Дело куклы-непоседы - Гарднер Эрл Стенли - Страница 25

— Что было после ухода мистера Мейсона и мисс Стрит?

— Еще при них Карл начал жаловаться, что его знобит. Видно, хотел создать у них впечатление, что он тяжело ранен. Я думала, что это лишь игра, но после их ухода он сказал, что у него действительно озноб. Я посоветовала ему принять горячую ванну. Он привстал и вдруг почувствовал себя плохо — побледнел, зашатался, потом как-то удивленно сказал: «Нелли! Я умираю!»

— Он рассказал вам после этого, кто его ранил и как это было?

— Да, сэр.

— В таком случае это, с точки зрения закона, его предсмертное заявление. Постарайтесь припомнить его в точности.

Судья Болтон взглянул на адвоката:

— У защиты нет возражений?

— Нет, — ответил адвокат. — Но мне хотелось бы задать свидетельнице несколько вопросов по поводу обстоятельств, при которых было сделано это заявление.

— Пожалуйста, — кивнул судья.

— Хэррод сказал вам, что умирает?

— Да.

— Через сколько времени после этого он умер?

— Через несколько минут. Примерно через десять.

— Значит, с того момента, как мы с ним расстались, состояние его резко ухудшилось?

— Да. Это произошло, когда он попытался встать — чуть приподнялся, затем откинулся назад; на лице появилось выражение ужаса и удивления. Он сказал: «Нелли, эта проклятая рана… Что-то случилось. Кажется, задето сердце. Я… я умираю».

— Ну, а дальше?

— Он прижал ладонь к ране и воскликнул: «Нелли, я не хочу умирать!» Потом он сделал то заявление, о котором я говорила.

— Да, кажется, это действительно предсмертное заявление, — сказал Мейсон помощнику прокурора. — Пожалуйста, продолжайте.

— Ну что ж, раз защита не возражает, сообщите нам, что это было за заявление, — сказал Калверт. — Постарайтесь вспомнить его собственные слова.

— Он рассказал, что вернулся в отель, где жила обвиняемая, чтобы выторговать у нее письма, а заодно проучить Кэтрин Бэйлор, если она еще там. Еще он сказал, что обвиняемая живет под именем Ферн Дрисколл, хотя на самом деле ее зовут Милдред Крэст, и он может доказать, что она убила Ферн Дрисколл.

— Говорил он что-нибудь, из чего следовало бы, что рана была нанесена именно ею?

— Да. Он рассказал, что позвонил в дверь и, когда она открыла, снова повторил свои предложения насчет писем. Она посмеялась над ним, назвала шантажистом и сказала, что, если он тотчас же не уйдет, она заявит в полицию, что он вломился к ней в номер с целью грабежа. По его словам, разговаривали они в дверях, и, сказав все это, она ударила его кулаком в грудь и захлопнула дверь. Он не знал, что в руке она держала шпатель, и только в лифте заметил, что тот застрял в теле. Он не думал, что рана серьезная. Ему пришло в голову, что такой поступок обвиняемой позволит ему сторговаться с ее адвокатом Перри Мейсоном: тот мог бы отдать ему письма, которые он потом продал бы за хорошую цену журналу или мистеру Бэйлору.

— Что случилось со шпателем?

— Карл принес его домой.

— Говорил он, что его ранили именно им?

— Да.

— Где сейчас этот шпатель?

— Я отдала его полицейским.

— Вы пометили его перед этим, чтобы потом не спутать?

— Да. Нацарапала свои инициалы на деревянной ручке.

— Сейчас я покажу вам шпатель. Вот, смотрите, это тот, о котором вы говорили?

— Тот самый.

— Предъявите вещественное доказательство защите, — распорядился судья.

Калверт встал, подошел к адвокату и протянул ему шпатель. Тот внимательно его осмотрел и обратился к судье:

— Могу я задать свидетельнице несколько вопросов по поводу этого шпателя?

— Конечно.

Мейсон повернулся к свидетельнице:

— Я вижу на нем ярлык с ценой, приклеенной клейкой лентой. На нем эмблема «Аркейд новелти» и отметка: «Цена 41 цент». Был ли этот ярлык на шпателе, когда вы получили его от Карла Хэррода?

— Был.

— Вы совершенно уверены, что он дал вам именно этот шпатель?

— На сто процентов.

— И что его ранили именно им?

