трудно быть женатым!»

В общем, Сергею в тот раз только оставалось гадать, каким таким образом встали на небе звезды, чтобы неисправимому донжуану, коим был его близкий друг Альберт Перевалов, вдруг захотелось добровольно потерять свободу.