Дочь горного короля - Геммел Дэвид - Страница 9

– Где же он? Пророчество, которое привело меня к вам, касалось как раз его. Великий вождь с короной Альвена на челе. Но я побывал везде, Сигурни, и ни слова не слышал о таком человеке.

– Что ты сделаешь, если найдешь его?

– Я стратег, знаток военной науки. Я научу его сражаться с захватчиками.

– Горцев не нужно учить искусству войны.

– Нет, Сигурни, в этом ты неправа. Вся ваша история строится на одном лишь мужестве. Вы бросаетесь в рукопашный бой и крошите врага палашами. Но война – это не только сражения, а еще и тылы, обозы, средства сообщения, дисциплина. Солдат нужно кормить, капитаны должны передавать донесения полководцам. Есть и другие стороны – например, боевой дух и вера в победу. Низинники, как ты их называешь, знают во всем этом толк.

– Я чувствую, как ты встревожен. – Она погладила его бедро с внутренней стороны. – Вернемся в постель, и я вознагражу тебя за счастье, которое ты подарил мне.

– Но ты говорила, что тебя ждут дела?

Она вспомнила о Бернте и тут же выбросила его из головы.

– Нет, ничего такого.

Назавтра в полдень Баллистар нашел Бернта висящим на ветке дуба. Праздничный наряд, в который тот облачился, был замаран нечистотами, извергнутыми в миг смерти. Глаза выпучены, язык торчит изо рта. Ворона, сидя на плече у повешенного, выклевывала ему правый глаз.

Под телом на земле лежала изящная перчатка для соколиной охоты, расшитая белыми бусинами. Моча самоубийцы капала на нее.

3

Волам было трудно тащить повозку по узкой тропке, ведущей к хижине Гвалча, и Тови поехал в обход, через долину, по каменистым дорогам – их проложили нижнесторонние углекопы в ту пору, когда на склонах холмов еще встречались открытые угольные пласты. Пекарь выехал из дому, как только рассвело. Он любил эти поездки в город при Цитадели, совершаемые раз в три месяца. Гвалч был веселым попутчиком, хотя и раздражал порой, а деньги от их общей торговли позволяли Тови жить в свое удовольствие. Превосходные меды Гвалча уходили на юг по баснословной цене.

Один из волов оступился на осыпи. Фургон накренился, пустые бочонки затарахтели.

– Эй, Соломка – поосторожней, мальчик! – крикнул Тови. Его легкие полнились свежестью, веющей с Хай-Друина. На вершине подъема он дал волам отдохнуть, поставил тормоз, обвел взглядом открывшийся вид. Много лет назад он шагал по этой самой дороге в числе ополченцев Лоды. Они шли с песней и там внизу, у ручья, повстречались с Паллидами. Вместе их стало семь тысяч – еще до того, как к ним примкнули Фарлены.

Теперь они все мертвы – ну, почти все. Гвалч тоже там был, пятидесятилетний, но прямой, что твой посох. Король, с орлиным пером на шапке, сидел на красивом, привезенном с юга коне. С виду отважный воин, но сердцем – нет. Тови плюнул, вспомнив, как король бежал с поля брани, оставив их всех умирать.

– Кровь не всегда себя оказывает, – произнес он тихо. – У героев рождаются трусы, у трусов – короли.

Повеяло холодом, и Тови закутался в плащ. Идя на войну, он ветра не чувствовал, но хорошо почувствовал его неделю спустя, когда прятался от погони, брел через валежник, переходил вброд ручьи, ночевал в неглубоких пещерах, страдал от голода и холода. Еще как почувствовал, Бог свидетель.

Высоко над ним парила в потоках воздуха пара орлов, недосягаемая для человеческих козней и стрел. Тови отпустил тормоз, тряхнул вожжами.

– Ну, ребята, теперь под горку поедем.

Час спустя он добрался до Гвалча. Старик сидел на солнышке с чашей меда, в обществе трех верховых. Двое угрюмых озябших солдат оставались в седлах, клирик, размахивая руками, что-то доказывал Гвалчу. Его Тови знал – Андольф-переписчик, рыжий, с мучнисто-белой кожей толстяк.

– Это никуда не годится! – кричал он. – У тебя могут быть серьезные неприятности. Не знаю, зачем я так вожусь с вами, горцами. В печенках вы у меня сидите.

Тови остановил волов, слез.

– Не могу ли я чем помочь?

Переписчик от ухмыляющегося Гвалча повернулся к нему.