— Да.

— Когда вы пометили его своими инициалами?

— Когда пришла полиция.

— Это посоветовал вам один из полицейских?

— Да. Чтобы я могла этот шпатель потом узнать.

— В вашем номере были еще шпатели?

— Один был.

— Где?

— На кухне, в ящике буфета.

— Значит, в этом ящике было два шпателя, так?

— Совершенно верно.

— Зачем же вы положили туда тот, которым был ранен Хэррод? Разве вы не понимали, что…

— Карл пришел домой под кайфом, — перебила Мейсона свидетельница.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, что он был под кайфом. Вы что, не знаете, что это значит?

— Он был пьян?

— Нет.

— Накурился марихуаны?

— Да.

— Ну, и что же он сказал?

— Он был в приподнятом настроении. Сказал, что почти ухватил за хвост жар-птицу. «Вот, — говорит, — достал тебе шпатель для мороженого. Разве я плохо забочусь о семье?» — и с этими словами бросил шпатель в раковину. Я спросила его, на кой черт нам сдался шпатель: я ведь не умею готовить домашнее мороженое.

— А дальше?

— Он пошел в комнату, сел в кресло, и мы с ним немного поболтали. Потом я вернулась на кухню. Шпатель лежал в раковине. Под ним были какие-то розовые потеки; верно, из крана на него капала вода. Я не обратила на это внимание и вымыла его.

— Вы его вымыли?!

— Ну да, я же не знала, что его им ранили. Я всегда мою посуду перед тем, как убрать ее на место.

— Было ли вам тогда известно, что в ящике буфета уже лежит один шпатель?

— Честно говоря, нет. Когда полицейские попросили отдать им шпатель, которым было совершено убийство, я выдвинула ящик и увидела там сразу два.

— Теперь слушайте внимательно вопрос, — сказал Мейсон. — Могло ли случиться, что вы спутали эти шпатели? Подумайте, прежде чем ответить.

— Не могла я их спутать!

— Почему вы так уверены?

— Потому что положила шпатель, которым ранили Карла, в определенное место. Тот, второй, лежал в глубине ящика, у задней стенки. К тому же на нем не было ярлыка с ценой. Я точно помню, что на том, который принес Карл, ярлык был.

— Вы точно это помните?

— Абсолютно точно.

Мейсон повернулся к помощнику прокурора:

— Вопросов больше нет. Не возражаю, чтобы шпатель был приобщен к делу в качестве вещественного доказательства.

— Мы это учтем, — откликнулся судья. Повернувшись к Калверту, он спросил: — Есть ли еще вопросы к свидетельнице?

— Нет, ваша честь.

— Тогда переходим к перекрестному допросу. Адвокат несколько секунд задумчиво смотрел на свидетельницу, потом спросил:

— Когда я в вашем присутствии разговаривал с Хэрродом, он признал, что в номере Милдред Крэст было темно и он не мог быть уверен, что его ранила именно она. Он не отрицал также, что открыть дверь и ранить его могла и Кэтрин Бэйлор. Вы это помните?

— Минуточку! Не отвечайте на этот вопрос, мисс Эллистон! — вскричал Калверт. — Я протестую, ваша честь. Вопрос неправомерный, несущественный и не относящийся к делу. Перед смертью покойный рассказывал совершенно другое. Предсмертное заявление, как известно, приравнивается к показаниям под присягой.

— Можете не напоминать мне законы относительно предсмертных заявлений, — сухо сказал судья. — Будьте уверены, что закон в суде будет соблюдаться. Тем не менее покойный делал по этому поводу противоречивые заявления. Если бы показания давал он сам, вы бы не возражали против подобных вопросов, так ведь? Поэтому давайте послушаем, что ответит свидетельница. Протест отклоняется.

Калверт покачал головой с недовольным видом. Судья Болтон повернулся к свидетельнице:

— Ну как, говорил покойный то, о чем вас спрашивал мистер Мейсон?

— По-моему, нет, ваша честь. Мистер Мейсон, мне кажется, пытался сбить его с толку и…

— Нам не интересно, что вам кажется, — отрезал судья. — Я хочу знать, что говорил Карл Хэррод.

— Ну, мистер Мейсон напомнил ему, что там было темно, и спросил, почему он так уверен, что его ранила именно Милдред Крэст, а не Кэтрин Бэйлор, например.