Секрет исчезающей картины - Вильмонт Екатерина Николаевна - Страница 9

– Чтобы сделать копию?

– Ну да! Хотя… Черт, что-то тут не стыкуется. И впрямь непонятно… А может, ее взяли на анализ, так сказать?

– На какой анализ? – не поняла Степанида.

– Ну, Степка, сейчас ведь техника уже на грани фантастики. Допустим, картину взяли, чтобы снять все параметры: сделать спектральный анализ, всякие просвечивания там…

– Но для чего?

– Чтобы изготовить гениальную подделку и продать как оригинал! Или все-таки впоследствии подменить…

Степанида задумалась.

– Я, конечно, в таких вещах мало соображаю, – начала она немного погодя, – но эта версия мне больше нравится. Но кто это мог сделать?

– Вот умница, смотришь в корень. Это мог сделать только человек, близкий к дому, имеющий доступ, так сказать… У них там замки сложные?

– Да! Две двери и куча замков. Но у соседки есть ключи запасные.

– А что за соседка?

– Я ее знаю, очень хорошая женщина…

– Откуда ты ее знаешь?

– От Аськи, давно уже… Она мать тети-Татиной подруги, артистки Пивоваровой. Я к ней иногда захожу, она больная… Я за квартиру плачу, в аптеку иногда бегаю…

– Понятно. Только это ничего не значит, что она хорошая. А у дочки ее любые дружки могут быть. Интересно, очень интересно… А еще у кого-нибудь есть ключи?

– Натка говорит, что нету.

– Да, чувствую, придется тут голову поломать…

– Валер, погоди ломать голову, может, Натке просто все померещилось. Она знаешь, как расстроилась из-за мамы…

– Так-то оно так, но если б ей померещилось что-нибудь другое, а то пустая стенка ей померещилась, да?

– А может, ей приснилось, что картину уперли?

– И она приняла сон за явь?

– Такое бывает, я знаю! С Матильдой было! И со мной тоже… Мне приснилось, что я письмо от папки получила, так ясненько-ясненько я видела, что оно лежит в прихожей на тумбочке, а потом гляжу – нет, я даже у Матильды спросила, а она только глазами хлопает, не было никакого письма. А это мне во сне приснилось!

– Вот это больше похоже на правду. Да, точно… скорее всего, именно так и было. Тем более девчонка осталась одна, картина очень ценная, она подсознательно боится, что ее упрут… Да, Степка, боюсь, что все мои теоретические выкладки гроша ломаного не стоят и Натке твоей это просто приснилось. А жаль, дельце могло бы оказаться интересным. Ну что, может, в воскресенье увидимся, а?

– Запросто!

– Тогда я тебе завтра вечером позвоню. Договорились?

– Договорились. Пока!

После Валерки позвонила тетя Липа.

– Степушка, здравствуй!

– Здрасьте, тетя Липа.

– Степушка, хочу тебя обрадовать. Мне нынче Пивочка звонила. Они с ее мамой просто в восторге от тебя. Такая, говорят, славная, услужливая, расторопная, умненькая…

Степаниде было жутко приятно это слышать.

– Они мне тоже понравились, – ответила она. – Спасибо вам, тетя Липочка.

– Не за что. Я рада, что все довольны. И им хорошо, и тебе тоже. Ну как ты там одна, не голодаешь?

– Да что вы! Мне тут Матильда наготовила… И вообще, я ж не маленькая.

– Да большая, большая, от горшка два вершка! – засмеялась тетя Липа. – Все вы нынче невесть какие самостоятельные чуть не с пеленок. Ну, если вдруг возникнут какие-то трудности, звони, не стесняйся.

– Спасибо. Обязательно.

«Сколько все-таки хороших людей, – подумала Степанида. – Хотя и дряни всякой тоже хватает, куда денешься».

Глава V

ПРИГОТОВЛЕНИЯ К ВИЗИТУ

Прошло несколько дней. Степанида каждый день бегала к Юлии Арсеньевне, и они подружились. Девочка с нетерпением ждала, когда можно будет пойти туда, и с не меньшим нетерпением ждала ее Юлия Арсеньевна.

Натку Истомину Степанида видела только в школе. Она всякий раз спрашивала, как здоровье Наткиной мамы. Та отвечала, что немного лучше. А про картину Сислея они больше не говорили. Да и что говорить, если все в порядке?

