Золотая девочка - Лубенец Светлана - Страница 2

Он чуть отодвинулся от Караваевой и стал оглядывать ее с головы до ног и обратно.

– Чего уставился? – поежилась Люська. – Скажешь, что я слишком рыжая?

– Скажу! Ты, без всякого сомнения, рыжая!

– А мама говорит, что я не рыжая, а солнечная, золотая.

– Так то мама…

Люська поняла, что партия проиграна. Конечно, она никакая не золотая, а рыжая, с непослушными кольцами густых волос и россыпью веснушек по круглому лицу. Про таких говорят – на любителя. Каретников явно любителем Люсек не был. Караваева повернулась к нему спиной и, позабыв про хромоту, шагнула к подъезду, но Артем вдруг задержал ее за рукав:

– Ну ладно, золотая, давай сходим на «Лекаря». Так и быть. Против судьбы не попрешь!

Глава 2

У каждого свои тайны

На каникулах Караваева отчаянно скучала. С Наташкой она больше не водилась, а Настя Калетина, с которой Люська всегда была в легких приятельских отношениях, с первого сентября находилась в санатории. Там она лечилась и училась одновременно. Люська очень жалела, что назначила Артему свидание через неделю. После дискотеки у хорошо освещенного подъезда она смогла как следует разглядеть его и действительно поверила в судьбу. Каретников ей понравился. Он был явно лучше белокурого Стельманчука: выше, шире в плечах, и глаза у него были хорошие – яркие, карие и… добрые.

Люська, изнемогая от безделья, за четыре дня каникул проглотила три любовных романа, два детектива и даже перечитала во второй раз «Евгения Онегина», которого они скоро будут проходить по литературе. Перевернув последнюю страницу пушкинского романа, Люська откинулась на подушки дивана и закрыла глаза. Ей представилось, как они с Каретниковым идут по улице в театр, а из-за угла школы вдруг выбегает Денис Стельманчук с пистолетом в руке и кричит:

– Стой! Стрелять буду!

Артем тут же выхватывает свое оружие, но Люська не дает ему стрелять. Она бросается вперед, закрывает его своим телом и кричит в ответ Денису:

– Прости! Я другому отдана и буду век ему верна!

Тут откуда ни возьмись в длинном платье с открытыми плечами и тоже с пистолетом в тонкой руке появляется бывшая подруга Наташка Драгомилова и вероломно стреляет в Люську. Караваева падает и немедленно начинает умирать. И она наверняка умерла бы до конца и насовсем, если бы Драгомилова не начала ее дико и безжалостно трясти за простреленное плечо.

– Люся! Люся! Да проснись же ты наконец! – Наташкин голос непостижимым образом превратился в мамин, и Караваева очнулась.

– К тебе пришли, – сказала мама, подтолкнула к дивану Люськину одноклассницу Лену Прокопчину и вышла из комнаты.

Лена Прокопчина, бессменная староста 9 «А» с пятого класса, была человеком очень серьезным и строгим. Просто так, ни с того ни с сего, заявиться к Люське в гости она не могла.

– Лена? – удивилась Караваева, с трудом отходя от удивительного сна. – Что-нибудь случилось? Я куда-нибудь забыла прийти… на какое-нибудь собрание?

– Ничего не случилось, – как всегда, скупо улыбнулась Лена. – Просто… мне с тобой поговорить надо. С глазу на глаз. Без свидетелей.

Люська мучительно вспоминала, где она все-таки дала маху. Старосты по пустякам с глазу на глаз разговаривать не приходят.

– Н-ну… я слушаю, – Караваева поднялась с подушек дивана, села, железно выпрямив спину, и уставилась на горшочек с фуксией, который стоял на полочке ее секретера.

– Люсь…

Голос Прокопчиной вместо назидательного показался Караваевой жалобным. Люська осторожно перевела взгляд с фуксии на старосту и окончательно растерялась. Лена смотрела в пол, а руки ее скручивали в узел длинные ремешки сумочки.

– Люсь, – повторила она, не поднимая глаз, – ты… ты не могла бы мне помочь?

– Я? – удивилась Люська.

– Ну да… ты…

– Чем? Да что случилось-то? – продолжала круглить глаза Караваева.

– Ну… в общем… ты не могла бы поменяться со мной местами?

– В каком смысле? – ужаснулась Люська, представив себя старостой.

– В обыкновенном. Ты в классе сядешь к Изотову, а я… на твое место…

– А-а-а… – протянула Люська. – А зачем?