– Ты ведь знаешь этого человека?

– Да, это старый мой друг, а в чем дело?

Андольф театрально вздохнул:

– Новый закон, как тебе известно, обязывает всех людей иметь прозвища, отличающие одного от другого. Быть Дирком, сыном Дирка, уже недостаточно. Вас таких сотни. Прозвище нетрудно придумать, но этот вот старый дурак… Всё ему хаханьки. Посмотри сам, Пекар! – Андольф сунул Тови под нос бумагу.

Тот прочел и расхохотался.

– Ну что ж, чем не прозвище?

– Не могу я отдать это составителям списков, пойми ты. Его обвинят в неуважении к закону, и я же буду в ответе. Я человек широкий, понимаю шутку не хуже кого другого и сам в первый раз посмеялся, но теперь мне уже не смешно.

Тови кивнул. Переписчик был добрый малый, даром что нижнесторонний, и пекарь ничего против него не имел. Неблагодарное это дело, переписывать горцев, особенно когда цель твоей переписи – выявление новых налогоплательщиков.

– Я поговорю с ним, – сказал пекарь и подошел к Гвалчу. Старик уставился в упор на одного из солдат, тот беспокойно ерзал в седле. – Довольно шутить, Гвалч. Говори, какое прозвище выбираешь.

– А Дерьмодар чем плох?

– Его напишут на твоем надгробии, вот чем. И не удивляйся, если потомки будут о тебе не очень высокого мнения. Ну, так как?

Гвалч шмыгнул носом и сказал, продолжая смотреть на солдата:

– Сам придумай.

– В молодости его звали Неустрашимым, – сказал переписчику Тови. – Может, так и запишешь?

Андольф кивнул, достал из сумки перо и пузырек чернил. Вписал новое имя, приложив бумагу к седлу, и велел Гвалчу поставить подпись. Тот выругался, однако исполнил требуемое.

Андольф помахал бумагой, просушивая чернила.

– Спасибо тебе, Тови Пекар. Прощай, Гвалчмай Неустрашимый. Надеюсь, больше мы не увидимся.

– Точно, не увидимся, – ухмыльнулся старик. – И мой тебе совет, Андольф Переписчик: не доверяй черноглазым женщинам, особливо плясуньям.

Андольф, поморгав, взгромоздился на лошадь. Всадники поехали прочь. Солдат, на которого Гвалч смотрел так пристально, оглянулся, и старик помахал ему.

– Вот кто меня убьет, – сказал он, больше не улыбаясь. – Они приедут сюда, он и еще пятеро. Как ты думаешь, мог бы я изменить судьбу, если б зарезал его сейчас?

– Ну что, будем грузиться? – поежившись, спросил Тови.

– Будем. Это хороший чан, только новые бочки мне не понадобятся. Это последняя наша поездка, Тови, так что воспользуйся.

– Что толку иметь Дар, если получать от него одни мрачные предсказания? – вспылил пекарь. – Да и не верю я, что будущее так наперед расписано. Его создают люди, на камне ничего не высечено, понятно?

– Я не спорю, Тови, не спорю. Порой мне снилось то, что так и не осуществилось на деле. Это случалось не часто, заметь себе, но все же случалось. Возьмем того пастуха, влюбленного в Сигурни. До вчерашнего дня я видел, как он покидает горы, чтобы поискать занятие в нижних землях, а прошлой ночью мне приснился другой конец. Так и вышло.

– О чем это ты?

– Бернт, плечистый такой, работал у кузнеца Грейма.

– Ну, знаю. А что с ним стряслось?

– Повесился на дереве поздней ночью. Я увидел это, сидя на своем стуле.

– Адово пламя! Ты уверен, что это произошло?

Старик кивнул.

– Это я к тому, что судьбу можно порой изменить. Не часто, но можно. Он не должен был умереть, но какая-то мелочь заставила его покончить с собой.

– Что за мелочь?

– Женщина его обманула. Выпьем на дорожку, чтоб не озябнуть?

– Нет. Надо успеть на рынок, пока еще утро. – Гвалч недовольно заворчал, и они погрузили в фургон двенадцать бочонков меда наряду с пустыми, которые привез Тови. – Почему ты не разрешаешь мне выгрузить эти? Вдруг тебе приснится другой сон.

– Нет, дружище, на этот раз не приснится. Весной нам негде станет продавать мед. Ты говорил с Паллидом и сам должен знать.

– Что ты сказал ему? – спросил Тови, когда оба уселись на козлы.