Но вот однажды вечером дома у Степаниды раздался телефонный звонок.

– Степа, послушай! – узнала она Наткин голос. – Я не знаю, как мне быть…

– Натка, что стряслось?

– Понимаешь, я звоню Алке, а ее нет дома, тогда я решила тебе позвонить, ты говорила, что…

Степанида почувствовала, что Натка страшно взволнована.

– Степочка, мне сейчас позвонил один папин знакомый и попросил разрешения привести к нам одного иностранца, француза, чтобы показать ему картину! Я не знаю, что мне делать.

– А что ты ему сказала?

– Пока ничего… То есть я сказала, что должна спросить разрешения у мамы…

– А твоя мама этого человека знает?

– Знает, конечно.

– Но тогда… Может быть, она разрешит.

– Она-то, скорее всего, разрешит, но ведь она ничего не знает про тот случай…

– Натка, но мы же вроде пришли к выводу, что ничего не было?

– Степ, но я же не сумасшедшая.

– Значит, все-таки картинка пропадала?

– Значит, пропадала…

– Тогда сделай так – скажи этому дядьке, что мама тебе не позволила никого приводить в квартиру в ее отсутствие. А кстати, он знает, что твоя мама в больнице?

– Знает, да.

– А на фиг тому французу вашу картину смотреть? Чего ему так приспичило?

– Ну, он, кажется, какой-то специалист по импрессионистам, а тут неизвестная картина Сислея…

– А откуда же он про нее узнал? От этого дядьки, который тебе звонил?

– Наверное. Откуда же еще?

– Что-то мне это не нравится. Знаешь что, Натка, а у тебя из взрослых никого нет, с кем ты могла бы посоветоваться, кроме мамы, чтобы ее не волновать?

– Нет, никого…

– А вообще-то, Натка, думаю, ничего опасного тут нет!

– Почему ты так думаешь?

– Но ведь он к тебе открыто обратился с просьбой, и если бы что-то случилось, вы бы все сразу на него подумали… Он тебе не велел держать ваш разговор в тайне, никому про него не говорить?

– Нет.

– Вот видишь! Смело спроси у мамы разрешения, ничего не говоря про тот случай, и если она разрешит, то…

– А если нет?

– Знаешь, чтобы не мучиться, просто скажи ему, что мама не разрешила. И все дела. Мол, когда она выйдет из больницы или когда папа твой приедет, пожалуйста, а пока ты одна, она не разрешает. И все дела!

– Ты думаешь?

– А чего тут думать? Это же проще всего.

– А если мама узнает, что я ему наврала?

– Думаешь, он побежит к ней в больницу на тебя доносить? С какой стати? И потом, никто же, кроме нас, не знает, что с этой картиной что-то было… Нет, Натка, тут все чисто. И маму не стоит по таким пустякам беспокоить. Да это же только нормально, если мама не хочет, чтобы к ее дочке являлись какие-то неизвестные французы.

– Да, кажется, ты права, Степка. Мне такой выход очень нравится. Честно говоря, мне как-то страшновато было бы…

– Тем более. Но мне все же интересно, что он тебе на это скажет?

– А какое это имеет значение?

– Ну, если скажет – очень жаль, но ничего не поделаешь, это одно, а вот если начнет на тебя давить…

– Тогда что?

– Тогда… Тогда надо будет им поинтересоваться. А вообще-то он кто? Художник?

– Ну вроде… Дизайнер.

– А как его зовут?

– Филипп Аркадьевич.

– Он у вас в доме бывал?

– Сколько раз! Степка, ты его уже в чем-то подозреваешь? Зря!

– Почему?

– Потому что, если бы у него были ключи, он мог бы спокойно привести хоть пять французов, когда я в школе или в больнице!

– Нат, ну что ты городишь? Я ведь не сказала, что он тогда брал твою картинку! Он, скорее всего, к этому вообще отношения не имеет! Но просто… Осторожность в таком деле не помешает! Поняла?

– Поняла. Значит, как я с ним поговорю, так перезвоню тебе, да?

– Именно. Ты сама ему звонить будешь?

– Да, но только завтра вечером, после больницы.

– Отлично. Договорились. А фамилию этого Филиппа Аркадьевича ты знаешь?

– Знаю. Пешнев. А тебе зачем?

– Просто так, из любопытства.

На следующий вечер Наташа позвонила снова.