– Ну… – Лена начала скручивать в рулет длинную мягкую сумочку. – Могла бы догадаться…

– Могла бы, – согласилась Люська, – но… что-то у меня никак не получается…

– Понимаешь… мне бы хотелось сесть к… Лаевскому… Ну… в целях помощи ему как неуспевающему… – Ленины щеки покрылись таким багровым румянцем, на какой даже Люськино бледное лицо было не способно.

– А-а-а… – в полном недоумении опять протянула Караваева, а потом вдруг мгновенно все поняла и хитро улыбнулась: – Как неуспевающему, говоришь?

– Конечно… Ведь если он подтянется, то… и всему классу тоже будет хорошо…

– Это чем же? – уже в голос рассмеялась Люська.

– Зря смеешься, между прочим. – Лена ерзала на диване так, будто сидела не на нем, а на раскаленной сковородке. – Мы тогда среди девятых классов станем лучшими по успеваемости… и сможем поехать на следующих каникулах на экскурсию в Новгород. Помнишь, директриса говорила на общешкольном собрании?

– Брось, Ленка! – Караваева подсела вплотную к старосте и взяла ее под руку. – Какой там Новгород! Я же не слепая. Ты в него влюбилась, в Лаевского? Во даешь! Староста – и в самого двоечника… Класс!

– Почему сразу влюбилась? – не сдавалась Прокопчина, но по ее лицу было понятно, что Люська попала в самую точку.

– Конечно, влюбилась! Все же видно невооруженным глазом!

Лена вскочила с дивана, намереваясь уйти, но Люська усадила ее обратно.

– Лен, слушай! Вот – честное слово, я никому ничего не скажу и запросто могу пересесть к Изотову. Только как ты себе это представляешь? С чего вдруг я пересяду?

Староста посмотрела на Люську своими серьезными темными глазами и глухо спросила:

– А ты точно… никому?.. Даже Драгомиловой?

– Могила! – Люська для убедительности прижала обе руки к груди. – А с Наташкой я вообще-то поссорилась. По-моему, все в курсе. Я не скрываю.

– Я, знаешь, думала, что ты, может быть, громко, на весь класс, попросишь меня поменяться с тобой местами…

– Ну конечно! – возмутилась Люська. – Вот так придумала! Изотов тут же себе что-нибудь навоображает про меня!

– Нет-нет, ничего не навоображает, если ты скажешь… что с доски плохо видишь, например. А, Люсь?

– Плохо вижу? У меня, между прочим, со зрением все в порядке. Но сказать, конечно, могу. Лен! А как тебя все-таки угораздило: отличницу – и в «позор класса»? – Лена вздрогнула, и Караваева поспешила заметить: – Ты же сама его на собраниях так клеймила…

– Не знаю, Люся, как это получилось. – Глаза Лены заблестели слезами. Чувствовалось, что староста неимоверным усилием воли не дает им пролиться. – Я поначалу действительно думала о нем как о «позоре класса», но довольно часто… ну… как староста. А потом, наверное, привыкла все время о нем думать.

– А что… – Люська представила себе «позор класса». – Он, если… ну… отвлечься от его лени, пожалуй, и ничего… Мы как-то все его за человека не считаем… – Она спохватилась, что говорит несколько не то, и добавила: – Ты уж не обижайся, но это так.

– Я и не обижаюсь, – печально повела плечами Прокопчина. – Я и сама его за человека не считала.

– Ладно, Лена! – подвела итог Люська. – Я сделаю все, как ты хочешь, потому что очень хорошо тебя понимаю. Я тоже могла бы многое сделать для одного человека… Впрочем, это к делу не относится.

– Тогда я, пожалуй, пойду, – староста встала с дивана, обратив на Люську тревожные глаза.

– Я же сказала – могила! – еще раз успокоила ее Караваева.

Когда Лена ушла, Люська опять улеглась на подушки и задумалась о своем соседе по парте. «Позор класса», или иначе Филя Лаевский, имел еще прозвище Киркор. Он был похож на знаменитого певца не только именем. У него было такое же несколько женственное лицо, кудрявые смоляные волосы до плеч и вишнево-карие глаза навыкате. Несмотря на столь яркую внешность, Филя успехом у девочек не пользовался, да и среди парней особых друзей не имел. И все потому, что был ленив до безобразия. По причине этой своей лени он практически не участвовал ни в каких классных мероприятиях, никуда с одноклассниками не ходил и не ездил. Исключение составляли дискотеки, на которых он, правда, никогда не танцевал – то ли все из-за той же лени, то ли потому, что давно перестал кого-либо интересовать.